Такое противопоставление может показаться слишком изощренным, но оно проявляется в обычных разногласиях и обидах. Когда я навещаю вас в больнице, есть разница, поступаю ли я так ради нашей дружбы или ради вас лично. Думаю, вам было бы обидно узнать, что я приехал вас навестить только ради поддержания отношений или потому, что этого требует дружба, а не из-за прямой привязанности к вам. Как отмечает философ Майкл Стокер, «забота о дружбе не равна заботе о друге»[126]. Мы склонны акцентировать внимание на ценности дружбы, когда над ней нужно «поработать», например, когда мы пытаемся ее построить, или когда привязанность слабеет, или когда нам неохота выполнять обязательства перед другом или подругой. Когда в дружбе все хорошо, мы как бы «смотрим сквозь» нее – сразу на человека.
Такой способ понимания дружбы предполагает более глубокий сдвиг в понимании ценности человеческой жизни. Это определяющее понимание философии Просвещения: люди важны сами по себе, независимо от их качеств. Кант назвал эту безусловную ценность «достоинством» в противоположность «цене». Он писал: «То, что имеет цену, может быть заменено также чем-то другим как эквивалентом; что выше всякой цены, и, стало быть, не допускает никакого эквивалента, то обладает достоинством»[127]. Любовь воспевает нашу ценность, а одиночество ее скрывает; признание достоинства взывает к уважению.
В этом смысле дружба переплетена с нравственностью. Аристотель ошибался, когда видел в истинной дружбе взаимную оценку добродетели: она скорее предполагает взаимное признание человеческого достоинства. Вот почему философ Дэвид Веллеман называет любовь – к возлюбленным, родным и друзьям – «нравственным чувством»[128]. Это не значит, что сердечная дружба есть договор о взаимном уважении или что одно подразумевает другое.
Уважение бывает и без любви, а близость может породить неприязнь. Однако уважение и любовь признают одну и ту же ценность. Как пишет Веллеман, уважение – «необходимый минимум», а любовь – «факультативный», но уместный отклик на незаменимость человека[129].
Истинная дружба, таким образом, не связана с какой-то меритократией. Таланты и добродетели людей, их общие устремления и занятия могут способствовать дружбе, но на значимость друга или подруги друзья смотрят поверх этих качеств. В конечном счете, дружба важна, потому что важны друг или подруга сами по себе. Этим можно было бы объяснить ваше разочарование, если бы я приехал навестить вас в больнице не из-за заботы о вас, а ради нашей дружбы.
И еще этим можно объяснить, наконец, почему одиночество причиняет такую боль. Один из вариантов переживания одиночества – разлука с друзьями, когда мы скучаем по общению с ними. Вдали друг от друга мы не можем успокоить их тем, что они для нас что-то значат, и они не могут успокоить нас тем же. Так возникает ощущение пустоты, внутренней дыры, которая раньше была чем-то заполнена, а теперь нет. Однако есть и более завершенная форма одиночества – отсутствие друзей в принципе. Когда у нас нет друзей, заложенная в нас ценность остается нереализованной. Люди могут относиться к нам с отстраненным уважением, но значимость нас как людей остается неоцененной, незадействованной. Вот почему в таких случаях собственная реальность начинает казаться нам шаткой. Когда у вас нет друзей, вы будто уменьшаетесь в размере и исчезаете из мира людей. Мы созданы для любви: без нее мы гибнем.
И вновь для наглядности обратимся к крайностям. Осужденный за преступления, связанные с наркотиками, по большинству из которых судебные решения были впоследствии отменены, Файв Муаллим-ак провел в одиночной камере американской тюрьмы более двух тысяч дней[130]. Став активистом движения против избыточного применения лишения свободы как меры пресечения, он писал о своем опыте: «Вся суть жизни – в человеческом общении, только с его помощью человек может получить подтверждение, что он существует. С утратой общения ты теряешь чувство самости, своей идентичности. Ты превращаешься в ничто. <…> Я стал невидимкой даже для себя самого»[131]. Мы нуждаемся в подтверждении собственного существования, и дать его нам может любовь.
Одно дело – диагностировать вред от одиночества, и совсем другое – предложить лечение. Простых ответов здесь нет, отчасти потому, что одиночество питает само себя: отчуждение порождает страхи, которые усугубляют отчуждение. Но выход есть – выход из одиночества, предсказанный философией и подтвержденный социальными науками. Попробуем его найти с помощью художественной литературы, воспоминаний и автобиографических заметок.
