… Что-то черное несется нам навстречу…»
За трюком с огромным волнением наблюдала вся группа плюс многочисленные зеваки. Когда машина снесла парапет, все ожидали, что она на скорости вылетит и брюхом упадет на воду (для этого в кузов была специально положена многокилограммовая плита). Но вместо этого грузовик перевернулся в воздухе и упал прямо кабиной, а глубина реки в этом месте была небольшая. У многих видевших это в голове пронеслась мысль: «Все! Смялась кабина!»
И вновь — воспоминания В. Жарикова: «Удара о воду я, например, почти не почувствовал — так напряжены были мышцы. Весь удар приняла на себя машина. Только ощутил воду — плотную, жирную. Задержал дыхание, попытался сориентироваться. Да, крыша лежит на дне. Машина почему-то чуть покачивается… Нащупал проем окна, протянул правую руку, она попала в вязкий ил. Значит, уходить надо через левое окно. Олега нет, уже ушел, теперь моя очередь. Осторожно, чтобы не зацепиться за острые выступы, выдавился из окна, оттолкнулся ногами и — наверх. Bсе! Разве все?.. Вынырнул, осмотрелся, увидел катер со спасателями. Медленно поплыл, неудобно в ватнике! Спасатель протянул руку, помог взобраться на катер. «Дай стакан чистой воды!» — прошу спасателя, прикрывая лицо рукой: глаза очень щиплет от речной грязи. Вижу, спасатель выскакивает на палубу со стаканом и залпом выпивает воду. «Ты что?» — говорю. Он спохватывается: «Ой, извини! Очень долго тебя не было, думал, уже не вынырнешь…»
Потом нам рассказали: когда машина перевернулась, на мосту была полная тишина. Вдруг кто-то крикнул: «Конец ребятам!» А у нас с режиссером было условлено, что Олег под водой отплывет от машины подальше, ведь, по сценарию, вынырнуть должен только один человек. Олег вынырнул аж под мостом, там его и подобрал катер. А зрители наверху этих нюансов не знали, с кем-то случилась истерика…
Я шел по мосту, с одежды текла вода. Толпа молча расступалась, на меня смотрели с каким-то ужасом, как на выходца с того света… Я не выдержал и побежал. Потом, переодевшись, поймали такси и поехали в гостиницу; шофер сообщил нам, что только что на Электрозаводском мосту автобус с людьми пробил ограждение и упал в воду. Мы расхохотались. Шофер остановил машину, обернулся и очень строго сказал: «Ребята, так нельзя! Такими вещами не шутят, там люди погибли…» Но самое смешное было в другом. Одна из трех кинокамер, самая главная, которая должна была снимать нас в кабине крупным планом, в момент падения не сработала!.. Правда, когда мы об этом узнали, нам почему-то было не до смеха…»
В советском МИДе в те дни царил настоящий переполох. Дело в том, что 17 сентября в резиденции президента США в Кемп-Дэвиде был подписан мирный договор между Израилем и Египтом, что считалось большой внешнеполитической удачей США, которые выступали в этих переговорах как посредники. Утром следующего дня весть об этом долетела до Москвы — и началось. Вот как об этом вспоминает О. Гриневский:
«Этот день для дипломатов-«ближневосточников» в МИДе на Смоленской выдался кошмарным. Громыко улетал в Нью-Йорк на сессию Генеральной Ассамблеи ООН. Брежнев уезжал поездом в Баку, где должен был вручить городу орден Ленина и произнести речь, подобающую этому торжественному случаю. И всем срочно требовалась оценка кемп-дэвидских договоренностей.
Оставшийся в "отсутствие Громыко на пульте Корниенко, человек на удивление спокойный и выдержанный, на этот раз, кажется, впервые потерял самообладание — такой перезвон «вертушек» раздавался в его кабинете. Поэтому он даже прикрикнул на своих «ближневосточников»:
— Да пошевеливайтесь вы побыстрее!
А как быстрее, когда толком неясно, что там соорудили в Кемп-Дэвиде. Хотя все и так, без самого документа понятно: что иное, кроме отвратительной сепаратной сделки, там могут сочинить! Через час членам Политбюро ушла следующая оценка: «Соглашение в Кемп-Дэвиде — новая антиарабская сделка между Израилем и Египтом, выработанная при активном участии Вашингтона. Это еще одна попытка расколоть арабов, противопоставить их друг другу, навязать арабским странам угодные агрессору и поддерживающим его силам условия, что затрудняет достижение справедливого мира на Ближнем Востоке и усиливает взрывоопасный характер обстановки в этом районе».
Громыко молча прочитал эту бумажку, хмыкнул, повертел ее зачем-то и передал помощнику. Самолет улетел, а Громыко так ничего и не сказал.
Зато волну гнал помощник Брежнева по внешнеполитическим вопросам Александров. И вовсе не потому, что считал эти соглашения столь важными для судьбы советского государства. Просто на руках у него была речь Брежнева, которую тот должен был произнести в Баку. Почти три месяца Генеральный секретарь ЦК КПСС не появлялся на публике, отдыхая в Крыму, хотя сообщения о его кипучей деятельности постоянно публиковались в газетах. Теперь предстояло его явление народу в столице Азербайджана — с непременной речью, где даны эпохальные оценки современного внутреннего и международного положения.
