А. Р.): «Некоторые лингвисты склонны считать неподготовленную разговорно-бытовую речь особым «разговорным языком», имеющим свою самостоятельную систему. Это явное преувеличение, которое доказать невозможно. Письменно-литературная и разговорно-бытовая разновидности литературного языка органически переплетаются друг с другом, постоянно взаимодействуют, питая и обогащая друг друга, причем ведущая роль остается за письменно-литературной разновидностью. Говорим и пишем мы при всех жизненных обстоятельствах на одном, а не на двух литературных языках. Утверждать обратное – значит превратно толковать понятия «язык» и «языковая система».
Попутно следует заметить, что вообще не следует злоупотреблять термином «язык»» [Русский язык 1974: 118].
Итак, русский литературный язык XX в., понимаемый М. В. Пановым широко (и как знаковая система, и как культурно-исторический феномен), в своем развитии характеризовался «полосами», являвшимися манифестациями элитарной и массовой культуры. Это проявлялось в антиномии экспрессивность – регулярность; в традиционности, неизменности норм – их расшатанности и текучести; в составе носителей: интеллигенция – широкие массы; в сферах социальной жизни: традиционно литературных – массовой коммуникации; в стилистическом разнообразии – однообразии языка (нейтральный стиль); в противостоянии разговорного литературного языка и кодифицированного оканцеляренного литературного языка. И если воспользоваться любимым М. В. Пановым понятием языковой антиномии, то по отношению к истории русского литературного языка XX в., на наш взгляд, можно говорить об антиномии «элитарная речевая культура – массовая речевая культура».
Динамика этой антиномии в развитии литературного языка XX в. может быть представлена, на наш взгляд, такими «полосами» [Романенко 2002].
20-е гг. Антиномия разрешалась в пользу элитарной речевой культуры. В качестве языкового стандарта выступал «язык революционной эпохи» (А. М. Селищев), условия реализации которого – ораторика: дискуссии, обсуждения, споры, полемика. Эти речевые условия дополнялись и канцелярскими – делопроизводством (так как это время созидания и рационализации системы управления). Носители языка революционной эпохи – интеллигенция, вернее, большевистская часть русской социал-демократической интеллигенции. В силу специфики интеллигентской языковой личности (дву– или многоязычие) в данном языке было сравнительно много заимствований. В языке и литературе этого времени допускается определенное стилистическое разнообразие. Широким неграмотным массам этот язык и словесность были непонятны и малодоступны.
30 – 50-е гг. Активизировался и доминировал другой член антиномии. Языковой стандарт – новояз или канцелярит, условия реализации которого – канцелярское делопроизводство – заменили ораторику, сделав ее ритуалом. Носители этого языка – грамотные выходцы из широких масс, бывшие одноязычными и относившиеся критически к старым революционерам-интеллигентам. В языке этого времени заимствования очень ограниченны. Язык и литература стремятся к унификации, культивируется нейтральный стиль, стремящийся стать единственным.
60-е гг. Это время активизации элитарной речевой культуры: начинает критиковаться канцелярит, «открывается» разговорная речь, осуществляющаяся в неофициальных сферах жизни, возрождается ораторика (даже в поэзии: выступления поэтов перед массовой аудиторией). Носители этих тенденций – новая советская интеллигенция, шестидесятники, у которых налицо интерес к другим языкам и культурам. Литература этого времени стремится к стилистическому разнообразию, к отходу от единого нейтрального стиля.
70 – 80-е гг. Активизируется массовая культура, ораторика свертывается, канцелярит все более культивируется и десемантизируется, носители его – партийная номенклатура – наследуют не интеллигентские традиции, а скорее традиции функционеров 30-х гг. Литература становится стилистически более единообразна (с помощью цензуры).
Вторая половина 80-х – 90-е гг. («перестройка»). Активизируются тенденции 60-х и 20-х гг. на фоне резкой критики сталинизма. Расцвет ораторики, активная деятельность шестидесятников, контакты с Западом, волна заимствований. Литература изживает соцреализм и стремится к максимальному стилистическому разнообразию.
К этой схеме необходимо примечание: элитарная и массовая советская культура обладают известным своеобразием. Элитарная культура стремится к самоизживанию (Ленин и его соратники сознательно боролись против интеллигентского сознания и языка). Поэтому, кстати, большая часть ее носителей относилась к своему уничтожению в 30-х гг. как к исторической необходимости. Массовая советская культура, в отличие от современной, строилась на идеологической аксиологии, понимаемой более прагматично, чем это было в советской элитарной культуре. Поэтому общая тенденция культурного развития советского времени – подавление элитарной культуры и замещение ее массовой.
В настоящее время приоритет также за вторым членом антиномии, и «осивашивание» литературного языка продолжается: в качестве источников нового рождающегося языкового стандарта выступают, кроме традиционных, общий жаргон, получающий лексикографическую кодификацию [Ермакова и др. 1999], и просторечие, приобретающее функционально-стилистический статус [Химик 2000].
