Ай-ай, или руконожка.
Ай-ай боится света больше, чем все известные нам млекопитающие, говорит Брэм. Если руконожку заставить проснуться днем, она машинально тащится назад в самое темное место, сворачивается клубком и закрывает лицо густым хвостом. В каждом движении, в каждом действии этого зверька заметны вялость и равнодушие. Только когда наступает ночь, ай-ай оживляется и выползает из своего темного помещения. Свет свечи, который не тревожит других животных, заставляет ее поспешно прятаться.
Движения руконожки медленны и ленивы. Но если дело идет о том, чтобы избежать беспокоящего ее света, она может быть даже проворной. Походка руконожки похожа на походку других ночных обезьян, но движется она медленнее. При ходьбе ай-ай держит заднюю часть тела выше, чем переднюю, и опирается на широко расставленные и согнутые пальцы рук. С восходом солнца руконожка укладывается спать.
Долгопят, или маки-домовой, по строению стопы и кисти как бы одновременно принадлежит и к лемурам и к низшим обезьянам: у него на кисти самый длинный палец — средний, как у обезьян и людей, а на стопе — четвертый, как у лемуров. Долгопят — небольшое животное, величиной с крысу. Тело его покрыто шерстью буровато-серого цвета с легким рыжим оттенком. Передние конечности (руки) очень короткие, задние (ноги), наоборот, чрезвычайно длинные. На втором и третьем пальцах стопы имеются когти, на остальных пальцах — ногти. Концы пальцев расширены в кружочки и образуют подушечки. При помощи этих подушечек долгопят как бы присасывается к поверхности стволов и ветвей деревьев. Маки может делать очень быстрые и большие скачки. При этом ему помогает длинный хвост.
Долгопят, или маки-домовой.
Хвост маки слабо покрыт волосами, но на конце имеет кисточку из длинных волос.
У долгопята очень большие глаза — до 1½ сантиметров в диаметре. Рот у этого лемура широкий, зубы мелкие. Эти особенности, а также длинные задние конечности и манера прыгать делают долгопята немного похожим на большую лягушку. О жизни маки-домового в неволе рассказывает натуралист Кемминг: «Маки был очень чистоплотен. Днем он много спал и прятался при этом в самые темные места. Когда дневной свет ослабевал, маки становился бодрым. Ночью он проворно двигался бесшумными прыжками».
Тот же Кемминг передает любопытные подробности о том, как у него жила самка маки с новорожденным детенышем: «Детеныш казался слабым. Его глаза были открыты, тело уже покрыто волосами, но он постоянно сосал мать и держался между ее ногами. Она закрывала его так, что виднелся только хвостик. На второй день маленький маки стал ползать по клетке. Двигался он еще с видимым напряжением, но уже добирался до верхушек палок, из которых была сделана клетка. Если окружающие желали видеть детеныша в то время, как мать закрывала его, достаточно было ее потревожить. Она злилась, брала детеныша зубами совершенно так же, как это делает кошка, и таскала его некоторое время. Когда ее не беспокоили, она тоже иногда выходила из гнезда, держа детеныша в зубах. За три недели детеныш очень вырос. Однако по несчастной случайности кто-то из служащих наступил маки на хвост; она вскоре умерла. Вслед за ней через несколько часов погиб и ее детеныш».
Шестнадцатый отрядОбезьяны
С первого взгляда нас поражает сходство обезьяны с человеком. У обезьян голое лицо, морда выдается меньше, чем у прочих зверей, глаза направлены вперед. Зубов столько же, сколько у человека; у плосконосых обезьян четырьмя зубами больше. Если внимательно рассматривать скелеты человека и обезьяны, то легко заметить при общем сходстве их и существенные различия. Эти различия касаются не столько общего плана скелета, сколько мелких особенностей строения костей и мускулов конечностей.
Обезьян часто называют четырехрукими, так как они значительно отличаются от человека по строению задних конечностей. Ноги и руки обезьян лучше всего приспособлены для лазания.
