Гордин 2004 – Гордин Я. Своя версия прошлого // Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М.: Эксмо, 2004. С. 5 – 16.
Земская 1959 – Земская Е. А. Речевые приемы комического в советской литературе // Исследования по языку советской художественной литературы / Отв. ред. В. Д. Левин. М., 1959. С. 215–278.
Крысин 2004 – КрьгсинЛ.П. Современный русский интеллигент: попытка речевого портрета // Крысин Л. П. Русское слово, свое и чужое. М.: ЯСК, 2004. С. 510–525.
Николаева 2000 – Николаева Т. М. От звука к тексту. М.: ЯСК, 2000. Ч. III.
Панов 1990 – Панов М. В. История русского литературного произношения XVIII–XX вв. / Отв. ред. Д. И. Шмелев. М.: Наука, 1990. С. 453.
Панов 2004 – Панов М. В. О стилях произношения (в связи с общими проблемами стилистики) // Панов М. В. Труды по общему языкознанию и русскому языку. Т. I. М.: ЯСК, 2004. С. 103–136.
Полухина, Пярли 1995 – Полухина В., Пярли Ю. Словарь тропов Бродского (на материале сборника «Часть речи»). Тарту, 1995. С. 342.
РРР-73 – Русская разговорная речь / Отв. ред. Е. А. Земская. М.: Наука, 1973.
Санников 1999 – Санников В. 3. Русский язык в зеркале языковой игры. М.: ЯСК, 1999. С. 541.
Сл. Ел. – Елистратов В. С. Словарь московского арго. М., 1994.
Сл. Скл. – Толковый словарь русского языка конца XX в. / Гл. ред. Г. Н. Скляревская. СПб., 1988.
Сл. Уш. – Толковый словарь русского языка / Под ред. Д. Н. Ушакова. Т. 1–4. М., 1934–1940.
Сл. X. – Химик В. В. Большой словарь русской разговорной речи. СПб.: Норинт, 2004. ТСИС – Крысин Л. П. Толковый словарь иноязычных слов. М., 2004.
Шайкевич 2005 – ШайкевичА. Я. Введение в лингвистику. М.: Academia, 2005. С. 394.
Щурина 1997 – Щурина Ю.В. Шутка как речевой жанр: Автореф. дис… канд. филол. наук. Новгород, 1997. С. 24.
Языковая игра 1983 – Земская Е. А., Китайгородская М. В., Розанова П. П. Языковая игра // Русская разговорная речь / Отв. ред. Е. А. Земская. М.: Наука, 1983. С. 172–214.
М. Л. Каленчук (Москва). Орфоэпическая концепция М. В. Панова[65]
В одной из своих работ М. В. Панов назвал Д. Н. Ушакова «рыцарем русской орфоэпии». Думается, что это определение можно отнести и к самому Михаилу Викторовичу, имея в виду, что рыцарственное отношение к объекту поклонения выражается в потребности оберегать его, защищать и прославлять.
Известно, что звучащая речь изучается разными лингвистическими дисциплинами, и при этом каждая из них выделяет в едином объекте свои аспекты исследования, в связи с чем не всегда удается непротиворечиво разграничить предметы разных разделов науки о языке. Так обстоит дело с определением статуса орфоэпии в ее соотношении с фонетикой.
В работах современных исследователей можно обнаружить два основных подхода к определению предмета орфоэпии. По мнению одних лингвистов, орфоэпия включает произношение в самом широком смысле слова – «фонетическую систему языка, т. е. состав фонем, их качество и реализацию в определенных условиях, а также звуковое оформление отдельных слов и грамматических форм» [Аванесов 1979: 185]. При таком понимании оказывается, что предмет изучения фонетики и орфоэпии в сущности одинаков, что объясняет уже ставший привычным в лингвистической литературе параллелизм фонетического и орфоэпического описаний (так, например, аканье можно описать как фонетическую закономерность позиционного распределения звуков, а можно – как орфоэпическое правило). Орфоэпия при этом выглядит «переиначенной» фонетикой, являясь сводом правил звучащей речи, в котором в приспособленном для практического использования виде повторяются теоретические выкладки фонетики. Во многих работах развивается мысль о том, что «нормировкой практической стороны фонетики… должна заниматься орфоэпия» [Реформатский 1967: 224], что наиболее «целесообразно относить к орфоэпии нормативные реализации фонетических единиц» [Вербицкая 1990: 351], что «фонетика исследует звуковую сторону языка (речи), орфоэпия на основе ее выводов дает практические рекомендации» [Моисеев 1970: 112], «устанавливает произносительную норму, не вдаваясь в вопросы артикуляции и акустики» [Матусевич 1976: 6]. При таком подходе различия в статусе, целях и задачах между фонетикой и орфоэпией такие же, как между любой теоретической исследовательской наукой и ее прикладным приложением.
Другие лингвисты предпринимают попытки разграничить предметы фонетики и орфоэпии, при этом подчеркивается, что орфоэпия занимается «частностями, не обусловленными фонетической системой» [Ганиев 1986: 99 – 100], изучает «исключения из правил фонетики», орфоэпия – «беззаконие», «утконос» [Реформатский 1967: 224–225].
