изнанным главой школы в последней четверти XX века. К ее столетию он опубликовал специальную статью. Видимо, неслучайно в домашней беседе он делает такую запись: «Мое желание-совет: где можно, употреблять название:
МЛШ = Моск. лингв, школа.
МФТ = Моск. фонолог, теория.
Но не уродливое МФШ = Моск. фонолог, школа.
Не в одной фонологии дело!»
Вскоре я стала бывать в доме Михаила Викторовича. Большую часть пространства в нем занимали книги – филологические, художественная литература, альбомы, книги по искусству. Рабочий стол, за ним – фотографии Виктора Васильевича и Веры Алексеевны – родителей Михаила Викторовича. В комнате и кухне множество цветов в горшках, за которыми М. В. заботливо ухаживал. Над столом повешены легкие игрушки – подарки.
В доме нет телевизора, только приемник. Кроме книг М. В. собирал и хранил также многочисленные вырезки из газет, интересные в языковом отношении или с проблесками вольности. Книги дома, походы в книжные магазины, библиотека с редкими старыми и новыми книгами. Вместе с М. В., особенно в последние годы, мы бывали часто в букинистических магазинах. Однажды в букинистическом в конце Остоженки (у метро «Парк культуры») – чудо! – лежат «Столбцы» 1929 года Н. Заболоцкого, которым я занималась. Эта общая радость стала для меня и напутствием в работе над языком этого поэта.
Когда Михаил Викторович уже не мог выходить из дому, он просил покупать ему книги. Вот его заказы (по его запискам):
1) М. М. Пришвин. 20-е годы.
Дневник. Клюн (Автобиография)
Гинзбург Л. Дневник.
Переписка Л. Гинзбург и Н. Мандельштам.
2) «Минувшее» (сборник). Т. XXIII.
Малевич К. Собр. соч. Т. 2.
Лосев А. Ф. Дневник.
Русская стихотворная эпитафия.
Мейерхольд В. Э. К истории творческого метода.
Хабиас. Стая.
3) К. Малевич. Сочинения. Т. 3.
Я. Друскин. Дневники.
В. Даль. Соч. Т. 4.
Клюн (воспоминания).
Из книжных оценок М. В. приведу одну. У меня сохранилось его письмо о книге Евг. Трубецкого «Смысл жизни» (М., 1918): «Книга Евг. Трубецкого очень интересна, спасибо, что дали ее прочесть. Остро и совестливо поставлены мучительные вопросы христианства… без попыток обойти трудное. Автор близок мне в первую очередь пониманием, несглаженным, того, что может (и должно?) возбуждать мучение у тех, кто хотя бы и не принадлежит к этому мировоззрению, но хочет (нрзб.) с открытым сердцем понять его. Книга Е. Т. многое объясняет.
Очень глубоки его размышления об искусстве, о природе».
Мы виделись в Ленинской библиотеке. В докторском зале разговаривать нельзя, поэтому сохранились его записки:
«Простите, Леночка. Трудно ходить, и я хотел бы сэкономить свои шаги, чтоб еще не углубляться в каталог».
«Осталось работы на 1 час. Давайте сейчас сиганем в буфет. Я пойду медленно, а Вы – спустя 10 минут – быстро. Да?»
«Ура! Леночка! Лето! Я сплю уже без валенок и без шапки-ушанки».
В последние годы М. В. был профессором Московского открытого педагогического университета (теперь имени Шолохова). Кафедру русского языка в нем возглавляла Е. И. Диброва, которая проявляла к М. В. максимальное внимание. Здесь было отпраздновано и его 75-летие. В МОПУ он читал курсы по истории поэзии, по содержанию и методике преподавания русского языка в школе и др. Ежегодно делал доклады на институтских конференциях (они опубликованы).
Руководил дипломными работами. Сохранился один список предложенных им тем:
I. Взаимодействие рифмы и звуковых повторов в стихотворениях Пастернака.
Рифма Маяковского и Асеева (сопоставительное описание).
Ритмика Александрийских песен М. А. Кузмина.
Ритмические парадоксы в стихотворениях Андрея Белого и их значение для его поэтики.
Ритм и синтаксис у И. Бродского.
Звуковая гармония Батюшкова и Мандельштама (сопоставительный анализ).
П. Сравнение у Маяковского.
Символика быта у А. А. Блока (лингвистический анализ).
Двуплановая образность в лирике А. Белого (лингвистический анализ).
Приятие – неприятие мира в поэмах Павла Васильева (лингвистический анализ).
III. Сопоставление московской и пражской фонологических теорий.
Значение исследований Р. И. Аванесова для развития фонологических идей в лингвистике.
Под его руководством написаны дипломы (я была их рецензентом) Ю. В. Афиногенова «Звуковая гармония в поэзии Батюшкова», О. М. Тиунова «Звуковые повторы Б.Пастернака», две кандидатские диссертации – С. Барышевой и М. Яшуничкиной.
Во время заседаний кафедры М. В. просил меня записать для него самое существенное. Разумеется, от краткости возникал особый стиль. Сохранились и его шутливые реплики.
– У Вас научный и творческий потенциал.
– Это Ваше убеждение. Или по слухам?
– Говорят.
– Врут.
– Это коренные характеристики языка.
– А где лиственные?
– Рецензент – Телия.
– Поет песенку протяжно.
