Представляется не совсем ясным признак, содержащийся в определении фонетического принципа о соответствии буквы звуку в перцептивно слабой позиции.
По-видимому, в принципе можно говорить о звуке в перцептивно слабой позиции в связи с перцептивной фонетикой, т. е. восприятием звука слушающим (не говорящим) [Касаткин 2003: 20–25]. С этой точки зрения есть звук-эталон, образец и звуки с незначительным отклонением от него (что-то близкое к понятию звукотипа). Но некоторые закономерности, отмеченные Л. Л. Касаткиным в восприятии звуков, разного рода «ослышки» (например, способность свистящих и шипящих заменять друг друга: вместо сдал слышится ждал), случаи замены одного сонорного другим (вместо вынула – вымыла) обнаруживают только то, что термин «перцептивный» получает здесь дополнительный смысл в отличие от уже существующих и принципиально отличается от звука, являющегося вариацией какой-то одной фонемы или фонемы в перцептивно слабой позиции. М. В. Панов пишет о разного рода «ослышках» (ошибках слуха) в восприятии звука, но их анализ дается в пределах перцептивно слабой позиции фонемы («в перцептивно слабой позиции ухудшены условия восприятия фонемы» [Панов 1979: 115–116]).
И последнее: об объеме написаний, включаемых в число фонетических. Нужно сказать, что он определяется по-разному даже в работах одного автора; это различие прежде всего связано с интерпретацией правописания приставок, оканчивающихся на з(с), соответствующих <з>. Существует три подхода к этой орфограмме: 1) написание букв з(с) является фонетическим (хотя и непоследовательным – А. А. Реформатский, М. В. Панов; 2) написание букв з(с) является не фонетическим, а буквенным, т. к. определяется буквенным контекстом, и выбор буквы в конце приставки обусловливается характером начальной буквы корня [Кузьмина 1981: 229–230]; 3) написание конечной буквы в приставке относится к традиционному принципу, именно так определяет это написание Л. Л. Касаткин в последних работах [Касаткин 2003: 215]. В пособиях по орфографии написание буквы з(с) на конце приставок дается также неоднозначно – без прямой связи с произношением или, точнее, подразумеваемой связи с произношением: [Розенталь 1997: 31–32] (приставки без, воз, из, низ, раз, чрез пишутся с буквой з перед гласными и звонкими согласными (б, в, д, г, ж, з, л, м, н, р) и с буквой с перед глухими согласными (к, п, с, т, ф, х, ц, ч, ш, щ) и с опорой на произношение); [Валгина, Светлышева 2002: 23] (приставки без, воз, из, низ, раз, чрез пишутся в соответствии с произношением: перед гласными и звонкими согласными пишется з, а перед глухими – с). Как видно, особые случаи произношения здесь не упоминаются.
По-видимому, при таком разбросе мнений трудно прийти к однозначному выводу, однако нам представляется более логичным все-таки объяснение этого написания как фонетического, несмотря на известную непоследовательность, отмеченную всеми исследователями. Отнесение этих написаний к фонетическим может быть мотивировано двумя условиями: 1) традиционный принцип, «сохраняя любую традицию в написании», не отражает фонетико-фонематический строй данного слова, однако в словах с вышеназванными приставками конечный согласный может быть поставлен в сильную позицию (безыдейный, безрадостный, изыскивать, возрадоваться и подобные), может быть определена фонема; т. е. само написание (в том числе и исключения) находится в соответствии с определенными фонетическими и фонематическими закономерностями; 2) известно, что написание приставок на <з> не оставалось неизменным, так, в частности, орфографическая практика XIX в. в отношении этих написаний испытывала значительные колебания [Обзор 1965: 231], следовательно, отнесение к традиционным написаниям предполагает указание того исторического периода, когда написание было таким, каким оно существует в настоящее время.
Аванесов, Сидоров 1970 – Аванесов Р. П., Сидоров В. П. Реформа орфографии в связи с проблемой письменного языка // Реформатский А. А. Из истории отечественной фонологии. Очерк. Хрестоматия. М., 1970.
Панов 1979 – Панов М. В. Современный русский язык. Фонетика. М., 1979.
Касаткин 2003 – Касаткин Л. Л. Фонетика современного русского литературного языка. М., 2003.
Полковникова 1987 – Полковникова С. А. О терминологическом уточнении основной разновидности фонемы// Исследования по русской фонологии. Тамбов, 1987.
Степанов 1975 – Степанов Ю. С. Основы общего языкознания. М., 1975.
Реформатский 1967 – Реформатский А. А. Введение в языкознание. М., 1967.
Бунина и др. 1982 – Бунина М. С, Василенко И. А., Кудрявцева И. А., Панов М. В. Современный русский язык: Сб. упражнений. М., 1982.
Кузьмина 1981 – Кузьмина С. М. Теория русской орфографии. М., 1981.
Розенталь 1997 – Розенталь Д. 9. Справочник по правописанию и литературной правке. М., 1997.
Валгина, Светлышева 2002 – Валгина П. С, Светлышева В. П. Орфография и пунктуация. М., 2002.