В работах М. В. Панова впервые поставлен вопрос о разграничении фонетики и орфоэпии в соответствии с двумя типами звуковых закономерностей русского языка. Орфоэпия, по его мнению, изучает «варьирование произносительных норм литературного языка», фонетика же изучает фонетические законы, т. е. правила реализации фонем, не знающие исключений в данной системе языка, говоря иначе – позиционные чередования звуков [Панов 1979: 195–196]. Так, произношение слов типа вода или друг – область фонетики, их в соответствии с литературной нормой правильно можно произнести единственным способом – [ваәдá], [друк]. Примеры орфоэпического варьирования: було[ш]ная и було[ч']ная (булочная), é[с']ли и é[с]лм (если), мыл[сә] и мыл[с'ә] (мылся), n[o]sm и п[аә]эт (поэт) и др. При подобном подходе фонетика и орфоэпия отличаются не углом зрения на одни и те же языковые факты, а спецификой изучаемого звукового материала.
Представление о том, что «орфоэпия – наука, которая изучает варьирование произносительных норм литературного языка», заставляет придать орфоэпическим описаниям прагматический характер: «орфоэпия… вырабатывает произносительные рекомендации (орфоэпические правила)» [Панов 1979: 195]. И это тоже отличает орфоэпию от фонетики. Проблема нормы возникает только тогда, когда говорящий попадает в ситуацию выбора. Перед человеком, владеющим русским литературным произношением, не стоит вопрос, как произносить [сад] или [сат], [даэма] или [дома]. Но владение орфоэпическими нормами всегда предполагает явную или скрытую проблему: брю[н'é]т или брю[нэ]т, рéкам или рекáм и пр.
Признавая тот факт, что фонетика и орфоэпия ведают разными участками звуковой системы языка, необходимо ответить на вопрос о соотношении этих частей. Обычно считается, что фонетические закономерности – это ядро, это более общее, а орфоэпические – периферия, более частное. «Орфоэпия – часть фонетики», по мнению М. В. Панова.
При этом М. В. Панов отмечал, что орфоэпия, будучи частью фонетики, отличается от других, неорфоэпических, ее частей следующими чертами:
1) «она императивна, требует выполнения определенных норм»;
2) «формулирует не законы, а правила»;
3) «имеет практическую направленность» [Панов 1979: 179].
Из этих трех пунктов первые два нуждаются в некотором комментарии. Можно ли утверждать, что орфоэпия более императивна, чем фонетика? Думается, что это не так. Императивны и фонетические, и орфоэпические закономерности, просто эта императивность в силу описанных выше различий между данными типами звуковых закономерностей по-разному воспринимается говорящими. Фонетическая императивность малозаметна, поскольку реализация нормы проявляется автоматически, без сознательного контроля со стороны говорящего: так, например, проявляется огубленность согласных перед огубленными гласными. Орфоэпическая обязательность носит иной характер: наличие сосуществующих вариантов произношения требует мотивации выбора варианта в каждом конкретном случае. Но неверно осуществленный выбор воспринимается как ошибка в той же мере, как и нарушение фонетического закона. С нормативной точки зрения в равной степени негативно должно быть оценено как произношение са[д], так и ску[ч']но.
Комментируя второе из положений, выдвинутых М. В. Пановым, следует обсудить традицию называть фонетическую закономерность «законом», а орфоэпическую – «правилом». Такое распределение терминов привычно в лингвистической литературе. А что стоит за этой традицией? Она правомочна, если считать проявление фонетической закономерности более обязательным и регулярным, чем реализацию орфоэпической закономерности. Но предложенное М. В. Пановым закрепление за фонетикой и орфоэпией разных участков звуковой системы заставляет говорить об обязательности реализации и тех и других закономерностей, а следовательно, понятие «закон» применимо и к фонетике, и к орфоэпии.
В связи с обсуждением этого вопроса хочется рассказать об одном разговоре с М. В. Пановым, состоявшемся в начале 90-х гг. Михаил Викторович высказал предположение, что через какое-то время орфоэпистам удастся доказать, что не орфоэпия – частное проявление фонетики, а, наоборот, фонетика – частный случай орфоэпии. Эта мысль показалась мне тогда парадоксальной. Но сейчас, как мне кажется, я понимаю, что имел в виду Михаил Викторович.
Формула фонетического закона в традиционном понимании такова: фонема, попадая в определенную фонетическую позицию, со стопроцентной вероятностью реализуется определенным звуком (например, парные звонкие фонемы на конце слова перед паузой реализуются глухими звуками).
Орфоэпическую закономерность приходится формулировать по-другому: предсказать реализацию фонемы конкретным звуком можно только вероятностно, при этом необходимо учитывать функционирование фонемы в определенной подсистеме (собственно языковой или социолингвистической) и орфоэпическую позицию (любые факторы – фонетические, лексические, словообразовательные, морфологические, синтаксические, графические – способные влиять на появление орфоэпического варианта).