Почти все обезьяны живут в жарких странах. Только один вид обезьян живет в Европе, на скалах Гибралтара. Там их охраняют, и они уцелели.
Обезьяны — наиболее одаренные животные. Они умеют избегать опасностей и очень удачно придумывают средства защиты. Они способны сильно привязываться к другим существам, бывают благодарны и выражают расположение к тем, кто хорошо к ним относится. По характеру это самые живые и подвижные млекопитающие. Стоит только посмотреть на поразительно подвижное лицо обезьяны, чтобы убедиться, как часто у нее меняется настроение. Лицо обезьяны может выражать радость, печаль, доброту, гнев или спокойствие. Эти быстрые смены настроения не мешают обезьяне двигаться, прыгать по деревьям или в клетке и проделывать всевозможные гимнастические упражнения.
Едят обезьяны все съедобное, но их главная пища — плоды, луковицы, клубни, корни, семена, орехи, почки, листья и сочные стебли растений. Не отказываются обезьяны и от насекомых, а птичьи яйца и птенцы для многих обезьян — лакомство.
Почти все обезьяны могут некоторое время стоять и ходить на одних задних конечностях, но легко теряют равновесие и падают на руки. Бегают обезьяны, особенно когда их преследуют, всегда на четвереньках.
Не многие обезьяны живут одиноко, большинство видов держится стаями. Каждая стая селится в определенной местности, выбирая при этом такое место, где достаточно пищи. В рощах около человеческого жилья обезьяны появляются очень охотно, особенно там, где в лесу мало корма. Стаи обезьян охотно посещают огороды, бахчи, сахарные и маисовые плантации.
Самый сильный самец становится обыкновенно вожаком стада.
Обезьяны родят одного детеныша, редко двух. Новорожденная обезьянка очень некрасива. Руки у нее кажутся длиннее, чем у взрослых, а лицо до того покрыто морщинами и складками, что больше похоже на лицо старика, чем на лицо ребенка. Но мать нежно любит этого уродца. Она ухаживает за ним и трогательно ласкает. Скоро детеныш уже умеет вешаться матери на грудь, обнимая руками ее шею, а ногами бока; в таком положении он не мешает ей бегать и лазать и может спокойно сосать. Более взрослые детеныши вскакивают матери на плечи и на спину. Мать подолгу возится со своим детенышем. Она то лижет его, то ищет насекомых, то прижимает к себе или держит перед собой. Через несколько времени молодая обезьянка становится самостоятельней. Мать спускает детеныша с рук и позволяет ему играть с другими обезьянками, но очень зорко за ним присматривает. При малейшей опасности она бросается к детенышу и особенным криком зовет его вскочить к себе на грудь. За непослушание она наказывает его щипками, пинками, а иногда пощечинами. Впрочем, дело редко доходит до этого, потому что почти всегда приказание матери исполняется при первом же звуке ее голоса. Выучить обезьяну разным штукам довольно легко. Ей показывают, что она должна делать; и она обыкновенно очень быстро усваивает это. Но нужно часто повторять пройденное, потому что обезьяна легко забывает выученное.
Кормить обезьяну нетрудно: она ест все то же, что и человек. Прежде обезьян считали бесполезными животными. Оказалось, что это совсем не так: теперь они очень нужны для различных научных исследований. Многие виды обезьян подвержены таким же заболеваниям, как человек, и на обезьянах начали пробовать различные средства для лечения таких болезней. Теперь в тропических колониях европейских стран организуются для медицинских опытов особые питомники обезьян. В СССР такой питомник есть в Сухуми. В субтропическом климате Черноморского побережья могут жить некоторые виды обезьян.
Отряд обезьян разделяется на узконосых — обезьян Старого Света, и широконосых — обезьян Нового Света.
