Необычной была также демонстрируемая Брежневым чуть ли не излишняя сердечность, которая перед глазами телекамер сгладила впечатление от слишком "боевой" военной церемонии. На летном поле стояли сотни москвичей, размахивавших флажками, а также немецкая колония в полном составе. Супруги принимавших нас государственных деятелей (Косыгин приехал с дочерью) принесли цветы для моей жены, госпожи Геншер и госпожи Шляй; Косыгин и Громыко держались на втором плане.
Кортеж машин направился к Ленинским горам, где для нас была подготовлена резиденция; Брежнев сам показал мне мои апартаменты на ближайшие три дня, расположился в моей гостиной, чтобы выпить за встречу несколько рюмок водки, и заставил Косыгина и Громыко сделать то же самое. Прозвучали первые тосты и первые приветственные слова. На меня явно хотели произвести впечатление — и я действительно был под впечатлением этого приема…
Несколько позже мы снова увиделись в Кремле, после того как я отдал дань уважения Неизвестному солдату, возложив венок у Вечного огня у Кремлевской стены.
Сначала Брежнев дал возможность операторам и фотокорреспондентам сделать свое дело. С утрированным, наигранным отвращением он назвал их "нашими мучителями"; немецкие фотографы и телеоператоры на него за это не обиделись…"
На следующий день переговоры продолжились. На них Брежнев с упоением рассказывал гостю о многих крупных проектах — например, о строительстве Байкало-Амурской магистрали, с гордостью говорил об экономических и технических Достижениях своей страны, например хвалился производством советских электронных часов. Он даже преподнес Шмидту подарок — электронные часы "Электроника". Но, как пишет Шмидт, с подарком вышел казус — они функционировали всего лишь несколько дней.
Пока государственные деятели обсуждали свои проблемы, их жены тоже не сидели сложа руки, встречаясь друг с другом во время кофейных и чайных церемоний в Кремле. Во время одной из них произошел неприятный инцидент, который наглядно продемонстрировал супруге Шмидта Локи, что в советской государственной иерархии существует строгое правило, когда "каждый сверчок знает свой шесток". А произошло вот что. Во время беседы за кофейным столом Локи внезапно выразила желание сходить в соседний кремлевский зал, где в эти минуты ее супруг давал пресс-конференцию. Она позвала с собой всех присутствующих дам, однако шеф протокола что-то прошептал на ухо жене Брежнева Виктории Петровне, и та тут же отказалась от похода. Из вежливости с ней осталась госпожа Геншер, а остальные жены советских вельмож вынуждены были отправиться с Локи. Однако по мере приближения к залу, где шла пресс-конференция, количество сопровождавших жену Шмидта катастрофически редело. Сначала повернула назад жена Громыко, затем ее примеру последовала дочь Косыгина. В итоге Локи осталась одна, и ей не оставалось ничего иного, как тоже повернуть обратно. Говорят, она была в бешенстве, и когда вернулась к кофейному столу, то больше не проронила ни звука. Так женщины и просидели в абсолютном гробовом молчании.
29 октября в Москве состоялись похороны Екатерины Фурцевой, покончившей с собой пять дней назад на 64-м году жизни. Гражданская панихида по усопшей проходила с 9.30 до 13.00 в новом здании МХАТа. В два часа дня на Новодевичьем кладбище состоялись похороны. Вот как об этом вспоминает Л. Зыкина:
"На панихиде я спела у гроба Екатерины Алексеевны песню-плач "Ох, не по реченьке лебедушка все плывет…". После похорон Николай Павлович со Светланой (дочь Фурцевой от первого брака. — Ф. Р.) позвали меня на поминки, но я не поехала. Потому что никому из них не доверяла. Вместе с несколькими такими же близкими Екатерине Алексеевне людьми мы пошли ко мне домой и устроили свои поминки. Вспоминали и плакали… Она ведь была нам близким и очень дорогим человеком…"
А вот как запомнился тот день диктору Центрального телевидения Ангелине Вовк:
"Хоронили Фурцеву, в связи с чем изменилась программа передач. Мне нужно было выйти в эфир и за очень короткое время рассказать об изменениях. Все прошло хорошо. Я отключилась от эфира и вдруг рассмеялась, видимо, от переполнявшего меня чувства глубокого удовлетворения самой собой. А через минуту узнала, что этот мой смех прошел в эфир. То ли я кнопку до конца не отжала, то ли еще что-то. Представляете, страна хоронит министра культуры, я с серьезным видом зачитываю программу и после этого начинаю дико хохотать. Причем когда я увидела запись, то просто не могла поверить, насколько все это было чудовищно. От эфира меня, правда, не отстранили, но премии квартальной лишили…"
30 октября в СССР диссиденты в первый раз отметили День политзаключенного. В этот день во всех лагерях на территории Советского Союза политзаключенные проводили однодневные голодовки, а в Москве правозащитники устроили пресс-конференции, на которые пригласили зарубежных корреспондентов. Одну из таких пресс-конференций вели Сергей Ковалев и Татьяна Великанова, другую — Андрей Сахаров и Елена Боннэр. Последняя состоялась прямо у них дома на улице Чкалова, пришло много западных журналистов, из большой комнаты пришлось выносить всю мебель, включая шкафы и кровати. И все равно часть пришедших осталась стоять в дверях и в коридорчике.
