Алпатов 2000 – Алпатов В. М. Воспоминания о Петре Саввиче Кузнецове // Фортунатовский сборник. М.: Эдиториал УРСС, 2000.
Кузнецов 2003 – Воспоминания П. С. Кузнецова // Московский лингвистический журнал. Т. 7. 2003. № 1.
Неверов 1982 – Неверов С. В. Общественно-языковая практика современной Японии. М.: Наука, 1982.
Панов 1971 – Панов М. В. Об аналитических прилагательных // Фонетика, фонология, грамматика. К семидесятилетию А. А. Реформатского. М.: Наука, 1971.
Панов 1990 – Панов М. В. История русского литературного произношения XVIII–XX вв. М.: Наука, 1990.
Gengo-seikatsu (Языковое существование) – журнал, Токио.
Mizutani 1981 – Mizutani О. Japanese: the Spoken Language in Japanese Life. Tokyo: Japan Times Limited, 1981.
Neustupny 1978 – NeustupnyJ. V. Post-structural Approaches to Languages (Language Theory in a Japanese Context). Tokyo: University of Tokyo, 1978.
Utsukushii 1981 – Utsukushii nihongo to kanji no kyooiku (Обучение красивому японскому языку и иероглифам). Tokyo: Ayumi-shuppan, 1981.
О. В. Антонова (Москва). Одной орфоэпической особенности современного русского литературного языка (вишен или вишень?)
Принято считать, что в современном русском литературном языке есть ряд существительных женского рода (около 300 лексем), оканчивающихся на сочетание «согласный + – ня» в им. п. ед. ч., в словоизменительной парадигме которых представлено чередование (н)/(н') на конце основы. Это слова типа: басня, башня, богадельня, вишня, головня, готовальня, гридня, двойня, жаровня, злыдня, золотошвейня, исповедальня, каменоломня, конюшня, коптильня, кофейня, кузня, опочивальня, парильня, пашня, пекарня, пивоварня, подворотня, пригоршня, просвирня, псарня, сводня, сотня, спальня, ставня, судомойня, сушильня, таможня, тройня, харчевня, черешня, читальня и пр. Во всех формах слов этого класса, кроме род. п. мн. ч., на конце основы выступает < н'>; а в род. п. мн. ч. основа оканчивается на < н> (бa< c'н'а> – бa< c'ээн>; жарo< в’н'а> – жарo<в'ээн>; конЮ<шн'а> – конЮ< шэн>; сo< т'н'а> – сo< т'ээн>; стa< в’н'а> – стa< в'ээн>; сушu< л'н'а> – сушu< л'ээн>; тамo< жн'а> – тамo<жэн>; харчe< в’н'а> – харчe< в'ээн> и пр.). Поскольку позиция конца слова для согласных фонем по твердости / мягкости является сигнификативно сильной, налицо морфонологическое чередование, подкрепленное парадигматическим соответствием между полной и уменьшительной формами данных слов: бaс< н'>я – бaсе< н>ка, бaсе< н>; харчeв< н'>я – харчeве< н>ка, харчeве< н>ок.
Но в некоторых подобных случаях чередование <н>/<н'> на конце основы отсутствует. Слова барышня, боярышня, деревня, кухня в род. п. мн. ч. имеют форму с <н'>, что отражено и в орфографии: барышень, боярышень, деревень, кухонь. Четыре приведенных выше примера традиционно считались исключениями из общей закономерности.
Однако наблюдения последнего времени позволяют утверждать, что список исключений из правила в настоящий момент может быть изменен.
Насколько бесспорно реализуется чередование (н>/(н'> в подобных существительных? Вопрос об этом поднимался и ранее. В ходе многочисленных дискуссий об упорядочении русской орфографии (с конца XIX в. и до настоящего времени) высказывались различные (порой диаметрально противоположные) предложения по унификации этого правила. С одной стороны, предлагалось во всех существительных, оканчивающихся сочетанием «согласный + – ил», в форме род. п. мн. ч. писать ь (следовательно, произносить [н']), т. е. писать басенъ, вишенъ и пр. С другой стороны, в середине XX в. высказывалось предложение упразднить написание ь в словах-исключениях и писать барышен, кухон (очевидно, при этом предполагалось, что следует и произносить [н]). При внимательном рассмотрении удивляет неоднородность подобных предложений: в большинстве случаев авторы ратуют за изменение написания не всех слов этого класса, а лишь некоторых. Вероятно, это вызвано колебаниями в произношении таких слов. Причем как в одну, «мягкую», так и в другую, «твердую», сторону.
Согласно некоторым источникам, разночтения в произношении форм род. п. мн. ч. существительных, кончающихся сочетанием «согласный + – ил», существовали в русском литературном языке еще с начала XIX столетия, хотя выяснение даже самых общих закономерностей таких произносительных (и орфографических) неоднородностей представляется сложным.