Широконосые обезьяны, или обезьяны нового света
Мирикина — представительница американских широконосых обезьян. Как у всех широконосых, или плосконосых, обезьян, у нее широкая носовая перегородка, а зубов в каждой половине обеих челюстей на один — ложнокоренной — больше, чем у человека.
Тонкое тело мирикины достигает в длину 35 сантиметров, хвост — 50 сантиметров. Шерсть сверху серо-бурая с рыжеватым оттенком, кончик хвоста черный. Вдоль темени проходят три черные полосы. Мирикина водится в лесах восточной тропической части Южной Америки и все время проводит на деревьях. Ночью она отыскивает пищу, а утром возвращается в дупло, где спит целый день. Спутники натуралиста Ренгера, отправившись однажды за дровами, нашли двух таких обезьянок, спавших в дупле. Вспугнутые животные пытались убежать, но, ослепленные ярким дневным светом, не могли сделать ни верного прыжка, ни влезть на дерево, поэтому их легко поймали, хотя они и пытались защищаться зубами. Их логовище было выстлано древесным мхом и листьями. Из этого можно заключить, что мирикины имеют постоянное жилище для ночлега и возвращаются ежедневно в одно и то же место. Они спят днем, но пробуждаются при малейшем шуме. Люди, проходящие мимо дерева, на котором мирикины устроили ночлег, бывают иногда поражены внезапным появлением этих животных.
Мирикина.
Молодую мирикину легко приручить, старые же остаются всегда дикими и кусаются. При заботливом уходе мирикина легко переносит неволю. Обыкновенно ее держат в большой клетке, где она свободно бегает. В течение всего дня она спит в самом темном месте своего жилища. При этом она сидит скорчившись и прячет лицо между скрещенными руками. При дневном свете она плохо видит. Зрачки ее глаз едва заметны. С наступлением вечера мирикина просыпается; зрачки ее увеличиваются по мере того, как уменьшается дневной свет, и наконец становятся такими большими, что радужная оболочка почти исчезает. Ночью глаза мирикины блестят, как у кошки или совы. С наступлением сумерек мирикина начинает расхаживать по клетке, отыскивая себе пищу. Ее движения легки, хотя и не особенно грациозны. Лазает мирикина весьма искусно и ловко перепрыгивает с дерева на дерево. В звездные и лунные ночи Ренгер иногда позволял своей мирикине гулять по двору, обсаженному фруктовыми деревьями и обнесенному стеной. Там она весело прыгала с дерева на дерево, и тогда было невозможно поймать ее до наступления дня. Зато утром она, ослепленная яркими солнечными лучами, неподвижно сидела среди густых ветвей, и ее легко было схватить. Во время ночных путешествий обезьяне почти всегда удавалось ловить птичек, заснувших на ветках. Другие мирикины, за которыми наблюдал Ренгер, искусно охотились за насекомыми. Ночью эта обезьяна часто испускает сильный, глухой, несколько раз подряд повторяемый звук, который охотники сравнивают с отдаленным ревом ягуара. Гнев выражает она звуком «гр-гр». Из всех внешних чувств у нее особенно хорошо развит слух. Малейший шум возбуждает ее внимание. Понятливость ее очень ограничена.
В Европу привозят этих ночных обезьян редко и всегда в одиночку.
У ревуна тело сжато с боков, голова высокая, с выступающей вперед мордой. Густые волосы покрывают его подбородок и щеки, образуя бороду.
У ревуна увеличен щитовидный хрящ и сильно вздута подъязычная кость; получается костяной барабан, который, как резонатор, усиливает рев этой обезьяны.
Тело ревуна вместе с хвостом достигает в длину 135 сантиметров, длина хвоста — 70 сантиметров.
Ревуны прекрасно лазают и очень ловки, но почти никогда не делают далеких и смелых прыжков, как другие обезьяны. Хвост у ревунов играет важную роль: какое бы положение ревун ни принял, он придерживается хвостом за ветку. Хвостом он хватает и притягивает к себе различные предметы. Хвост сильнее рук, мускулы на конце его очень сильно развиты, он постоянно свернут, как часовая пружина.
