ла, но любимым ее кушаньем были мыши. Плоды она ела только тогда, когда не было никакой другой пищи, но это отзывалось на ней вредно. Просидев два дня на плодах, она убавила молока, и двое ее детенышей умерли.
Большое мужество и ловкость она проявляла при встрече с врагами. Однажды я впустил к ней в ящик восемь хомяков, очень злых животных. Едва она их почуяла, тотчас же взъерошила иглы и, пригнув морду к земле, бросилась на ближайшего. При этом она издавала звуки, похожие на бой в маленький барабанчик. Как только хомяк нападал, стараясь ее укусить, она подставляла иглы, торчащие на голове, кусала его в то же время за ноги и наносила ему удары иглами в бока. Окровавленный хомяк погиб бы, если бы я его не отнял. Избавившись от одного врага, она напала на других. Мне пришлось убрать их всех из ящика рассвирепевшей ежихи».
Еще больше ловкости еж проявляет в борьбе с ядовитыми змеями. Змеиный яд на него слабо действует. Нужно ввести в кровь ежа очень большую дозу этого яда, чтобы умертвить его. Смерть наступает только через несколько часов. (Мыши от укуса гадюки умирают через одну-две минуты, а морские свинки — через четыре-восемь минут.) В борьбе со змеями еж очень ловко увертывается от укусов; если же его укусит змея, то, повидимому, в кровь его не попадает такое количество яда, какое для него смертельно.
В борьбе со змеями еж, по словам наблюдателей, проявляет исключительную осторожность. Он втягивает голову, выставляет иглы, пригибает ноги так, что их почти не видно, и сильно оттопыривает иглы на всем теле. Однако Ленц несколько иначе описывает единоборство с гадюкой самки ежа, той самой, которая жила у него со своими детенышами.
«30 августа, — пишет Ленц, — я впустил большую гадюку к ежам в то время, как мать кормила своих детенышей. Почуяв врага, ежиха поднялась со своего ложа, бесстрашно обошла вокруг змеи и обнюхала ее с головы до хвоста, так как та лежала, вытянувшись во всю длину. Змея начала шипеть и несколько раз укусила ее в морду и губы. Зверек, не отходя от гадюки, стал спокойно облизывать свои раны, причем гадюка укусила его за высунутый язык, но и это его не испугало. Ежиха продолжала обнюхивать разъяренную змею, не перестававшую кусаться. Вдруг она быстро схватила зубами голову змеи и, несмотря на сопротивление, разгрызла ее вместе с ядовитыми зубами и железами. Потом она съела половину гадюки. Покончив с этим, она залезла к детенышам и продолжала прерванное кормление.
Вечером она доела остатки гадюки и съела еще маленькую новорожденную гадюку. На следующий день я дал ей еще трех новорожденных гадюк, — ежиха чувствовала себя так же отлично, как и ее детеныши. На местах ранений я не видел у нее ни опухоли, ни болячек.
1 сентября ежиха сразилась с другой змеей. Как и в первый раз, она приблизилась к гадюке и стала ее обнюхивать. Змея, несколько раз хватая ее за морду, щетину и иглы, сильно искололась и обратилась в бегство. Она ползла вдоль стенок ящика, но ежиха неотступно следовала за ней и, несмотря на укусы, старалась приблизиться к голове змеи. Наконец она загнала змею в угол, где лежали ежата. Гадюка широко разинула пасть с ядовитыми зубами, но ежиха не отступила. Змея бросилась на нее, вцепилась ей в верхнюю губу и повисла на ней. Ежиха стряхнула гадюку и снова стала преследовать уползавшую змею, получая новые укусы.
Эта борьба продолжалась около четверти часа. Я насчитал, что змея раз десять кусала ежиху в морду и что вдвое больше укусов пришлось на иглы и щетину. Пасть гадюки, исколотая иглами, была вся в крови. Наконец ежихе удалось схватить змею зубами за голову, но та вырвалась и уползла.
Я поднял ее за хвост и схватил позади головы. Она тотчас раскрыла пасть, чтобы меня укусить. Это означало, что ее ядовитые зубы были еще целы. Когда я снова бросил змею в ящик, ежиха немедленно накинулась на нее, схватила зубами за голову, разгрызла ей череп и, не торопясь, съела всю, не обращая внимания на ее движения, потом отправилась к детенышам и стала их кормить.
Здоровье самки и детенышей ни капли не пострадало. Ежиха еще много раз сражалась с гадюками и всегда побеждала. При дальнейших наблюдениях обнаружилось, что ядовитым змеям она в первую очередь раздробляла голову, тогда как безвредных ужей кусала в другие места».
Это последнее замечание Ленца наводит на мысль, что еж в борьбе с гадюками все же вел себя более осторожно, чем казалось наблюдателю, а укусы змеи, видимо, были не совсем удачны, и ядовитые зубы не прокусывали кожи ежа достаточно глубоко, чтобы влить в кровь большую дозу яда. Конечно, в этом случае помогает и большая невосприимчивость ежа к яду разных животных. Например, ежи безнаказанно едят в большом количестве шпанских мух, которые выделяют сильный яд — кандаридин, — вызывающий у других животных катар желудка, кишок и смерть от острого воспаления почек.