Свидетельства о судьбе этой группы слов довольно скудны. Уже в трудах Я. К. Грота (Я. К. Грот. Филологические разыскания. 1885) формы барышень, деревень, кухонь даются как орфографические исключения. Толковый словарь под редакцией Д. Н. Ушакова, чутко отражавший и произносительные особенности эпохи, во всех существительных-«неисключениях» на – ил фиксирует форму с <н> в род. п. мн. ч., однако и на это свидетельство нельзя полностью полагаться, т. к. первые предложения об обязательном написании ъ в подобных случаях датируются уже 1894 г. (К. Г. Житомирский. Принципы правописания и их применение к русскому языку. 1894). Далее, в течение всего XX столетия орфография данного класса остается неизменной, однако предложения по унификации продолжают поступать регулярно. Значит ли это, что в 1885 г. (дата выхода в свет «Филологических разысканий» Я. К. Грота) морфонологическое чередование было бесспорно существующим только для четырех слов, в дальнейшем же (первый «звонок» поступает спустя всего 10 лет!) появились значительные колебания в произношении, что провоцировало многочисленные попытки внести изменения в существующие правила? Возможно, но, как говорил герой А. С. Грибоедова, сомнительно…
Сомнения эти убедительно подкрепляются свидетельством В. И. Чернышева, указавшего, что «исключение, которое делается для слов барышень и кухонь, не имеет больших оснований. Если руководствоваться языком писателей, то отступлений от данного правила найдется гораздо больше, так как установившаяся для нас твердость конечного и в родительном падеже имен на – ил: песен, колоколен и т. п. – не принимается писателями безусловно не только для письма, но и для произношения». Очевидно, что колебания в произношении слов этого класса и, как следствие этого, в их орфографии реально существовали в русском литературном языке задолго до того, как были зафиксированы Я. К. Гротом. У А. С. Пушкина встречаем написания: барышень, песенъ, башенъ, сплетенъ (все эти орфографические варианты, кроме первого, зафиксированы в изданиях 1829–1838 гг.); Н. А. Некрасов в стихотворении «Поэт» рифмует: плесень – песенъ. У Пушкина же встречаем: «Ах, братцы! Как я был доволен, / Когда церквей и колоколен…» («Евгений Онегин», VII, XXXVI). Бесспорно, что здесь окончание должно быть твердым, таковы требования точной рифмы, присущей поэзии XIX столетия. Однако у В. И. Чернышева относительно этого случая находим примечание, что в издании 1838 г. слово колоколенъ было зафиксировано с мягким знаком. Непросто решить в таком случае, как согласовать требования точной рифмы с данной авторской (?) орфографией… У Б.Л.Пастернака встречаем: «Как бронзовой золой жаровень I Жуками сыплет сонный сад. / Со мной, с моей свечою вровень, / Миры расцветшие висят», – здесь свидетельство несомненное.
Не останавливаясь подробно на этом частном вопросе, можно все же сделать общий предварительный вывод, что колебания в произношении форм род. п. мн. ч. существительных с окончанием «согласный + – ня» существовали в русском литературном языке еще с начала XIX столетия.
Решение же этого вопроса с диахронической точки зрения невозможно без полного представления о том, каковы в данный момент реальные произносительные расхождения с орфографическими рекомендациями (в которых косвенно прослеживаются и орфоэпические) в речи современных литературно говорящих людей. Наблюдения над разговорной речью москвичей разного возраста показывают, что описываемые колебания, существовавшие два века назад, существуют и сегодня. С целью выяснения характера этих колебаний был проведен специальный орфоэпический эксперимент, результаты которого свидетельствуют, что перечень слов, имеющих в род. п. мн. ч. только твердое окончание [н], может быть сужен. Эксперимент проводился в два этапа. На первом этапе в нем приняли участие 35 информантов разного возраста, которым было предложено образовать интересующую нас форму род. п. мн. ч. от 20 слов, оканчивающихся на сочетание «согласный + – ня». На втором этапе список слов был расширен до 50, а в качестве испытуемых были привлечены еще 11 информантов. Выяснилось, что частотность появления мягкого произносительного варианта в таких существительных неодинакова и распределяется следующим образом:
1. мягкий произносительный вариант встречается с вероятностью более50 % (ставня – ставе[н']; таможня – таможе[н']; пригоршня – пригорше[н']);
2. твердый и мягкий произносительный варианты возможны в равной степени (харчевня – харчеве[н'] и харчеве[н]; часовня – часове[н'] и часове[н]);
3. появление [н'] в окончании вероятно в 50–20 % (жаровня – жарове[н']; пекарня – пекаре[н']; каменоломня – каменоломе[н']);
4. мягкое произношение возможно менее чем в 20 % случаев (вишня – више[н']; конюшня – конюше[н']; коптильня – коптиле[н']; пивоварня – пивоваре[н']; сводня – своде[н']; черешня – череше[н']);
5. мягкость конечной фонемы не проявляется (басня – басе[н]; песня – песе[н]; просвирня – просвире[н]; сотня – соте[н]; сушильня – сушиле[н]).
Среди слов этой группы не было зафиксировано ни одного примера, в котором мягкое [н