Речь-то уже готова. Но тут в самую последнюю минуту, и очень некстати, появились эти кемп-дэвидские соглашения. Поэтому Александров вызвал заведующего ближневосточным отделом МИДа. Невысокого роста, худой, с острым личиком, Андрей Михайлович и внешностью, и повадками напоминал лису — умную, хитрую и коварную.
— Так ли уж все безнадежно плохо в этих соглашениях, как вы тут понаписали? — вкрадчиво спросил помощник Брежнева, держа бумажку, подготовленную в МИДе.
Ему ответили, что соглашение действительно очень плохое: решение палестинской проблемы и возвращение Голанских высот Сирии откладывается на долгие годы.
— А так ли уж важно для Советского Союза создание Палестинского государства, чтобы ради этого мы ссорились со всем цивилизованным миром? — очевидно, пошутил Александров. — Ладно, нет времени спорить. Возьмите речь Леонида Ильича и быстренько добавьте пару абзацев в том духе, как вы тут написали. Только поизящнее и трудных слов не употребляйте…»
В съемках фильма «Москва слезам не верит» наступила короткая пауза. Вызвана она тем, что до сих пор не найден исполнитель на роль одного из главных персонажей — Гоши. Как мы помним, месяц назад Владимир Меньшов, увидев по телевизору фильм «Дорогой мой человек», решил попробовать на эту роль актера Алексея Баталова. Но тот согласился не сразу: сначала какое-то время отказывался, а затем попросил дать почитать сценарий. А пока он раздумывал, Меньшов примерял эту роль на себя: во вторник, 19 сентября, на «Мосфильме» состоялась его кинопроба, где ему подыгрывала Наталья Вавилова (она играла взрослую дочь Катерины).
В «Осеннем марафоне» в тот день продолжали снимать сцены из объекта «квартира Варвары» (Невский проспект, 22). Пока снимали, произошло ЧП: служебная «Волга» киношников по дороге на съемочную площадку попала в серьезную аварию. Виноват в случившемся был водитель посторонней машины, который, не справившись с управлением, выскочил на встречную полосу. К счастью, никто не пострадал, кроме обоих автомобилей — их пришлось отдавать в ремонт.
В тот же вторник по ТВ, по 3-й учебной программе, в 14.15 по московскому времени, была показана весьма любопытная передача. Называлась она «Сексуальные нарушения при хроническом алкоголизме». То, что алкоголизм в Советском Союзе являлся весьма серьезной проблемой, ни для кого, думаю, не секрет. С сексом — совсем другое дело. Как будет провозглашено несколько лет спустя, его в СССР не было. Но, как видим, это заблуждение: секс у нас был, о чем наглядно демонстрирует присутствие на подцензурном ЦТ подобного рода телепередач.
Леонид Брежнев мчится на поезде к Баку. В крупных городах поезд делает остановки, чтобы генсек имел возможность встретиться с тамошними руководителями и порасспросить их не только о житье-бытье, но и проделанной работе. Иной раз встреча происходила прямо на перроне, естественно, заранее очищенном сотрудниками «девятки» от посторонних лиц.
Поздно вечером 19 сентября поезд генсека достиг Минеральных Вод, где произошла знаменательная встреча, вошедшая потом чуть ли не во все учебники истории: тогда на несколько минут в одном месте сошлись сразу четыре генсека: один действующий (Брежнев) и трое будущих (Андропов, Черненко, Горбачев). Вот как это описывает все тот же О. Гриневский:
«На перроне Брежнева уже ждали Андропов, отдыхавший неподалеку, в Кисловодске, и секретарь крайкома партии Горбачев. Но вопреки обыкновению Леонид Ильич вышел из вагона в сумрачном настроении. После традиционного обмена приветствиями и вопросами о здоровье Брежнев замолчал.
Стояла темная ночь, и черное южное небо было усыпано яркими звездами. А по перрону двигались четыре фигуры: Брежнев, Андропов, Черненко и Горбачев — один действующий и три будущих генеральных секретаря ЦК КПСС. Сцена прямо из детективного романа — вот где произошел тайный сговор о порядке передачи власти в Советском Союзе. Трое — в официальных костюмах, при галстуках, и только Черненко не к месту обрядился в тренировочный.
Впрочем, на самом деле все обстояло куда как прозаично, хотя для Горбачева это действительно будут смотрины. Брежнев, явно не расположенный к разговору, спросил только:
— Ну, как дела, Михаил Сергеевич, в вашей овечьей империи?
Горбачев, как и положено молодому, подающему надежды секретарю крайкома, стал с воодушевлением рассказывать об успехах вверенного ему края на ниве овцеводства. А кончил свою красноречивую и многословную историю, наступила томительная пауза — Брежнев молчал. Наконец подошли к вагону. Уже стоя в тамбуре и держась за поручень, Брежнев спросил у Андропова:
— Ну, как речь?
— Хорошо, хорошо, Леонид Ильич, — ответил тот.
Те, кто слышал этот диалог, сильно удивились: неужели Брежнева так волнует его речь в Баку? Горбачев тоже удивился. Уже потом, в ^машине по дороге из Минеральных Вод, он спросил у Андропова, какое выступление имел в виду генеральный секретарь. Но Андропов только усмехнулся: мол, Леонид Ильич имел в виду совсем другое — в последнее время у него возникли затруднения с речью…»