Ревун может повиснуть на конце хвоста, обернув им сучок. В таком положении он способен продержаться очень долго; если его застрелить, он и мертвый продолжает висеть — хвост не скоро распрямляется.
Живут ревуны в тропических лесах Южной Америки. Здесь они охотнее всего забираются в густую листву деревьев, обвитых вьющимися растениями, и подолгу сидят без движения.
Ревун.
«Когда летом, — говорит Брэм, — утренние лучи солнца разгонят туман, лежавший в долинах и по откосам гор, маленькая стая ревунов, которая провела ночь, сгрудившись в густых ветвях дерева, расходится в разные стороны. Прежде всего они принимаются за поиски пищи. Когда голод утолен, до наступления душного, жаркого дня еще остается достаточно времени, и они сообща предаются своему любимому развлечению. Но ревун — серьезный зверь, и даже забава у него лишена шаловливости. Вот стая избрала себе исполинское дерево; густая листва его защищает животных от солнечных лучей, а мощные ветви очень удобны для прогулок. Вожак выбирает себе одну из ветвей, остальные рассаживаются поблизости. Подняв хвост, вожак начинает с серьезной важностью прогуливаться по ветви. Потом он начинает реветь. Вначале он издает тихие отрывистые звуки, как бы желая испытать силу своих легких. Постепенно звуки делаются все сильнее и все чаще следуют друг за другом. Волнение певца усиливается. Наконец оно достигает высшего предела: промежутки между отдельными звуками становятся все меньше, потом исчезают, и звуки сливаются в непрерывный рев. В это мгновение остальных, до сих пор молчавших, членов семейства тоже охватывает одушевление: все они присоединяют свои голоса к голосу запевалы, и ужасный хор около десяти секунд потрясает тихий лес. Рев кончается такими же отрывистыми звуками, какими был начат, но они не так продолжительны».
Благодаря разнообразию и обилию тропических плодов ревуны никогда не терпят нужды в пище. Кроме плодов, они едят семена, почки, листья, насекомых, молодых птенцов и яйца птиц.
Ревуны никогда не вредят плантациям, даже в тех случаях, когда проводят целые дни в их окрестностях: они древесные листья предпочитают маису и дыням.
Гензель рассказывает, что можно иногда видеть, как ревун, зацепившись концом хвоста за сучок, срывает листья с ветки, расположенной ниже, тут же запихивает их в рот и съедает, не меняя положения.
В июне или июле самка родит одного, редко двух детенышей. Впрочем, Гензель уверяет, что размножение ревунов не совпадает с каким-нибудь определенным временем года: новорожденных детенышей можно видеть в продолжение всего года. В первую неделю после рождения детеныш висит на брюхе матери, ухватившись за нее руками и ногами; потом она носит его на спине. В Бразилии и Парагвае за ревунами усердно охотятся. Их мех идет на выделку, а мясо индейцы употребляют в пищу.
Длина тела коайты достигает 135 сантиметров, из них больше половины приходится на хвост. Мех у нее грубый и совершенно черного цвета. Водится коайта в тропической части Южной Америки, главным образом в бассейне реки Амазонки. Коайту совершенно правильно назвали паукообразной обезьяной: когда она висит на ветке, то напоминает громадного паука.
В состоянии покоя эти цепкохвостые обезьяны сидят, приподняв колени, опираясь на них грудью. Хвост они обвивают вокруг ног, локтями почти касаются земли, а руки скрещивают перед ногами или на них. Часто при этом низко свешивают голову, наклоняя лицо к земле.
На ровном месте коайта редко ходит спокойно и только на короткие расстояния. Обычно она передвигается на четвереньках и только иногда, в особенно бодром настроении, может подниматься и некоторое время довольно ловко итти, держась вертикально, на задних конечностях.