В тот же день Театр на Таганке, закончив свои гастроли в Ленинграде, собирался в Москву. Высоцкий возвращался в столицу на своем "БМВ", который уже успели починить после аварии 4 октября. При этом, накупив в Питере всякой всячины, он никак не мог разместить все эти покупки в багажнике — тот никак не хотел закрываться. В течение, наверное, получаса Высоцкий терпеливо перекладывал вещи с одного места на другое, но багажник все равно не закрывался. Глядя на его потуги, коллеги даже предложили кое-что из вещей безжалостно выбросить. В итоге нервы Высоцкого не выдержали: когда в очередной раз багажник не закрылся, он со всей силы захлопнул его, навалившись на него всем телом. Внутри что-то хрустнуло, но Высоцкий даже не стал смотреть что именно. Сказал, что, судя по всему, петровские бокалы, ну и Хрен, дескать, с ними.
И еще одно событие случилось в тот день, 30 октября: в Дублине советская сборная по футболу играла очередной матч отборочного цикла чемпионата Европы по футболу со сборной Ирландии. Играла, прямо скажем, хреново: пропустив в свои ворота три мяча (все они были забиты одним игроком — Гивенсом), наши не сумели даже забить гол престижа. Съездили называется…
31 октября в Тбилиси умер известный киноактер и режиссер Михаил Чиаурели. Дебютировав в кино в 1921 году, он за полувековую творческую деятельность сыграл множество ролей, но всесоюзную славу ему принесло исполнение одной роли — роли Сталина в фильмах: "Великое зарево" (1938), "Клятва" (1946), "Падение Берлина" (1950). За эти роли он трижды был удостоен Сталинской премии. И хотя Чиаурели имел и иные заслуги перед отечественным кинематографом (в частности, в 34-м он снял первый грузинский звуковой фильм "Последний маскарад"), однако в памяти народной он так и остался, как лучший исполнитель роли "вождя всех времен и народов". На момент смерти Чиаурели шел 81-й год.
В тот же день на Новодевичьем кладбище было открыто надгробие на могиле великого кинорежиссера Михаила Ромма. Пришли многие известные деятели кино, в том числе и сценарист Геннадий Шпаликов. Последний очень хотел выступить на митинге (Ромм при жизни ценил Шпаликова, но сановные люди, распоряжавшиеся этим мероприятием, ему слова не дали. При этом кто-то из них якобы сказал: "Лезет тут пьянь всякая…" Расстроенный Шпаликов занял у бывшего там же драматурга Григория Горина два рубля и покинул негостеприимное место. Купив в ближайшем магазине вина, он отправился прямиком в Переделкино, в тамошний Дом творчества. Жить ему оставалось каких-нибудь несколько часов.
А жизнь в столице тем временем течет своим чередом. Во второй половине октября в кинотеатрах состоялось несколько премьер: 17-го начала демонстрироваться мелодрама Александра Митты "Москва, любовь моя", где главные роли исполняли первый красавец советского кино Олег Видов и японская звезда Камаки Курихара; 23-го — драма Ильи Турина "Еще можно успеть" с участием Андрея Толубеева, Нины Руслановой и др.; мелодрама Павла Любимова "Свой парень" с Ириной Гришиной в главной роли; 25-го на столичные экраны вышел документальный фильм "Сергей Михалков".
Кино по ТВ: "Киевлянка" (17-го), "Мальва", "Девятнадцать девушек и один моряк" (20-го), "Эдгар и Кристина" (24-го), "Любить человека" (впервые по ТВ 24-25-го), "Степень риска" (25-го), "Загадка Мерседес" (26-го), "Дело Артамоновых" (27-го), "Сердце Бонивура" (28- 31-го) и др.
Из театральных премьер назову следующие: 18-го — в Малом театре показали "Грозу" А. Островского с участием Елены Гоголевой, Бориса Телегина и др.; 24-го в Большом театре — "Иоланта" П. Чайковского, главные партии исполняют Татьяна Милашкина и Владимир Атлантов; 31-го — в Театре имени Гоголя был показан спектакль "Рок-н-ролл на рассвете" по пьесе Т. Колесниченко и В. Некрасова, в ролях Леонид Кулагин, Евгений Меньшов, Ольга Науменко и др.
24 октября в ТЮЗе состоялась премьера мюзикла "Три мушкетера" с Владимиром Качаном в роли Д'Артаньяна. На спектакле был полный аншлаг, чего в этом театре давно не случалось. А всему виной прекрасная музыка Максима Дунаевского (позднее она составит основу телефильма "Д'Артаньян и три мушкетера) и полный скрытых намеков на советскую действительность текст песен. К примеру, зал чуть ли не заходился от восторга, когда со сцены неслись куплеты:
У нас в стране на каждый лье
по сто шпионов Ришелье…
Шпионы там, шпионы здесь,
Без них — ни встать, без них — ни сесть…
Эстрадные представления: 19-24-го в ГЦКЗ пел любимец советских женщин, звонкоголосый испанский соловей Рафаэль; 17-18-го в ГТЭ выступал польский ВИА "Но То Цо"; 25-го в ГТЭ состоялись сборные концерты с участием Ивана Суржикова, Гелены Великановой, Иосифа Кобзона и др.; в "Октябре" прошли такие же "сборники", где выступали Владимир Макаров, Мария Лукач, Эльмира Жерздева, Борис Владимиров и Вадим Тонкое; 27-го в ДК МИИТа пел Виктор Вуячич; 28-31-го в ГТЭ выступала София Ротару; 29-31-го там же, но в другие часы, пела звезда из Болгарии Лили Иванова.