Роман Харуки Мураками «Бесцветный Цкуру Тадзаки и годы его странствий» начинается в кафкианском ключе[132]. На втором курсе вуза Цкуру Тадзаки полгода живет в полном отчаянии: «[О]н жил как сомнамбула – или как покойник, не заметивший собственной смерти»[133].
Причина, по которой мысль о смерти так сильно захватила Цкуру Тадзаки, проста[134]. В один прекрасный день четверо его самых близких друзей, которых он знал очень давно, объявили, что больше не хотят его видеть и общаться с ним. Никаких объяснений – ни одного слова – он от них не услышал, а сам спросить не решился.
Когда же он нашел в себе мужество и все-таки попросил объяснить столь неожиданное и суровое заявление, ему ответили: «Подумай – сам поймешь»[135]. Но подобно герою Кафки Йозефу К., отданному под суд за преступления, которых он не совершал, Цкуру так и не понял причину расставания с друзьями. Он лишь строит неврастенические версии, так или иначе связанные с именами его друзей, каждое из которых означает какой-то цвет. При этом имя Цкуру означает «создавать», и из всех друзей только Цкуру оказывается таким образом как бы «бесцветным». Без друзей он плывет по течению жизни, изредка встречаясь с девушками, поглощенный своей работой инженера-железнодорожника.
Самое интересное в романе – сюжетный поворот в середине. Когда случайная подружка Цкуру Сара убеждает его все-таки разобраться со своим прошлым, жанр книги меняется. То, что начиналось как загадочная притча о непостижимости людей друг для друга, заканчивается высокопарной мыльной оперой. Цкуру узнает правду о предательстве своих друзей; он находит в себе силы это принять и признается себе и Саре, что влюблен. В столкновении жанров звучат нотки паранойи: Сара таинственно намекает, что ей нужно о чем-то «позаботиться» (но о чем именно, мы не знаем)[136], и исчезает, оставляя нас с банальщиной и сниженным стилем: «„Тебя до сих пор что-то гложет“, – сказала Сара. – „Что-то, что ты не можешь принять. У тебе перекрыт естественный поток чувств, который должен быть. Такое у меня ощущение про тебя складывается“»[137].
В романе Мураками мы видим и рекурсивный цикл одиночества, когда отверженность разрушает доверие и веру в себя, и радикальный сдвиг, необходимый для выхода из этого цикла, например, смена жанра в середине книги. Когда человек одинок, его охватывает страх – страх выйти из комнаты с камином, в которой оказался заперт Декарт, страх того, что мы увидим, если все-таки решимся выйти. В своих воспоминаниях о хроническом одиночестве писательница Эмили Уайт описывает его динамику так: «Я говорила себе, что мне нужно общение, общение появлялось, но я впадала в стресс от перспективы взаимодействия с людьми, и, чтобы этот стресс снять, проводила еще больше времени в одиночестве»[138]. Успешно выйти в мир значит увидеть его под другим углом – не как кафкианскую ловушку, где тебя подстерегают опасности и зловещие тайны, а как территорию знакомых историй – счастливых и печальных, иногда банальных, но определяющих отношения человека с другими людьми.
Наука об одиночестве свидетельствует, что оно воспроизводит само себя.
Как утверждает Джон Качиоппо, одинокие люди внимательнее относятся к социальным сигналам, заданный уровень «сигнализации» об угрозе у них очень высок, но в вопросах интерпретации этих сигналов доверять им не приходится[139]. По отношению к другим людям они могут казаться менее эмоциональными, они меньше доверяют окружающим, настроены более негативно. Одинокие люди склонны к самокритике, они приписывают социальные неудачи собственным недостаткам, а не обстоятельствам, хотя исследования показывают, что хроническое одиночество не коррелирует с отсутствием социальных навыков[140].
От одиночества трудно избавиться без помощи других людей: когда ты одинок, ты попадаешь в замкнутый круг. Невозможно и изменить всё в одночасье: чтобы унять социальную тревогу, вызванную одиночеством, требуются усилия. Вот почему одиночество – проблема общества, а не только отдельных людей. Как и в случае с депрессией, необходимо дестигматизировать одиночество и финансировать облегчающую его психологическую помощь. В конце своей книги Эмили Уайт описывает работу нидерландской психологини Нан Стивенс, разработавшей программу, которая, как показала практика, «снижает уровень одиночества в два раза».
Программа Стивенс представляет собой еженедельные групповые занятия, которые проводятся в течение трех месяцев. Под руководством социального работника или ведущего из числа самих участников людям предлагается сделать несколько простых вещей, например, оценить свои потребности в дружбе и ожидания от нее и нарисовать схему уже существующих отношений, чтобы выявить потенциальные «спящие» дружеские связи