что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его (Т. II, ч. 3, гл. XXIV).
Перед нами пример «вторжения» персонажного плана в авторский. Союз а в данном предложении – это отзвук Наташиной речи. Если попытаться реконструировать ее, получится весьма правдоподобное:
*Он только кажется таким особенным, а он такой же, как все.
Этот союз а (с самым широким и недифференцированным из всех противительных союзов значением) в речи Наташи несравненно вероятнее, чем более специализированный и «строгий» союз но. Союз что, в свою очередь, ей принадлежать как раз не может: это союз повествователя, который передает слова Наташи в конструкции с косвенной речью. Получается, что Толстой «впускает» в авторское повествование речь персонажа, нарушая законы передачи чужой речи. Благодаря этому возникает эффект удвоения субъекта речи: повествователь как бы ставит героиню рядом с собой, позволяя ей «вмешиваться» в строй повествования. Весь ряд изъяснительных придаточных, передающих речь Наташи, имеет коннективный характер: Толстой здесь виртуозно имитирует нанизывание коротких простых предложений в пределах одного высказывания, столь характерное для взволнованной спонтанной речи. Но дополнительное проявление коннективного начала заключается в совмещении разных речевых планов в конструкции, которая в норме такого совмещения не допускает.
Однако отнюдь не всегда удвоение конструкции исключительно связано с проявлением коннективного начала – последнее иногда своеобразно компенсируется:
13) «…И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова» (Т. I, ч. 3, гл. XII).
Во внутренней речи князя Андрея происходит удвоение уступительной конструкции с нестандартным расположением факультативного противительного союза. Удвоение уступительной конструкции удваивает и противопоставление, органически входящее в структуру уступительной семантики. Каждое из обобщенно-уступительных придаточных акцентирует разные компоненты в главной части: первое акцентирует объект (всех их), второе – предикат (отдам). Коль скоро это так, логичнее было бы ожидать появления противительного союза (если он используется, чтобы подчеркнуть элемент противопоставления) непосредственно перед главной частью. В таком случае мы имели бы «чистое» удвоение и «чистую» аугментативную структуру высказывания:[63] отношение обоих придаточных к главной части было бы и семантически, и логически одинаковым, между собой они были бы полностью равноправны, – можно было бы констатировать еще один пример действия консинтаксического начала, причем конструкция полностью сохранила бы нормативность. Однако расположение союза между придаточными нарушает их логическое равноправие. Возникает своеобразная иерархия уступок: второе придаточное распространяет непосредственно главную часть, а первое – сложноподчиненную конструкцию «2-е придаточное + главная часть». Появление дополнительных логических отношений, выражаемых служебными средствами, – признак действия иннективного начала. Таким образом, в (13) усложнение исходной конструкции связано с действием как коннективного, так и иннективного начал, и именно второе, а не первое влечет отступление от синтаксической нормы.
Отметим попутно еще одно проявление коннективного начала в этом примере: удвоение обособленных приложений в первом придаточном. Отец, сестра, жена – приложения к подлежащему люди; самые дорогие мне люди – обобщающее приложение к этому приложению, лишь усиливающее смысл, который уже выражен сказуемым дороги.
5. Выводы. Глубинная, собственно синтаксическая причина появления аграмматизмов в тексте романа – и, можно думать, не только в текстах Л. Н. Толстого, но и вообще в нормативной речи – заключается в конкуренции двух фундаментальных начал синтаксиса: иннективного и коннективного. В этом смысле от термина «аграмматизм» применительно к рассмотренному материалу следует, по-видимому, отказаться. Перед нами не нарушения грамматических законов (ведь и коннективный, и иннективный синтаксис принадлежат грамматической системе), а лишь отступления от синтаксической нормы, которая, как любая норма, уже системы. Синтаксис романа подвержен колебаниям меры грамматической нормативности, которые, в свою очередь, возникают как следствие колебаний соотношения между смыслом и формой. Результатом же оказывается проникновение коннективного начала в инсинтаксические построения. В итоге мы воспринимаем сложные инсинтаксические конструкции Толстого с ненормативными элементами коннективности как несущие отпечаток разговорности, хотя на самом деле этого отпечатка быть не может, поскольку ориентации на разговорную норму в авторской речи писателя нет. То же касается и мнимого влияния галлицизмов, и «синтаксических пережитков XVIII в.», которые с завидным постоянством возрождаются в речи все новых поколений, слыхом не слыхивавших о позапозапрошлом веке. Конкуренция иннективного и коннективного начал в синтаксисе – подлинная причина отклонений от синтаксической нормы, ее колебаний и изменений.
Бочаров 1987 – Бочаров С. Г. Роман Л. Толстого «Война и мир». М., 1987.
Виноградов 1939 – Виноградов В. В. О языке Толстого // Лит. наследство. М., 1939. Т. 35–36.
