инсинтаксическое по своей природе требование совпадения субъектов основного и сопутствующего действий.
Глубинная же суть заключается не в том, что толстовский текст время от времени вдруг переключается в разговорный регистр, а в том, что синтаксис романа подвержен колебаниям меры грамматической нормативности, которые, в свою очередь, возникают как следствие колебаний соотношения между смыслом и формой. В подавляющем большинстве рассмотренного корпуса примеров[60] действует закономерность: говоря о том, что вызывает меньше эмоций, что менее дорого, писатель достаточно – с точки зрения нормы – строго контролирует соотнесенность смысла и формы; но когда речь заходит о дорогих его сердцу героях, когда Толстой высказывает самые важные и заветные мысли, контроль за соответствием формы смыслу ослабляется, смысл становится доминантой синтаксического конструирования – а это и есть главная предпосылка проникновения коннективного начала в сложные инсинтаксические построения. В том же, что толстовские конструкции – по своему замыслу – имеют именно иннективный и целиком книжный характер, легко убедиться двумя путями. Во-первых – обратив внимание хотя бы на то, что это, как правило, сложноподчиненные предложения (в них иннективное начало проявляется в максимальной для сферы сложного предложения степени: неслучайно и в терминах оппозиции «открытость – закрытость структуры», предложенной В. А. Белошапковой, все СПП оказываются конструкциями закрытой структуры). Во-вторых – обратившись к работам по разговорной речи, в том числе по разговорному синтаксису: в богатейших как по материалу, так и по наблюдениям и обобщениям работах Е. А. Земской, О. А. Лаптевой и мн. др. конструкции, подобные толстовским, встретить невозможно.
В свою очередь следствием частичного перехода на коннективный синтаксис в рамках инсинтаксической конструкции оказывается восприятие таких конструкций как несущих отпечаток разговорности. На самом деле онтологически этого отпечатка в них нет и не может быть, так как у Толстого не могло быть никаких оснований для перехода в разговорный регистр там, где нет речи персонажей, то есть в собственно авторской речи.
4. Дополнительные примеры. Продолжим наблюдения и посмотрим, в какой мере высказанная гипотеза оправдывается на материале других конструкций.
4.1. Весьма характерна для синтаксиса Толстого контаминация конструкций.
4.1.1. Контаминация конструкций однородного ряда и сложносочиненного предложения:
4) Он [Борис Друбецкой] вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Олъмюце неписаную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого (Т. II, ч. 2, гл. VI);
5) Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело, напротив, казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе (Т. II, ч. 5, гл. II).
Как видно из примеров, роль дополнительного фактора, который провоцирует смешение конструкций, играет двухместный градационный союз: не… а… в (4), не только… но (и)… в (5). Погрешности в подобных конструкциях широко распространены и сегодня, причем отнюдь не только в речи малокомпетентных носителей языка: любой редактор хорошо знает, что ошибки этого типа часто встречаются в текстах весьма квалифицированных авторов. Глубинную причину этого явления можно так же, как в предыдущем случае, видеть в действии принципа коннективного синтаксиса: первая часть конструкции в своем написании мыслится как завершенная, о чем как бы дополнительно сигнализирует противительный союз (кстати, то, что он входит в состав градационного союза, образуя с его первой частью единое целое, многими пишущими не всегда осознается), – и вторая часть конструкции организуется не как часть, а как предикативно самостоятельное построение. Неудивительно, что при этом не соблюдается инсинтаксическое, по сути, требование структурной гомогенности обоих присоюзных компонентов. Происходит свободное сополагание компонентов, которые мыслятся как структурно самостоятельные носители смыслов, а не элементы единой конструкции, то есть вместо инсинтаксической конструкции получается консинтаксическая.
4.1.2. Контаминация конструкций однородного ряда и сложноподчиненного предложения:
6) Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно-сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек (Т. III, ч. 3, гл. XXXIII).
Восстановить «грамматическую справедливость» в этом предложении можно только путем его кардинального перестроения:
Из реконструкций (а – б) видно, что в толстовской фразе происходит наложение двух причинных конструкций. Первая причинная конструкция – роста и толщины,…выражения лица и…фигуры – в норме должна быть предложной (из-за чего), вторая – сложноподчиненная. Но Толстой не только соединяет две причинные конструкции разного уровня организации, но еще устанавливает между ними отношения 'в добавление кому-чему'. Выражаются они предлогом кроме, который относится к числу производных и имеет сильное собственное управление. Введение этого предлога всегда существенно сказывается на структуре предложения: происходит переподчинение предложного дополнения, которое с этого момента управляется не глаголом, а кроме. Если исходное управление уже было предложным, то кроме поглощает и этот предлог:
Из этой экспликации ясно, почему в (6) отсутствует причинный предлог. Но эта экспликация показывает также, что в норме предлог кроме должен подчинять себе один из однородных компонентов конструкции. В реконструкции (а) это требование соблюдено, но это влечет, как видим, изменение средства связи и модели СПП (вместо детерминантного придаточного и расчлененной структуры СПП получаем СПП нерасчлененной структуры, местоименно-соотносительное, с акцентом на контактном слове. Сходные изменения происходят и в реконструкции (б).
Сложность использованной Толстым конструкции может служить дополнительным доказательством ее иннективного характера. Очевидно, однако, что при редактировании этой фразы писатель преимущественно руководствовался консинтаксическим, по сути, критерием – критерием смысловой завершенности компонента. Следовательно, и этот случай можно интерпретировать как проникновение коннективного синтаксиса в инсинтаксическую конструкцию.
К этому кругу явлений примыкает и следующий пример, в котором не вполне корректное построение конструкции со сравнительным оборотом приводит к неожиданному – но, по-видимому, запланированному – эффекту:
7) Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему велено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour règner a ma maniére, mais pas a la vôtre», – онвесело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши (Т. III, ч. 1, гл. IV).
Здесь очевидна двойная отнесенность сказуемого заиграл: норма требовала бы формы *как…конь…играет в оглоблях – тогда играет относилось бы только к коню. А у Толстого играет и конь, и… Мюрат. На наших глазах происходит преобразование сравнения в метафору.
4.1.3. Контаминация моделей сложноподчиненного предложения:
8) «Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить» (Т. III, ч. 1, гл. VI).
Элементы аграмматизма в синтаксисе «Войны и мира», как уже отмечалось выше, нередко объясняют влиянием французского языка. Действительно, весьма вероятным кажется предположение, что Толстой, создавая монолог Наполеона по-русски, представлял его себе говорящим по-французски и, таким образом, фактически переводил монолог с французского,[61] а в таких случаях интерференция даже предсказуема. Но и при этих обстоятельствах (8) резко выделяется на фоне остального монолога, занимающего более полутора страниц и изредка перебиваемого короткими репликами Балашева. Не означает ли это, что дело все-таки не во французском влиянии – или не в нем одном?
Перед нами конструкция, в которой соединены две модели: а) СПП с присубстантивным придаточным выделительно-определительного типа (…ту преграду, которую Европа позволила разрушить);
б) местоименно-соотносительное СПП фразеологизированного типа (Европа была [столь] преступна и слепа, что позволила разрушить [эту] преграду).
В результате совмещения моделей присубстантивное придаточное оказывается, мягко говоря, несколько странным: которую Европа была преступна и слепа. Нельзя быть преступным и слепым кого-что-л., нет у этих прилагательных такого управления…
Возникает вопрос: нельзя ли было иначе выразить тот же смысловой комплекс?
Вот некоторые возможные варианты:
8Х) …ту преграду, которую Европа