(1892–1945) 7, 374, 383, 41
Смысл хронологической таблицы в том, чтобы наглядно представить историю исследований по фонетике русского языка как единую цепочку постепенно накапливаемых достижений науки. В такой цепочке каждое звено связано зримыми или незримыми нитями с предшествующими и последующими звеньями. Эти связи с присущим ему стилистическим блеском продемонстрировал в своей книге М. В. Панов.
Предлагаемая таблица содержит как бы хронологический синопсис исследований по русской фонетике, вошедших в круг внимания Михаила Викторовича.
В первом столбце таблицы (слева) даны годы; в среднем – имена ученых, исследовавших русскую фонетику в те годы; в правом – наименования их трудов. Наиболее значительные труды (в соответствии с отбором М. В. Панова) выделены жирным шрифтом.
V. М. В. Панов о языке – Всерьез и в шутку
М. В. Панов. «К думанью».[127] Фонологическая кулибряга
1. Кулибряга – это лингвистическая неясность, которую следует превратить в ясность. Кулибряга бывает всякая: лексическая, стилистическая, типологическая, компаративная…
Эта кулибряга – фонологическая.
2. Для пражцев фонема – составная, она собрана из кусков, из различительных признаков.
Как выделяются признаки? Как фонема разымается на части? Действует острый топор – разыматель: оппозиция = противопоставление звуков в одном положении. Перед [а] есть и [т], и [д] (там – дам), значит, у [т] и [д] признаки глухость-звонкость различительны. Такие сопоставления разделяют [т] на четыре признака:
Итак, пражская фонема – из кусков.
3. А московская?
У москвичей орудие – не оппозиция, а позиция. Всё, что позиционно чередуется, – одна фонема. В составе одной фонемы могут быть очень разные звуки, того гляди не насчитаешься у них одного общего признака. Например, (о) = [ó] || [и]. Очевидно, московская фонема – целостность. Нет топора, который бы ее расколол на части.
4. Говорят: у них, у москвитян, получается противоречие. Фонема не разбивается на части. Она у них круглая, как яблоко. И они ж, москвичи, говорят: звонкие и глухие нейтрализуются на конце слова… Как можно говорить о глухих и звонких, если нет способа отделить признак – глухость или любой другой.
Противоречие? Пожалуй, но чисто словесное.
Можно обойтись без слов «глухой», «звонкий», «зубной» и т. д. Вот так.
5. Есть группа звуков: [п-ф-т-с-щ-к]… Назовем ее первая. Каждый звук можно показать в словах: [п] – первый звук в слове пар и т. д. Все это позволит звук всегда брать как целое, пока нам не понадобилось его расщеплять.
Далее! Есть другая группа звуков: [б-в-д-з-ж-г]… Назовем ее вторая.
Звуки и первой, и второй групп могут быть перед [а]: пар – бар… На конце слова – только второй. При этом: звук [б] (второй группы) заменяется звуком [п] (первой группы). Таким образом, эти звуки оказываются парными:
Вот оно как – без акустических и артикуляционных терминов можно установить и ряд чередующихся звуков, и их нейтрализацию, и – вследствие этого – разделить сильные и слабые позиции.
Видно, использовать такие термины – просто известное удобство, и все. Синекдоха. Говорят: съел две тарелки, но никакого хруста не слышно. Оказывается, съедены не сами тарелки, а что в них. Так и слова «звонкие», «глухие» (о фонемах) – синекдоха: звонки, конечно, звуки, но они – тарелка для фонемы. И мы тарелкой называем фонему.
Сама же фонема – чистая абстракция, к которой неприменим никакой акустико-артикуляционный термин.
6. А дальше? От фонемы – прямо к звуку речи? Абстракция, лишенная физических характеристик, реализуется в конкретном звуке, в том «э», который Добчинский сказал чуть раньше Бобчинского? Что-то здесь не так.
7. К конкретному звуку речи предъявляются жесткие требования. Он не должен отклоняться от известного стандарта. Отойдет от него – и сразу: «У него в речи акцент», «Он картавит», «У него каша во рту», – т. е. звук не признается достойным имени звука русского (таджикского, испанского, удмуртского и т. п.) языка.
Фонема сама по себе неспособна сдержать капризы, вихлянье, варьирование звука речи под воздействием случайных факторов. Кто же осуществляет контроль за стандартностью звука речи? Звук языка.
Следовательно, чтобы достойно описать звуковую систему языка, нужно принять во внимание еще одну единицу: звук языка (Это предлагал еще П. С. Кузнецов).
Фонема в определенной позиции выражается звуком языка, звук языка – звуком речи.
8. Звук языка имеет определенные признаки, каждый признак имеет допуски, которые нельзя нарушать, не то звук не будет нормальным звуком этого языка. Допустим, какой-то признак измеряется в щербах. Тогда этот признак от 5–7 до 23–26 щерб хорош, не вызывает нареканий носителей языка. Звук языка имеет для каждого признака (релевантного, нерелевантного – здесь это не имеет значения) полосу приемлемых значений. Выйдет звук из пределов полосы – вызовет недовольство говорящих: «У Семен Семеныча энтот звук какой-то не такой. Скособоченный он у него. Не то».