Черная паукообразная обезьяна.
Капуцин иначе называется кайи, что на языке индейцев значит «обитатель лесов». Тело его достигает в длину 80 сантиметров, из них 35 сантиметров приходится на хвост. У этой обезьяны морщинистый, покрытый складками лоб розового цвета. Основная окраска шерсти — темнобурая; виски, покрытые редкими волосами, бакенбарды, горло, грудь и плечи светлобурые.
Область распространения капуцина — тропическая часть Бразилии. Капуцин любит такие леса, где нет низких зарослей. Бóльшую часть своей жизни он проводит на деревьях и оставляет их только для того, чтобы напиться или посетить маисовое поле. У капуцинов нет постоянных логовищ: днем они переходят с дерева на дерево, отыскивая пищу, ночью отдыхают в густых ветвях. Обыкновенно они встречаются небольшими стаями, в пять-десять штук. Ренгер рассказывает, что однажды его внимание привлекли приятные звуки, похожие на звуки флейты. Посмотрев вверх, он увидел капуцина, который, опасливо озираясь, перебирался по верхушкам ближних деревьев. За ним следовало двенадцать или тринадцать других обезьян. Три самки несли на спине детенышей. Вдруг одна из обезьян заметила близко стоящее дерево со зрелыми плодами. Она крикнула и перепрыгнула на него. Через несколько мгновений туда перебралось все общество. Обезьяны стали срывать и есть сладкие плоды. Они садились на ветки, обвивая их хвостом, клали плоды между ногами и старались пальцами отделить кожицу, начиная от того места, где прикреплен стебелек. Если это им сразу не удавалось, они с недовольным видом, ворча, колотили плоды о дерево, пока кожица не лопалась. Ни одна из обезьян не пробовала отделить кожицу зубами, вероятно потому, что знала ее горький вкус. Но, как только на кожице образовывалось маленькое отверстие, капуцин сдирал ее по частям, жадно подлизывал стекающий сок не только на плоде, но и на руках, и съедал мякоть. Скоро дерево было очищено. Теперь более сильные обезьяны стали отнимать плоды у более слабых. Они строили при этом самые странные гримасы, щелкали зубами, вцеплялись друг другу в волосы и порядочно трепали друг друга. Некоторые обезьяны исследовали высохшие ветки дерева, осторожно поднимая засохшую кору, и ели находившихся под ней личинок насекомых. Насытившись, обезьяны легли отдыхать на больших ветвях. Более молодые стали играть и обнаружили при этом большое проворство.
Капуцин.
Матерям приходилось много возиться с детенышами. Малышам очень хотелось сладких плодов. Сначала матери тихонько отодвигали рукой своих питомцев, затем начинали выражать нетерпение ворчанием, наконец схватывали непослушного детеныша за голову и сильно толкали его в спину. Но по мере того как самки насыщались, они снова привлекали детенышей к себе. Их материнская любовь проявлялась в большой заботливости. Они прикладывали детенышей к груди, постоянно наблюдали за ними, отыскивали в их шерсти паразитов и угрожали остальным обезьянам, которые к ним приближались. Насосавшись, детеныши возвратились на свое прежнее место: двое старших взобрались на спины своих матерей, а самый маленький и слабый остался висеть на груди у матери. Движения детенышей были неуклюжи и беспомощны. Эти маленькие животные казались очень сонливыми.
В Европу капуцинов привозят часто. В общей обезьяньей клетке капуцин обычно занимает особое положение. При этом ясно можно видеть, что они менее проворны и задорны, чем мартышки. Резвость и веселость капуцина совершенно другого рода, чем у шаловливых мартышек. Капуцин робок, а его постоянные жалобные крики только усиливают это впечатление. Насколько он самовластно обращается с более слабыми широконосыми обезьянами, настолько же бывает смирен и покорен в обществе обезьян Старого Света. В обществе мартышек капуцин всегда бывает жертвой, над которой они потешаются, сколько им угодно.
