Позиционно изменчивый русский вокализм позволил М. В. Панову придать каждой парадигмо-фонеме индивидуальный облик, но сам Панов осознавал, что это некоторая удача. Так, по отношению к древнерусскому языку, в котором нейтрализации как гласных, так и согласных были не столь характерны, пришлось бы смириться с тем, что разные парадигмо-фонемы имеют одинаковую характеристику. Может, в этом нет ничего страшного. Не беспокоит же нас то, что в грамматике слова рука и нога имеют одинаковые морфологические свойства. Но грамматика – это иное дело. Ее призвание – объединять в грамматические классы (= части речи) лексическое многообразие. Парадигмо-фонология, лишенная нейтрализации, напротив, не объединяет, а разъединяет. Действительно, все фонемы (гласные и согласные!) получают одинаковую характеристику, это значит, что парадигмо-фонология для языка такого типа оказывается вообще ненужной. Для одинаковых парадигмо-фонем следует искать иные основания для противопоставления. МФШ парадигматична в своих основаниях, именно поэтому она остается преимущественно уделом русистики. На материале других языков методы МФШ применяются с большим трудом. Парадигмо-фонология Панова – это теоретически дистиллированная позиция МФШ. Именно поэтому приемы парадигмо-фонологии почти невозможно использовать за пределами русистики. Даже диахрония русского языка не поддается разграничению синтагмо-фонологии и парадигмо-фонологии. Сам Панов попытался сделать это в «Истории русского литературного произношения XVIII–XX вв.» (1990). В главе, посвященной XX в., он вводит разграничение парадигмо-фонологии и синтагмо-фонологии, но по мере продвижения в прошлое данное противопоставление им забывается.
Но в языке, где нет нейтрализации, во многом опустошается и синтагмо-фонология. Так, исчезает необходимость в таком понятии, как архифонема.
Выявление любых признаков – это всегда результат сопоставления. Вне отношения с иным любой выбранный объект не может проявить свои признаки. Конечно, сами по себе признаки существуют, но без сопоставления они не могут быть выявлены.
С чем сопоставляется обычно фонетическая единица (= звук, фонема), уже выявленная с помощью интуитивно фонологического анализа?
Это может быть артикуляционный аппарат. Выявленная единица [т] сопоставляется с теми движениями речевых органов, которые совершаются в момент произнесения. Таким способом мы выявляем артикуляционные свойства звуковых единиц. Это традиционный путь, на котором фонетика достигла наиболее значимых результатов.
Это могут быть акустические свойства. Для выявления акустических свойств звука требуются специальные приборы. Звук, грубо говоря, сравнивается со своим портретом на осциллограмме. Результатом является определение самых тончайших свойств звуковых единиц.
Артикуляционно-акустический путь так долго был магистральным путем фонетики, что крайне трудно подвергать его продуктивность каким-либо сомнениям. Даже с возникновением фонологии лингвисты не решились отказаться от него, так как вполне сознательно строили здание новой науки на фундаменте достижений артикуляционно-акустических исследований. Вынуть из-под фонологии акустико-артикуляционный фундамент – значит, обрушить все здание фонологии. Как говорил Н. С. Трубецкой, фонология только берет из фонетики некоторый материал, а потом становится совершенно независимой. Но с грузом чуждого материала трудно оставаться абсолютно независимым. Фонетическое прошлое довлеет над фонологией, не давая ей осознать свою специфику. Мы пытаемся выстроить здание фонологии и фонетики одновременно. Строго говоря, это попытка выстроить здание единой науки, где бы «чистая» фонетика не была бы необходимым основанием всех принимаемых решений. Это сложный путь, так как нам часто приходится полагаться на очевидность. Даже единство звука, как уже говорилось ранее, – это некоторый допуск, предположение.
Да и в целом разъятие звука на его акустические и артикуляционные составляющие, чрезвычайно интересное и важное само по себе, оставляет впечатление чего-то очень далекого от лингвистики, призванной изучать язык как целостность.
Для выделения важнейших свойств звуковых единиц они должны сравниваться друг с другом.
На этом пути нам пришлось вырабатывать некоторые правила. Попытаемся их сформулировать.
1. Единицы, различающиеся в одной позиции, не могут быть отождествлены. Пока для нас понятие позиции включает в себя простейшие вещи: перед каким-то звуком (например, перед [а]) или сочетанием звуков (например, перед [ва]) или после тех или иных звуков (например, после [а]). Если перед [а] возможно [к] и [г] ([ка] – [га]), то они не могут быть признаны за одну единицу.
2. Важнейшее функциональное свойство выделенных единиц – их различительная сила. Каждой выделенной единице присваивается коэффициент различительной силы.
