. Уильям Макаскилл, Питер Сингер и другие сторонники эффективного альтруизма утверждают, что состоятельные люди должны прилагать больше усилий для помощи тем, кто оказался в трудной ситуации. Они, в частности, призывают нас жертвовать деньги самым эффективным благотворительным организациям, а свое деловое чутье и время тратят на оценку этой эффективности в долларах на «продолжительность жизни с поправкой на ее качество». (В приоритете – москитные сетки и лекарства от малярии). Эффективных альтруистов критикуют за то, что они пренебрегают политикой, игнорируют социальные причины бедности и человеческих страданий: политические решения трудно поддаются количественной оценке[342]. Но ведь они еще и пренебрегают вопросом ответственности. Эффективные альтруисты одинаково относятся к любым видам нужды, хотя некоторые из них лежат на нас более тяжелым грузом. Наше нравственное отношение к человеческим страданиям становится острее, если мы связаны с их причинами.
Философы могут нам помочь разобраться во всех этих хитросплетениях. Так, Айрис Марион Янг – политический теоретик-новатор, умершая от рака в возрасте пятидесяти семи лет – разработала идею «структурной несправедливости», то есть несправедливости, которая не локализуется в несправедливом отношении или действиях, а возникает интерактивно, и предложила модель ответственности всей социальной ткани общества (social connection model).
Такие концепции проливают свет на нашу тьму.
Когда несправедливость является структурной, она создается или поддерживается, по крайней мере, частично, практикой, не зависящей от частных предрассудков или конкретных несправедливых действий. Даже если бы никто не придерживался сексистских взглядов на способности женщин и, например, не отказывал бы им в приеме на работу из-за того, что они женщины, гендерное разделение труда, при котором женщины выполняют бо́льшую часть неоплачиваемого ухода за детьми и домашней работы, все равно систематически ущемляло бы их. Несправедливость кроется здесь не в каком-то конкретном отношении или акте исключения той или иной категории людей, а в наших коллективных ожиданиях. Проблема, по сути, является структурной.
Янг утверждает, что мы несем ответственность за структурную несправедливость. В основе ее аргументации лежит противопоставление виновности или вины и ответственности за изменения. Возьмем другой пример: хотя несправедливо критиковать современных американцев за расистское прошлое нашей страны, мы все равно часто оказываемся вовлечены в жизнедеятельность систем, обеспечивающих сохранение расистских пережитков в наши дни.
Взять то же образование: жители американских городов де-факто существуют в условиях расовой сегрегации; например, школы содержатся за счет местных налогов, а районы, где живут в основном темнокожие, непропорционально бедны, поэтому школы в этих районах в среднем финансируются хуже школ в богатых кварталах. Равенство возможностей в образовании – это миф. Я не виноват в том, что те или иные структуры в нашем обществе так устроены, но я оказался вовлечен в них, когда купил дом в Бруклине, штат Массачусетс, и произошло это отчасти благодаря замечательным государственным школам. «Согласно модели ответственности всей социальной ткани общества за структурную несправедливость отвечают и отдельные люди»[343], – пишет Янг, – «потому что своими действиями они способствуют процессам, которые приводят к несправедливым результатам»[344]. Она имеет в виду в том числе и меня.
Мысль Янг не в том, чтобы обвинить или пристыдить, а в том, чтобы мы работали на перемены. Именно в этом для нее заключается «ответственность». Нет ничего криминального в том, что я хочу, чтобы мой ребенок получил хорошее образование, и я не виноват в том, как финансируются школы, но я должен выступать за реформы: они устранили бы несправедливость, которой я способствую. Мы можем распространить модель Янг не только на тех, кто участвует в социальных практиках, способствующих закреплению несправедливости, но и на тех, кто извлекает выгоду из несправедливого прошлого. Многие американцы ведь до сих пор пользуются плодами колониальных грабежей и рабства, что отчасти объясняет огромное неравенство в богатстве между белыми семьями (медианный показатель составляет примерно 188 тысяч долларов) и семьями темнокожих (около 24 тысяч)[345]. Данных по коренным народам Америки очень мало, но результаты исследования, проведенного в 2000 году, показали, что медианный чистый капитал коренного американца составлял 5700 долларов США, и этот показатель снизился по сравнению с 1996 годом[346]. Даже если мы не виноваты в этих диспропорциях, мы продолжаем извлекать из них выгоду и остаемся бенефициарами несправедливости.