Узконосые обезьяны, или обезьяны старого света
Обезьяны Старого Света по устройству ноздрей и зубов похожи на человека больше, чем широконосые. Ни одна из обезьян Старого Света не имеет цепкого хвоста. Узконосые обезьяны разделяются на две группы: мартышкообразных и человекообразных. Человекообразные обезьяны по общему складу тела, отсутствию хвоста и развитию головного мозга стоят к человеку ближе всех других обезьян.
У мартышек стройное тело, тонкие, сравнительно короткие руки с очень длинным большим пальцем, длинный хвост без кисти на конце, большие защечные мешки и иногда значительные седалищные наросты. Цвет шерсти у некоторых видов довольно яркий. Живут эти обезьяны в лесах тропической Африки. Их всегда можно найти там, где встречаются попугаи, и наоборот — где есть мартышки, там водятся и попугаи.
Очень правдивый наблюдатель, профессор Пехуэль-Леше много рассказывает о нравах голуболицей мартышки, дианы, или бородатой мартышки, мартышки моно и других видов:
«Приближение стада этих обезьян узнаешь по шелесту зеленых ветвей, треску сломанных сухих сучьев и, наконец, по легкому рычанию, часто прерываемому более громкими возгласами, обозначающими какую-нибудь ссору. Если стадо направляется к известной цели, то оно путешествует в большом порядке: мартышки идут гуськом одна за другой, пробираются по одним и тем же веткам. Каждая обезьяна ждет, чтобы тонкая ветка, по которой только что пробежала впереди нее другая обезьяна, пришла в спокойное состояние. Поэтому шествие совершается довольно медленно, и одна обезьяна следует за другой на некотором расстоянии.
Каждая стая держится отдельно от других и имеет своего вожака. Вожак идет всегда впереди стаи. Во время остановок он садится на верхушку дерева и озирается кругом. К воде он сходит первым и издает различные крики для призыва или предупреждения об опасности. Эти крики очень разнообразны. Опытный охотник скоро научается распознавать их значение, но описать их очень трудно.
Мартышки: моно (вверху) и диана (внизу).
Весело смотреть на толпу обезьян, собирающихся на кормежку к засеянному полю. Толпа обезьян отправляется тоже под предводительством вожака; самки несут детенышей под брюхом; для предосторожности детеныш обвивает кончиком своего хвоста хвост матери. Сначала обезьяны подвигаются вперед осторожно. Впереди идет вожак, остальные следуют за ним шаг в шаг, переходя не только на то же дерево, но даже ступая на ту самую ветку, по которой он прошел. Приблизившись к полю, обезьяны сходят с деревьев и большими прыжками скачут к облюбованному месту. Здесь начинается поспешная работа. Обезьяны наскоро вылущивают кукурузные початки или колосья проса, набивают зернами свои защечные мешки. Когда эти природные кладовые заполнены, шайка делается более разборчивой. Сломав початок или колос, мартышка тщательно его обнюхивает и, если добыча ей не нравится, немедленно ее бросает.
Можно считать, что из десяти сломанных колосьев съедается только один, а из целого початка лакомка выбирает только несколько зерен.
Если на поле все спокойно, матери позволяют детенышам отойти от себя и играть с другими, но внимательно за ними следят. Вожак даже во время самой вкусной еды иногда встает на ноги и осматривает окрестность. Если нет ничего подозрительного, то тихим мурлыканьем он успокаивает стадо, но при опасности издает громкий и дрожащий крик. Тогда обезьяны собираются в кучу, матери призывают детенышей, и в несколько минут стадо готово к бегству. При этом, однако, обезьяны спешат набрать столько корма, сколько могут унести с собой.