9. Звук языка является и конкретной, и абстрактной единицей. Абстрактной – поскольку звук как одноразовая данность, как то, что записано на магнитной ленте, никак не может иметь какой-либо признак в виде полосы: 5, или 6, или 7… или 23, или 24, или 25, или 26 щерб. Он может иметь этот признак (длина, сила, длинносила и т. д.) в 7, в 26 щерб, но не полосу вариантно-допускаемых значений. Если дается полоса свободно допускаемых допусков, то это уже абстракция. Но допуски позволяют отделить одни конкретные звуки от других – те, которые отвечают норме, от тех, которые провинились против нормы.
10. Путь установления этих обобщенных характеристик – предъявление информантам речевых фактов и опрос: годится или не годится такое произношение.
Это вроде бы то, что делают Бондарки, изучая произносительные эталоны?… Не совсем.
Звуки языка – это именно единицы языка, т. е. системы. И само их изучение должно учитывать системность языка.
Например, признак К может варьироваться от А до Б, но если он сопровожден признаком Т – то от Б до В. Признаки имеют свои допуски в зависимости от других признаков, есть круговая порука всех признаков.
В элементарных случаях это учитывается. Например, длительность звуков измеряется в зависимости от качества его, отдельно для разных артикуляционных типов. Но последовательно такой установки нет, да и трудно ее последовательно провести. Но надо.
11. Признаки могут иметь разное строение.
а. ____________________. Признак представлен сплошной полосой значений, постепенно изменяющихся (возрастающих или нисходящих).
б. ____________________ ____________________. Тоже шкала постепенной изменяемости, но с дыркой посредине: какие-то значения признака (в щербах или петерсонах) – табу. Нельзя их реализовать в речи.
Такого быть не может? Ну что ж. Тогда вырисовывается закономерность: если признак представляет собою шкалу постепенности (не имеет точечного характера, т. е. допустимо, что он в:
5 щерб,
6 щерб,
7 щерб,
8 щерб,
…
20 щерб),
то разрыв постепенности невозможен. Это само по себе не ясно, это закономерность, которую надо доказать (если ее можно доказать).
в. А вдруг есть такое строение признака:
__ ____________________
Или:. Три (или две) узкие, четко ограниченные области, отдаленные друг от друга, а промежуточные значения не годятся.
Есть один – сонорный, другой – глухой шумный. А есть ли [м] на уровне сонорности, который соответствует звонким шумным? Если есть, то, может быть, шкала сонорности у [м] сплошная. А вдруг нет? Тогда шкала типа [в].
12. И еще может быть много типов строения признаков звуков языка. Но все это надо установить исходя из системности языковых единиц: признак К при наличии в том сегменте признак Т имеет вид а., а при отсутствии К – вид в. (или какой-нибудь другой).
13. Итак, фонема нечленима: нет фонологического способа, который бы позволил ее расчленить. Звук языка, отвечающий фонеме в определенной позиции, расчленен: есть способ найти его составляющие, см. § 10.
14. Звук языка – функция (в математическом смысле слова) фонемы и позиции. Можно это обозначить так:
Зя = звук языка, Ф = фонема, П = позиция. Тогда:
Зя = г(Ф,П).
Введем еще такие обозначения:
Зр = звук речи,
СС = Семен Семенович,
t° = здоровье Семен Семеныча,
Ы = его взаимоотношения с Марь Иванной, собеседницей,
Ж = жует ли Семен Семеныч в момент речи и т. д.
= находится в пределах…
Тогда:
Зр = f (Ф, П, t°, СС, Ы, Ж…)
При этом:
З р = З я
15. Звук языка, как и фонема, единица функциональная (уже не в математическом смысле). Московский звук языка служит для отождествления слов. Семен Семеныч говорит: пертурбация, и Марь Иванна говорит: пертурбация, и они могут отождествить эти два произношения: почему? Потому, что звуки речи (у них – весьма разные) представляют в данном случае одни и те же звуки языка.
16. Здесь, наверное, надо вспомнить проблему «флажности» (см. «Русскую фонетику», § 258). Но, чтобы было недлинно, это опускаю.
17. Звуки речи неисчислимы. Каждый Семен Семеныч, может быть, во всю свою жизнь не произнес дважды точь-в-точь тот же звук.
Количество звуков языка не может быть бесконечно. Каждый звук языка – это модель, которую говорящие должны усвоить. Усвоить бесконечное количество моделей нельзя. Итак, их определенное количество. И признаков, которые регламентируются в звуках языка, тоже определенное количество.
18. Фонема. Ряд позиционно варьирующихся звуков языка. Какие звуки могут объединяться в одном ряду? Общий ответ Московской школы: любые. Это значит, что в языке как знаковой системе нет препятствий объединять в один позиционный ряд любые звуки. А как реально обстоит дело? Какие есть типы объединения звуков языка в пределах одной фонемы?