Индевеет берег солью и сланцем,
И алеют щебни.
Скрыты горы синью пятен и линий —
Переливами перламутра…
Точно кисть лиловых бледных глициний,
Расцветает утро.
В кистях глициний бледно-лиловые тона переходят в более глубокие темные тона внутри цветка. Колорит утреннего воздуха, прозрачной утренней дымки передается соседством близких тонов спектра. Это напоминает подобные же переходы в акварелях Волошина-художника.
В прозрачных драгоценных камнях свет дробится и рождает переливы тонов. Сравнение с аметистом (и смарагдами) хорошо передает игру света на гребне морской волны: Излом волны / Сияет аметистом, I Струистыми смарагдами огней…
В коктебельских стихах обнаруживает себя символика лилового цвета. В некоторых стихотворениях символический смысл лилового цвета – цвета молитвы – поддерживается присутствием церковных, богослужебных и библейских образов в сравнениях и метафорах. В стихотворении «Моя земля хранит покой» лиловый цвет – в последней строке (в выделяющейся позиции):
Моя земля хранит покой,
Как лик иконы изможденной.
Здесь каждый след сожжен тоской,
Здесь каждый холм – порыв стесненный.
Я вновь пришел – к твоим ногам
Сложить дары своей печали,
Бродить по горьким берегам
И вопрошать морские дали.
Все так же пуст Эвксинский понт
И так же рдян закат суровый,
И виден тот же горизонт,
Текучий, гулкий и липовый.
В стихотворении «Я к нагорьям держу свой путь» описывается совершающаяся на закате космическая литургия:
Я к нагорьям держу свой путь
По полынным лугам, по скату,
Чтоб с холма лица обернуть
К пламенеющему закату.
Жемчугами расшит покров
И венец лучей над горами —
Точно вынос Святых Даров
Совершается в темном храме.
Вижу к небу в липовой мгле
Возносящиеся ступени…
Кто-то сладко прильнул к земле
И целует мои колени.
Чую сердца прерывный стук
И во влажных степей дыханьи
Жарких губ и знакомых рук
Замирающие касанья.
Я ли в зорях венчанный царь?
Я ли долу припал в бессильи?
Осеняют земной алтарь
Огневеющие воскрылья…
Лиловый цвет появляется в стихотворении «Вечернее», где описывается спуск с молитвенного плоскогорья:
И будут огоньками роз
Цвести шиповники, алея,
И под ногами млеть откос
Липовым запахом шалфея,
А в глубине мерцать залив
Чешуйным блеском хлябей сонных,
В седой оправе пенных грив
И в рыжей раме гор сожженных.
И ты, с приподнятой рукой,
Не отрывая взгляд от взморья,
Пойдешь вечернею тропой
С молитвенного плоскогорья…
Символику лилового цвета у Волошина интересно сопоставить с аналогичной символикой у Вяч. Иванова. В стихотворении «Аметист» есть строка: И ты, как вздох молитв утешных [Иванов 1971: 755]. Интересно также стихотворение И. Анненского «Аметисты», в котором сияние аметистов – знак нездешнего мира:
И лиловея и дробясь,
Чтоб уверяло там сиянье,
Что где-то есть не наша связь,
А лучезарное слиянье.
[курсивы И. Анненского. – И. К.]
В палитре Волошина из всех цветов спектра отсутствует оранжевый цвет. Это можно объяснить и символикой оранжевого цвета («Гордость» – см. выше), чуждой душевному строю поэта, и тем, что в природе в поле его зрения не было чистого оранжевого цвета. Есть в его палитре несколько цветов, расположенных в спектре между красным и желтым. Но это не чистые тона спектра, но погашенные, с примесью – ржавый, рыжий, цвет желчи, шафрана, меда, янтаря. С сильной примесью – цвет йода, бурый цвет как результат смешения нескольких цветов («грязный» цвет). Эти цвета имеют множество оттенков, появляющихся при изменении цвета покрытых травами холмов. Вот описание февральского вечера:
Седым и низким облаком дол повит…
Чернилъно-сини кручи лиловых гор.
Горелый, ржавый, бурый цвет трав.
Полосы йода и пятна желчи.
В этой картине поставлены рядом переходящие один в другой «грязные» цвета, на фоне которых выделяются более яркие пятна. В таком соположении красок чувствуется рука художника-живописца. Ср. также:
Старинным золотом и желчью напитал
Вечерний свет холмы. Зардели красны, буры
Клоки косматых трав, как пряди рыжей шкуры.
В огне кустарники и воды как металл.