3. Единицы, имеющие одинаковые акустико-артикуляционные характеристики, должны быть отождествлены. Так, разные виды [т] объединяются в одну единицу: /т/ = /т37/ – /т36/ – /т23/ – /т22/ – /т10/. Как назвать эту единицу? Она объединяет в себе звуковые единицы на основе физической близости вопреки различию в их функциональных свойствах. Вслед за П. С. Кузнецовым и М. В. Пановым следует назвать эту единицу звуком языка. Данная единица соотносится с понятием «фонема» в теории ЛФШ. Неслучайно Панов предлагал измерять параметры этой единицы в щербах.
4. В рамках установленных правил на основе сопоставления выделенных единиц можно сделать первые шаги в осознании их признаковой структуры, которая выявляется с помощью изучения их позиционного поведения в пределах слога. Первые шаги такого рода нами были сделаны ранее.
Вероятно, возможны и другие шаги в направлении выявления признаков выделенных фонематических единиц, но на этом пути возникают определенные трудности.
Одна из них чисто психологического свойства: пытаясь высечь из синтагматических свойств фонетических единиц их признаковую структуру, исследователь волей-неволей подгоняет возможный результат под уже имеющуюся в его распоряжении артикуляционно-акустическую классификацию звуков. Когда результат совпадает, то возникает вопрос, стоило ли идти к нему столь сложным путем, если об этом написано в самом элементарном учебнике по фонетике. Когда результат получается иной, то возникает сомнение в его достоверности.
Другая трудность состоит в том, что мы пока еще имеем дело с весьма ограниченным фонетическим пространством, в котором существует только один слог, состоящий из единственной гласной, к которой «спереди» и «сзади» примыкают согласные.
Еще одна трудность возникает в связи со слогоделением. В качестве реально существующей была выделена последовательность /рквα/, которая лексически представлена такими словами, как церквушка, морква. Согласно сонорной теории слога, данные слова членятся как цер-кву-шка, мор-ква. Получается, что последовательность ркв реальна, а слог, внутри которого эта последовательность постулируется, – фикция. Если строго оставаться в пределах слога, то мы должны отказаться от выделения этой последовательности, если же помнить, что главная наша задача на данном этапе – выявление возможных звуковых сочетаний, то трудностями, связанными с проблемами слогоделения, можно пренебречь.
Выход из этой ситуации такой: необходимо двигаться дальше в построении фонетической модели русского языка, оставляя решение ряда проблем на более позднее время, когда в нашем распоряжении будет более совершенный научный аппарат.
Итак, выделив в русском языке слогообразующие (гласные) и неслогообразующие (согласные) элементы, выявив их функциональную загруженность и наделив согласные некоторыми свойствами, мы должны сделать следующий шаг, который состоит в выходе за пределы одиночного слога.
Шаг 10. Выход за пределы одного слога. Еще раз следует напомнить, что сейчас мы конструируем язык, а не извлекаем его из текста. Именно поэтому эксплицитно в своих построениях мы опираемся на словарь, а не на звуковую цепь. Так, звуковая цепь легко (ой, легко ли?) допускает такие последовательности, как [пáпá]: У Александрийского стол [пáпá] па стоит. В пределах словоформы последовательность [пáпá] невозможна. Сопоставление слогов внутри словоформы приводит к необходимости разграничения ударных и безударных слогов. Фонетическая природа ударения – весьма сложная проблема. Подходы к решению этой проблемы самые разные. Но именно это пока можно оставить без рассмотрения. Для нас сейчас важно, что ударение существует и легко вычленяется говорящими. Многолетний опыт преподавания свидетельствует, что учащиеся почти никогда не имеют проблем с противопоставлением ударного и безударного слогов (конечно, речь не идет об орфоэпических предпочтениях: звонишь или звонишь). Следовательно, то, что слоги могут быть ударными и безударными, можно принять как очевидный факт. Более сложным является вопрос о том, свойством чего является ударность и безударность. Мы говорим ударный слог и ударный гласный, безударный слог и безударный гласный. Основу слога составляет гласный, а ударность-безударность существует только в пределах слога.
Прежде чем перейти к дальнейшим рассуждениям, приведу стихотворение М. В. Панова.
В струй
рев
бобр —
порск!
Мокр
ворс.
Мнет
волн
вал.
Мал зверь,
плеск
тих.
Быстр глаз блеск.
Выдр
ныр. Рыб
лб мр.
Крт
млк
др. [Панов 2001: 12].
Одна из фонетических прелестей этого стихотворения (есть и другие, например графическая омонимия двух точек: др. – точка как конец предложения и др.(угой) – точка как знак сокращения) состоит в том, что в этом стихотворении отсутствует противопоставление ударных и безударных слогов. Нет основы силлабо-тонического стихосложения – противопоставления ударных и безударных слогов, а стихотворение есть. Потому что написано оно тактовиком, который сам Панов безгранично любил и был неустанным его пропагандистом (см.: [Панов 2000]).