Иногда возникал диалог между нами:
– А диплом? Gut?
– Честный.
Кода буит интересная скажити мне.
Кто эти вредные тетушки?
А Ваша – пообедавши?
В те же годы он был приглашен в Православный университет Иоанна Богослова. Курс по истории поэзии читал для студентов дома. Позднее они стали его друзьями и помощниками. Через субботу бывали у него. Остались с ним до последних дней. Максим Федоров, Аня Гусева (Ткаченко) были у него в ночь в конце октября 2001 года (ночь – его рабочее время), когда он пришел в себя, поел, говорил с ними. Потом снова стало хуже.
Михаил Викторович предложил и мне читать лекции в МОПУ и Православном университете. Так что в эти годы преподавание объединяло нас. Но в те же годы шла напряженная работа над учебником для средней школы.
Она началась в конце 70 – 80-х годов. Был написан и издан первый вариант учебника под ред. М. В. Панова и И. С. Ильинской. По нему началась проверка в Харькове (В. В. Репкин, М. Я. Левина, П. С. Жедек ежедневно работали с учителями). Учебник поступал к ним частями. Рассказывают, что когда новый раздел попадал к ребятам, они сразу прочитывали его. Мы (и М. В.) постоянно ездили в школу в командировки. В харьковской школе новую программу начинали с первого класса. «Мы наблюдаем за работой, которая происходит у нас в рту», – так отвечали первоклассники на вопрос учителя, чем же они занимаются на уроках русского языка. Это было замечательное живое сотрудничество.
Затем эта работа трагически оборвалась. Разгромили экспериментальную школу в Харькове. В Москве из Института русского языка ушел М. В. Панов. Работа над вторым, усовершенствованным, изданием учебника под руководством М. В. (с изменившимся составом авторов: ушли В. Д. Левин, В. А. Ицкович, В. В. Лопатин, пришли новые авторы – Н. Е. Ильина, Т. А. Рочко, И. А. Крупская) началась позднее, в 90-е годы. Сколько изобретательности в обсуждениях, сколько труда вложил М. В. в каждый раздел.
Михаил Викторович – мастер изобретать новых героев, придумыватель слов. Приведу два не включенных в учебник кусочка из моего архива. Записи показывают, что языковая фантазия М. В. была неиссякаема:
«Атлет Пудиков, который все от усердия ломает: слова, правила… Т. е. не признает узуальные ограничения и лезет напролом? NB – Пудиков – Кондрат».
«Мюнхгаузен говорит:
– Я знаю язык… куркунбабарский – так он, кажется, называется. Все слова в нем – производные! Непроизводных нет!
Подумайте, почему этого никак не может быть».
(Замечу, что словотворчество, изобретательность украшали и его бытовые записки. Например: что нужно купить?
«Хлеб помидор торт фрукт картошка конфеты антитараканство».
«Картошка кильце помидор кон!фе!ты!»
«Колбасно-ветчинное»
«Плав-сыр»).
Как замечательны были его комментарии на полях:
«Учебник построен так, чтобы дети думали».
«"Язык устроен премудро", это, в частности, выражается в том, что разные ярусы языка имеют сходство в своем устройстве».
«Равнодушное отношение (у автора) к норме. А нужно эмоциональное ее утверждение».
«Очень нужно! Очень учит видеть в языке разумную систему». (О введении правила Н. А. Еськовой о выборе нулевого окончания им. ед. / род. мн.).
Редактору Людмиле Владимировне:
«Разбить „Фонетику“ на блоки нельзя. Она построена по типу женской косы: пересекаются три пряди. Их 3 – классификация звуков, позиционные чередования (= фонема), письмо. Отрезать тот или иной кусок невозможно. Это принцип построения всего раздела. Это сознательно выбранная, методически обоснованная позиция».
Для каждого автора были дорогими его слова одобрения. Они бывали не только щедры, но и ярко эмоциональны:
«Про словообразование написали очень хорошо. Теория дана серьезно, для детей понятно; изобретательно, интересно. Много хороших текстов. Есть юмор, но его мало (ст-ие О. Григорьева про молоко-простоквашу).
Молодчинище, Лена! Удачно нашли термин: исходное слово. Есть изобретательные задания.
Браво, Лена!
Теперь оборотная сторона медали».
Здесь и далее множество критических замечаний:
«Сумбурно, неубедительно. Лишнее».
«Скучная нескладица».
«Очень отрывочно. Дайте насладиться смыслом».
Экспрессивность прорывается и в эмоциональных оценках, например, он пишет об ответе на рецензию: «Как бы ответить на слова одного из оболдуев, что суффиксы „заучиваются целиком“ (без проверки); цель: показать, что наши судьи – невнимательные колпаки».
Курс языка русской поэзии, прочитанный в 70-е годы на филфаке МГУ – от Ломоносова до Твардовского, – позднее, в 90-е годы, читался им в МОПУ. Михаил Викторович представлял все новые и новые редакции поэтических портретов. К сожалению, не была записана на пленку его последняя домашняя лекция о Пастернаке. Опубликованы им были лишь две статьи в «Проблемах структурной лингвистики» (сборники Института русского языка) и две статьи о Хлебникове и Хармсе (см. библиографию его работ в книге: Жизнь языка: Сб. к 80-летию Михаила Викторовича Панова. М., 2001).