В шафрановый цвет бывает окрашен туман (Сочилась желчь шафранного тумана; Факел косматый в шафранном тумане, / Влажной парчою расплесканный луч) и отблески заката в морских волнах:
В волнах шафран, колышатся топазы,
Разлит закат озерами огня.
Цвет и блеск янтаря и парчи передают сияние солнца в полуденные часы. А за окном расплавленное море I Горит парчой в лазоревом просторе. В метафоре В янтарном забытьи полуденных минут слитно изображены свет-цвет и его восприятие-воздействие. Золотой – цвет и свет солнца: Лучей золотистые слитки / На горные падают лбы; В волокнах льна / Златится бледный круг; Восхожу к зелено-золотым I Далям вечеров.
Соположение близких тонов спектра Волошин применяет и в коктебельских акварелях, и в поэтических пейзажах Коктебеля. Характерно исправление, внесенное Волошиным в одно из ранних стихотворений периода странствий «Венеция». В сборнике стихов 1910 г. стихотворение звучит так:
Венеция – сказка. Старинные зданья
Горят перламутром в отливах тумана.
На всем бесконечная грусть увяданья
Осенних тонов Тициана.
В сборнике избранных стихотворений 1919 г. «Иверни» дополнена последняя строка: Осенних и медных тонов Тициана.
Синий цвет (в формах синий, синева, синь, просинь, синеть) имеет высокую частотность в стихах Волошина. В приведенном выше описании символизма цветов Волошин определяет синий цвет как «воздух и дух, мысль, бесконечность, неведомое». Близкая к этой характеристика – в стихотворении Вяч. Иванова «Сафир» (там же): Ты на земле – всё неземное. Ты – вечный синий путь… Куда?
Можно отметить некоторые совпадения словесных образов, относящихся к синеве ночи, у Блока, Волошина и Вяч. Иванова. У Блока синий цвет как символ вечности (ср. вечный синий путь у Вяч. Иванова):
Мне вечность заглянула в очи
Покой на сердце низвела,
Прохладной влагой синей ночи
Костер волненья залила.
У Волошина:
Озер агатовых колдующие очи.
Сапфирами увлажненные ночи.
Сухие русла, камни и полынь.
У Вяч. Иванова в том же стихотворении «Сапфир»:
В прозрачной мгле и тайне влажной
Нежгучих пламеней пожар.
В синий цвет у Волошина чаще всего окрашено небо, дневное и ночное (Это осень, / Далей просинь, I Гулы сосен, / Веток свист; Под синей схимою / Простерла даль / Неотвратимую Печаль; Склоняясь ниц, овеян ночи синью, I Доверчиво ищу губами я / Сосцы твои, натертые полынью, О, мать-земля!), затененные склоны гор (Хребтов синели стены), земные дали (И вот вдали синеет полоса / Ночной земли), дым (Как волоса, / Волокна тонких дымов, / Припав к земле, / Синеют, лиловеют), свет (Над тусклою водой / Зарницы синие трепещут беглой дрожью; Синим светом светит водоем).
Волошин создает необычные сочетания со словом синий: Плещет в синем ветре дымчатый парус; по сводам синих дней.
Синего моря у Волошина нет. Волошин избегает постоянных цветовых эпитетов в описаниях природы. В «Доме поэта» цветообозначение синий имеет в виду море, но оно выступает в необычном и индивидуальном сочетании: Благослови свой синий окоём. По мысли В. М. Жирмунского, романтизм в отличие от классического стиля «впервые принципиально оправдывает индивидуальную точку зрения и индивидуальное словоупотребление: вместо традиционного синего моря поэт увидел море розоватым или зеленым, вместо белого в поэзии появился рыжий парус. Иными словами, общую идею предмета вытесняет индивидуальный аспект явления, обусловленный определенным местом и временем…». Далее Жирмунский замечает: «Завершение этого пути – в художественной технике эпохи импрессионизма…» [Жирмунский 1977: 359].
Голубой цвет применяется к отражению неба в мокрой глади прибрежного песка при откате волны: Где в дикой и пенной порфире, / Ложась на песок голубой, I Все шире, все шире, все шире / Развертывается прибой. Есть один пример, где море сравнивается с голубым стеклярусом: Живая зыбь, как голубой стеклярус. Лазоревый – цвет неба, которое по краям может сливаться с морем: А за окном расплавленное море / Горит парчой в лазоревом просторе («Дом поэта»).
В зеленый цвет бывает окрашено море и небо после заката и перед восходом: Зеленый вал отпрянул и пугливо / Умчался вдаль; В прозрачной прозелени моря; А заливы в зеркале зеленом I Пламена созвездий берегут; Зубчатый их венец / В зеленых сумерках таинственно печален; Облака клубятся в безднах