Самка ежа мечет от трех до шести детенышей, в редких случаях — до восьми. Перед родами ежи устраивают особое, очень просторное и хорошо выстланное гнездо под густым кустарником, кучами листьев и мха или в ржаном поле. Детеныши рождаются слепыми, почти голыми, со щетиной вокруг морды. Уши у новорожденных закрыты. Подросши и вооружившись уже иглами, ежата не могут еще свертываться в клубок и натягивать кожу на голову до морды. Когда они перестают сосать, мать приносит им в гнездо дождевых червей, слизней, опавшие плоды и вскоре, по вечерам, начинает брать ежат на охоту. К осени ежата совсем подрастают и, подобно взрослым, самостоятельно готовятся к зимней спячке.
«Чтобы приручить ежа, — говорит Брэм, — нужно только поймать его и потом устроить ему подходящее помещение. Он скоро привыкает к новому жилищу и теряет всякий страх перед человеком. Пищу он принимает от людей без боязни, сам ее отыскивает в доме, на дворе, в амбарах и сараях. Многочисленные наблюдения устанавливают, что еж — искусный ловец мышей. Во многих местностях им обзаводятся исключительно с этой целью и держат в таких кладовых, куда нельзя пускать кошек. Еж пригоден также для истребления сверчков и особенно тараканов, которых ловит с большим усердием. Если с ежом обращаться хорошо и предоставить ему темный укромный уголок, он прекрасно чувствует себя и в неволе».
На Зондских, Молуккских и Филиппинских островах и Малайском полуострове живут оригинальные животные — шерстокрылы. Они, как планеры, проносятся там по лесу, перелетая с дерева на дерево.
Путешественник Иенгхен описывает свою первую встречу с ними: «Среди ночи мы вдруг услышали крик, но такой странный и ужасный, что мы сочли его за стон погибающего. Он так резко звучал в полной тишине, что суеверные туземцы в страхе прекратили веселый говор и боязливо придвинулись к костру. Объяснение этих непонятных звуков, впрочем, скоро нашлось: предполагавшийся „злой дух“ представился нашим взорам, медленно пронесшись над нашими головами. Это был шерстокрыл, который, перелетая с одного дерева на другое, и издавал время от времени такие неприятные, стонущие крики».
Шерстокрыл — довольно крупное животное, не менее 60 сантиметров в длину. Спина его покрыта густой шерстью, которая становится реже на передних ногах. Бока туловища и подмышечная область почти голые. Мех на спине буровато-рыжий, на груди и брюхе — темнее, на летательной перепонке и на ногах — в светлых пятнах.
Днем шерстокрыл обычно тихо и неподвижно сидит на ветвях дерева, меж мхов и лишайников. Его почти невозможно заметить благодаря защитной окраске меха, похожей на древесную кору. Острые когти дают ему возможность крепко прицепляться и ловко, уверенно лазать по деревьям. По земле он ползает медленно и неуклюже. В сумерки и ночью он проявляет оживленную деятельность. Разыскивая насекомых, он быстро влезает по дереву до самой верхушки и оттуда спускается по воздуху в косом направлении, напоминая своим полетом бумажный змей.
Во время ходьбы и ползанья летательная перепонка шерстокрыла, натянутая между передними и задними ногами, собирается в складки и плотно укладывается вдоль тела. Она нисколько не связывает его движений. Если же ему нужно перелететь на другое дерево, он взбирается на самый конец ветви, соскакивает сильным прыжком и вытягивает конечности. Перепонка натягивается, и он парит, медленно летя к другому дереву. Иногда он пролетает расстояние в 60 метров. При полете он всегда летит наискосок вниз и садится всегда ниже той точки, с которой он сделал прыжок.
Шерстокрыл.
«Однажды в сумерки, — рассказывает Альфред Уоллес, — я видел на Суматре шерстокрыла. Он быстро влез наверх по стволу дерева, перелетел на другое дерево и там снова полез вверх. Я измерил шагами расстояние от одного дерева до другого и нашел, что шерстокрыл прыгнул приблизительно с высоты 14 метров и пролетел расстояние в 70 метров. Это доказывает, что шерстокрыл может долго держаться в воздухе». Днем он неповоротлив и лезет вверх по дереву короткими прыжками, с частыми остановками, как будто отдыхает. «Говорят, — добавляет Уоллес, — что шерстокрыл рождает только одного детеныша. Мои наблюдения подтверждают это. Однажды я застрелил самку, и на груди у нее висел только один детеныш. Это было маленькое, нежное, голое, сморщенное, слепое существо».
Интересно описывает поведение шерстокрыла в неволе натуралист Ягор. Он приобрел на острове Замаре живую самку с детенышем.
«Самка казалась, — сообщает Ягор, — беспомощным и неуклюжим животным. Когда ее освободили от веревок, она продолжала лежать, вытянув все четыре ноги и касаясь земли брюхом. Потом поскакала короткими неловкими прыжками к ближайшему дощатому забору. Она долго ощупывала доски острыми вогнутыми когтями передних ног.
Пользуясь случайными выступами и трещинами, она пыталась лезть вверх, но тотчас же падала, так как отнимала от досок задние ноги, прежде чем уцепиться за что-нибудь передними. Падения не причиняли ей вреда: она всякий раз успевала развернуть летательную перепонку. Упав, она снова лезла на забор и снова падала. Это тянулось так долго, что мне надоело, и я перестал наблюдать за этим, как мне казалось, тупым и упрямым животным. Однако через некоторое время шерстокрыл исчез. После долгих розысков я нашел его в темном углу под крышей. Там он, видимо, укрылся до наступления ночи. Ему удалось все-таки добраться до верхнего края дощатой стены, пролезть в щель и заползти под крышу из плетеного бамбука. Таким образом шерстокрыл опроверг мое мнение о его тупости и неловкости».