Беседы 2001 – Беседы с Михаилом Викторовичем Пановым // Жизнь языка: Сб. ст. к 80-летию М. В. Панова. М., 2001.
Ермакова, Земская, Розина 1999 – Ермакова О. П., Земская Е. А., Розина Р. И. Слова, с которыми мы все встречались: Толковый словарь русского общего жаргона. М., 1999.
Земская, Крысин 1998 – Земская Е. А., Крысин Л.П. Московская школа функциональной социолингвистики. Итоги и перспективы исследований. М., 1998.
Крысин 1990 – Крысин Л. П. М. В. Панов – социолингвист // Язык: система и подсистемы: Сб. ст. к 70-летию М. В. Панова. М., 1990.
Панов 1962 – Панов М. В. О развитии русского языка в советском обществе (К постановке проблемы) // Вопр. языкознания. 1962. № 3.
Панов 1972 – Панов М. В. О литературном языке // Русский язык в национальной школе. 1972. № 1.
Панов 1990а – Панов М. В. История русского литературного произношения XVIII–XX вв. – М., 1990.
Панов 19906 – Панов М. В. О балансе внутренних и внешних зависимостей в развитии языка // RES PHILOLOGICA. Филологические исследования: Памяти акад. Георгия Владимировича Степанова (1919–1986). М., 1990.
Романенко 2001 – Романенко А. П. Советская философия языка: Е. Д. Поливанов – И. Я. Марр // Вопр. языкознания. 2001. № 2.
Романенко 2002 – Романенко А. П. Советская словесная культура: отечественная история ее изучения // Вопр. языкознания. 2002. № 6.
Русская разговорная речь 1973 – Русская разговорная речь / Отв. ред. Е. А. Земская. М., 1973.
Русский язык 1974 – Русский язык в современном мире. М., 1974.
Химик 2000 – Химик В. В. Поэтика низкого или просторечие как культурный феномен. СПб., 2000.
Чуковский 1990 – Чуковский К. И. Живой как жизнь // Чуковский К. И. Сочинения: В 2 т. Т. 1.М., 1990.
З. С. Санджи-Гаряева (Саратов). Словотворчество А. Платонова
В работах о языке А. Платонова аспект словотворчества затрагивается немногими лингвистами, имеющиеся описания можно отнести к жанру заметок и наблюдений, верных и тонких, но фрагментарных [Радбиль 1998; Козинец 1998]. Высказывалось мнение о том, что писатель проявляет относительную сдержанность в словотворчестве, «почти не обращается к диалекту, новообразованиям» [Кожевникова 1990]. Между тем обращение только к текстам второй половины 20-х гг. и «Записным книжкам» Платонова позволяет говорить, во-первых, о достаточно большом количестве авторских новообразований, во-вторых, об индивидуальных принципах словотворчества, сложившихся на фоне нового языка эпохи и отличающих Платонова от других «словотворцев» этого времени. Конечно, словообразование является только частью того самобытного феномена, который называется «язык Андрея Платонова», но в нем проявляются основные черты этого феномена.
Специфика индивидуального языка Платонова определяется, как нам кажется, несколькими факторами. Первый – языковая ситуация эпохи, на глазах у Платонова формируется советский языковой стандарт, позже названный новоязом. Второй – столкновение народной речевой стихии с бюрократическим языком. Третий – особенности языковой личности писателя-реформатора языка. Четвертый – свойственные Платонову склонность к языковой игре, словесному балагурству, народный юмор, прекрасное чувство языковой формы. Пятый – «языковой вкус» начала XX в., стремление к нестандартному слову. Названные факторы в словотворчестве действуют не менее продуктивно, чем на других участках языка Платонова.
Особенности словотворчества Платонова во многом определяются его рефлексией над явлениями нового советского языка, которая выражается в актуализации и обыгрывании продуктивных словообразовательных моделей того времени, в пародировании и ироническом переосмыслении процессов, происходивших в официальном языке и в языке масс, представляющем собой сплав просторечных и казенно-бюрократических элементов [Санджи-Гаряева 2004]. «Ненормативное словообразование общественно-политической лексики в языке А. Платонова может отражать не только специфику его собственного мировидения, но и шире – некоторые тенденции языка эпохи» [Радбиль 1998: 84]. Поэтому словотворческие процессы охватывают главным образом общественно-политическую лексику.
Эффект новизны авторских неологизмов писателя объясняется прежде всего активным включением новых советских номинаций в словообразовательный процесс. Происходит соединение продуктивных (реже – непродуктивных) словообразовательных средств и новой производящей базы. В словотворчестве Платонова проявляется общий принцип построения его языка – нарушение сложившихся норм и правил, разрушение сложившихся стереотипов, в частности, проявляющееся в сочетании несочетаемого как с формальной, так и с семантической точек зрения. Степень окказиональности платоновских новообразований различна и зависит от многих причин, что будет показано при анализе материала.