Обзор 1965 – Обзор предложений по усовершенствованию русской орфографии. М., 1965.
А. П. Романенко (Саратов). Панов о русском литературном языке xx века
Синхрония и диахрония в языке. История языка у лингвиста стала течь сквозь ячеи, сквозь сеть синхронных отношений. Через динамическое сито. Тесто стало потоком, ленивое месиво – водопадом, вращающим тихие турбины синхронии.
М. В. Панов
Для творчества М. В. Панова тема специфики литературного языка XX в. (советского периода) очень значима, и то, что сделано им в этом направлении, нуждается в осмыслении и интерпретации.
Научное мышление (и не только научное) М. В. Панова было в высшей степени системно. Не только в смысле упорядоченности, но главным образом в смысле зависимости элементов друг от друга. Он сам не раз подчеркивал, что элемент системы существует только в отношении к другим элементам, понять систему элементов можно только через структуру, через отношения, а не наоборот. И отношения между элементами нужно не навязывать языку извне, а выявлять в нем самом, что является одним из принципов Московской лингвистической школы, считавшей «для себя наиболее важной задачей изучение сущности языка как уникальной человеческой ценности» [Панов 1990а: 3]. Л. П. Крысин назвал это свойство М. В. Панова «его „синхронической“ натурой»: «он любит рассматривать факты языка не в их эволюции, а в их отношениях друг с другом. <…> он предложил эволюцию русского языка анализировать по определенным синхронным срезам, что дает возможность сравнивать разные этапы развития языка» [Крысин 1990: 214]. Диахрония, по М. В. Панову, изучается «сквозь сеть синхронных отношений». «Поэтому система терминов для современного языка выступает как метаязык для описания прошлого» [Панов 1990а: 5]. Через синхронные срезы М. В. Панов воспринимал и свою собственную жизнь, которую, вспоминая, представлял как чередование «полос»: «Вся жизнь моя была полосатая: светлая полоса, темная полоса» [Беседы 2001: 498].
Системное рассмотрение синхронных срезов осуществлялось с помощью теории антиномий. «Важнейшие из антиномий следующие: антиномия говорящего и слушающего, системы и нормы, кода и текста, регулярности и экспрессивности. На каждом конкретном этапе развития языка антиномии разрешаются в пользу то одного, то другого из противоборствующих начал, что ведет к возникновению новых противоречий, и т. д. – окончательное разрешение антиномий невозможно (это означало бы, что язык остановился в своем развитии)» [Крысин 1990: 208]. Перечень антиномий можно продолжить (например, излюбленной М. В. Пановым антиномией парадигматики и синтагматики), перечисленные Л. П. Крысиным антиномии составляют аппарат описания именно литературного языка в синхронии и диахронии. Еще раз подчеркнем, что члены антиномий не существуют друг без друга, так как они системны.
Литературный язык XX в. М. В. Пановым понимался не как монолитная система, а как система антиномий, позволяющих говорить о «полосах» в его развитии. Среди выделенных М. В. Пановым антиномий последняя (регулярность – экспрессивность) характеризует не столько сам язык, сколько речевую культуру в целом, позволяя выделить в ней два начала – «разговорное» и «канцелярски-конторское»: «Следующая эпоха, до конца (или до середины?) 30-х гг. XX в. – экспрессивность („язык революционной эпохи“, по А. М. Селищеву. – А. Р.). Регламент, норма, закон – с 30-х гг. до настоящего времени (новая эпоха запаздывает). Речь очень часто является мероприятием («канцелярит», по К. И. Чуковскому. – А. Р.). Канцелярское произношение по бумажке вторгается в быт (уже, конечно, без бумажки). Так, в выступлениях общественных деятелей появляется буквенное (не диалектное) оканье. В противовес канцелярски-конторскому говорению в это же время распространилась, упрочилась, привлекла внимание лингвистов разговорная речь, стали проясняться ее нормы» [Панов 19906: 206]. Здесь говорится об истории произношения, но, во-первых, орфоэпия – это непосредственная, первичная, «опознавательная» реализация речевой культуры, во-вторых, эти тенденции проявлялись во всех областях речевой культуры. М. В. Панов говорит о запаздывании новой эпохи экспрессивности, что не совсем точно: некоторое преобладание экспрессивности над регулярностью наблюдалось в 60-е гг., но из-за кратковременности этого явления и отсутствия полной картины развития языка в XX в. современнику оно не казалось существенным. Однако М. В. Панов его все же разглядел: во-первых, в приведенной цитате он сам говорит о «противовесе» канцеляриту – разговорной речи, замеченной лингвистами в 60-е гг. Во-вторых, он отметил возрождение и приращение экспрессивности в поэзии: «В 60-е гг. выступило новое поколение поэтов, и с ними вернулось в наше искусство внимание к слову как к звуковой и смысловой эстетической целостности: именно внимание к звуку, к его выразительным возможностям неприятно поразило старших современников новой плеяды поэтов. При этом важно было не только возрождение традиций, сильно заявленных в 20-е гг., но и приращение этих традиций…