Еремина 1983 – Еремина Л. И. Рождение образа: О языке художественной прозы Льва Толстого. М., 1983.
Земская 1968 – Земская Е. А. Русская разговорная речь: Проспект. М., 1968.
Земская 2004 – Земская Е. А. Язык как деятельность: Морфема. Слово. Речь. М.: Языки славянской культуры, 2004.
Ильенко 2003 – Ильенко С. Г. Русистика // Ильенко С. Г. Избранные труды. СПб., 2003.
Ицкович 1982 – Ицкович В. А. Очерки синтаксической нормы. М., 1982. С. 130.
Коляденко 1972 – Коляденко Г. С. Детерминирующие предложно-падежные формы с обстоятельственным значением в структуре двусоставного глагольного предложения: Автореф. дисс… канд. филол. наук. М., 1972.
Лаптева 1976 – Лаптева О. А. Русский разговорный синтаксис. М.: Наука, 1976.
Малащенко 1972 – Малащенко В. П. Свободное присоединение предложно-падежных форм имени существительного: Автореф. дисс… канд. филол. наук. Ростов-на-Дону, 1972.
Падучева 1996 – Падучева Е. В. Семантические исследования (Семантика времени и вида в русском языке; Семантика нарратива). М., 1996.
Платонова 1984 – Платонова М. О. О синтаксисе Л. И. Толстого как явлении стиля // Вестн. Ленингр. ун-та. Сер. 8. Вып. 2. 1984.
Степанов 1998 – Степанов А. В. Язык Льва Толстого // Рус. яз. в школе. М., 1998. № 4. С. 58–65.
Чернышевский 1989 – Чернышевский Н. Г. Детство и отрочество: Сочинение графа Л. Н. Толстого. СПб., 1856; Военные рассказы графа Л. Н. Толстого. СПб., 1856 //
Чернышевский Н. Г. Избранные сочинения. М., 1989. Чехов 1954 – Чехов в воспоминаниях современников: Сб. ст. [М.], 1954.
Чичерин 1968 – Чичерин А. В. Стиль романов Льва Толстого // Чичерин А. В. Идеи и стиль. М., 1968.
Шкловский 1928 – Шкловский В. Б. Матерьял и стиль в романе Льва Толстого «Война и мир». М., 1928.
Л. Дюрович (Швеция). У истоков русского литературного языка. – В Швеции?[64]
Известно, что современный русский литературный язык является синтезом элементов русского и церковнославянского происхождения: говорят Ленинград, но Новгород, бюджет надо сократить, а юбку – укоротить. Как же возник этот синтез? И когда? Одни уверены, что основоположник русского литературного языка Пушкин, другие – Ломоносов. И лишь немногие понимают, как на самом деле обстоит дело со знаменитыми тремя стилями.
Исследование последних лет сосредоточивалось на периоде до Ломоносова (его «Российская грамматика» была напечатана в 1755 г.). Откуда взялась его норма? Несомненно, что она так или иначе восходит к петербургской Академической гимназии. За пять лет до Ломоносова в Стокгольме была напечатана «Российская грамматика thet ar Grammauca russica» Михаила Тренинга, шведа, который в течение многих лет был переводчиком и преподавателем Академической гимназии. В предисловии к своей книге он писал, что печатает тут по-шведски свои в России собранные материалы по русскому языку. На двадцать с чем-то лет старше книги Тренинга анонимная грамматика Anfangs-Grunde der russischen Sprache, которая вышла в 1731 г. в Академии наук как приложение к знаменитому Вейсманнову немецко-русскому лексикону. Кроме того, был найден фрагмент еще одной анонимной русской рукописи – грамматики русского языка 1730-х гг. Автором двух последних московский профессор Б. А. Успенский считает В. Е. Адодурова, преподавателя и переводчика той же Академической гимназии. Во всех этих трех доломоносовских грамматиках описывается русский литературный язык. Их морфология очень близка к русской устной речи: они пишут, например, согласно произношению чево, синева, т. е. 'синего', имеют формы типа читаючи и пр. И все эти грамматики очень похожи друг на друга.
Понятно, исследователи должны были поставить перед собой вопрос: откуда эта схожесть? Действительно ли один из этих авторов «слизнул» у другого? Или все эти грамматики – а все они ведь связаны с одной и той же Академической гимназией! – имеют какой-нибудь нам до сих пор не известный общий источник? 1731 г. уже очень близок к петровскому времени, когда церковнославянский шрифт был заменен русским «гражданским», когда царь Петр настаивал на том, что «славянских слов употреблять не надобять» и что надо говорить и писать так, как Посольский приказ. То есть что нужно создать новый литературный язык, которым можно было бы проводить европеизацию России. Для этого ведь и создавались Академия наук и Академическая гимназия, вокруг которой кружатся все наши вопросы.