Что нам делать перед лицом такой реальности? «Почти неразрешимая задача», – писал Адорно, – «состоит в том, чтобы не допустить оглупления ни под воздействием власти других, ни в результате собственного бессилия»[347]. Аргумент Янг состоит в том, что в отличие от установления вины, ответственность не должна в целом «ориентироваться в прошлое». Дело не в вине, а в политической агентности: «Принятие ответственности за структурную несправедливость <…> предполагает объединение с другими людьми для организации коллективных действий по реформированию структур»[348]. Янг признает, что такие обязательства взять на себя непросто: «Если я несу свою долю ответственности <…> за всякую социальную несправедливость, вытекающую из структурных процессов, в которые я вовлечена, то тогда я отвечаю за очень многое. Такая мысль парализует»[349]. Но правильный ответ на паралич – не бездействие; нужно сделать первый шаг. Сделать что-то одно.
Позвольте мне признать, вернее, настоять на том, что я здесь не пример для подражания. Я сделал немного: периодически участвовал в митингах и политических кампаниях, регулярно голосовал, вел разговоры о политике с друзьями – все это вряд ли что-то изменит. Янг ставит меня и других сторонних наблюдателей перед «вопросом об агенте перемен», если воспользоваться термином политического философа Бена Лоренса[350].
Недостаточно выявить несправедливость, недостаточно голосовать за политиков, которые вам импонируют, но часто будут безразличны к переменам, которые вы считаете важными, или даже будут препятствовать им. В одиночку, как правило, тоже действовать бесполезно. Наша задача – находить коллективных агентов: движения, профсоюзы, группы, объединенные общими интересами; у них есть сила и воля, чтобы добиваться перемен.
Активист, а тем более лидер из меня вряд ли получится, и у меня постоянно опускаются руки из-за того, насколько мир несправедлив. Если вам такое знакомо, мой совет – выбрать какую-то одну проблему и найти группу, в которую можно вступить. Я выбрал проблему изменения климата и вступил в группу Fossil Free MIT («MIT без ископаемого топлива»).
Этику борьбы с изменением климата иногда формулируют как вопрос заботы о будущем: мы, мол, должны оставить будущим поколениям планету в нормальном состоянии. На самом же деле, она связана с проблемой несправедливости – прошлой и настоящей. Ураганы, наводнения и засухи, неурожаи, нехватка воды, потоки беженцев – проблемы, которые несут с собой климатические изменения, гораздо сильнее скажутся на тех регионах мира, которые сами мало чем способствовали их возникновению. Уже сейчас на Земле на 1,1 °C (2°F) теплее, чем в 1850 году. При потеплении на 2 °C (3,6°F), а этого уровня мы рискуем достичь через тридцать лет, миллион человек в Бангладеш вынуждены будут навсегда покинуть места своего проживания из-за подъема уровня Мирового океана. Центральная Африка потеряет от 10 до 20 % осадков[351]. В сочетании с более высокими температурами эффект будет катастрофическим. В то же время сотни миллионов людей в Южной и Центральной Азии лишатся пресной воды из-за таяния ледников. Если температура поднимется выше, чем на 2 °C (3,6°F) последствия будут еще тяжелее. При этом более половины выбросов, вызывающих изменение климата, производят развитые страны, которым не грозит столкнуться с худшими последствиями. Если ограничить горизонт 1990 годом – последним годом, когда можно было с некоторой долей достоверности оправдаться тем, что никто ничего не знал – на США и Европу приходилось более 25 % выбросов, на Китай – 15 %[352]. Если же исходить только из сегодняшних выбросов, на долю США приходится почти 12 %, хотя население страны составляет менее 5 % от общемирового. В то же время в странах Африки к югу от Сахары объем вредных выбросов на душу населения составляет лишь одну двадцатую от американских[353].
Причинение вреда другим ради собственной выгоды – явная несправедливость, нагляднее не бывает. Именно так поступает пастух Главкона, когда становится невидимым – убивает царя и захватывает трон. Я живу в стране, которая своей политикой способствовала изменению климата и не предпринимает серьезных шагов для смягчения или предотвращения вызванного ущерба. Как и все остальные, я включен в экономику, работающую на ископаемом топливе. Я несу ответственность за эту несправедливость как участник и бенефициар соответствующих процессов и поэтому обязан действовать. Большую часть своей жизни я практически ничего не делал – не мог понять, что именно надо делать, хотя и не слишком старался. Впрочем, я немного переживал о своем «углеродном следе». В этом нет ничего плохого, но и никакого толку с точки зрения коллективных действий, необходимых для изменения ситуации, от этого тоже не было. В 2007 году в Массачусетском технологическом институте был проведен расчет «углеродного следа» бездомного американца, живущего без электричества, но пользующегося инфраструктурой, которая работает на ископаемом топливе: след оказался в десять раз больше, чем у человека, живущего в Африке к югу от Сахары