Если вожаку кажется, что опасность миновала, он останавливается, быстро взбирается на верхушку дерева и, удостоверившись, что все обстоит благополучно, созывает свое стадо успокоительными криками. Тогда обезьянам предстоит важное занятие. Во время поспешного бегства колючки и шипы вцепились в их мех и даже проникли через кожу — необходима тщательная чистка. Обезьяна ложится во всю длину на ветку, другая садится рядом и самым добросовестным образом исследует ее шкуру, вытаскивает колючки и шипы, очищает кожу от паразитов, жадно их поедая. Иногда колючки входят так глубоко, что другой обезьяне никак не удается их вытащить…
Во время моего продолжительного пребывания в Африке, — продолжает Пехуэль-Леше, — я часто держал у себя ручных обезьян. Между ними было много мартышек: зеленая обезьяна, диана и мангабей.
Я утверждаю, что каждая обезьяна имеет свой характер. Одна обезьяна была сварлива и часто кусалась, другая очень смирна, третья вечно ворчала, четвертая постоянно веселилась; были у меня спокойные и доверчивые обезьяны, были хитрые — они всегда придумывали какие-нибудь проказы. Но все любили насолить чем-нибудь большим животным, а маленьких, наоборот, защищали и ласкали.
Одну мартышку, по имени Муйдо, я купил очень молодой в Конго; она жила у меня почти пять лет. На этой мартышке я мог убедиться в том, как хорошо действуют на нрав молодых обезьян хороший уход, обдуманное, внимательное обращение и как портится у них характер, если их дразнят и мучат.
Эта обезьяна постоянно пачкала в комнатах. Ее никак нельзя было от этого отучить. Но по первому приказанию она влезала в свою клетку, сама запирала за собой дверь и забиралась там в корзину. Простое шиканье останавливало ее проказы. Из игрушек она больше всего любила мягкие куклы, большие и маленькие резиновые мячи, пробки и деревяшки; у нее были любимые игрушки, которые она брала с собой в постель: игрушки она тщательно прятала за шкафы и под шкафы, в складки занавесок и другие места. С этого времени она считала их своей собственностью. В обширных защечных мешках она тоже прятала вещи, которые всюду подбирала, — конечно, только маленькие, не более грецкого ореха. К некоторым вещам она питала особенную страсть. Если они у нас исчезали, то можно было безошибочно найти их у обезьяны. Моя жена каждый вечер стала опоражнивать ее защечные мешки. Сначала обезьяна сильно этому противилась, но потом сама выкладывала свои сокровища, как только ее брали на руки. Появлялись камешки, горох, монеты, бобы, пробки, гвозди, наперстки и многие другие вещи. Ненужные предметы оставляли ей. Она никогда ничего не теряла. Очень охотно она рассматривала книжки с ярко раскрашенными картинками, тщательно и последовательно перелистывая страницы. Вначале она пробовала было схватывать изображения пауков и кузнечиков, но скоро убедилась, что их есть нельзя.
Ела она то, что ей давали за обедом, но не брала бутербродов и не пила молока. Хорошие качества нашей обезьянки проявились, когда у нас родился ребенок: беспомощный малыш возбудил у Муйдо большое внимание и нежность. Сначала мы боялись за ребенка, но скоро убедились, что его можно оставлять с обезьяной даже без надзора. Когда мальчик начал ползать по комнате, обезьяна сделалась лучшим его приятелем, валялась вместе с ним на ковре, играла и была очень довольна. Если мальчика выводили гулять, обезьянку нужно было непременно брать с собой. Но в этой дружбе оказалось одно неудобство. По своему обезьяньему нраву Муйдо был ужасно ревнив. Он, очевидно, считал ребенка своею собственностью и думал, что другие хотят его обидеть. Никто не смел трогать и ласкать мальчика. Если бы обезьяна могла выполнить все, что необходимо при уходе за ребенком, то с этой ревностью можно было бы еще примириться. Но, конечно, толково ухаживать за мальчиком обезьяна не могла — выходили крупные недоразумения: Муйдо нападал на няньку и даже раз укусил мою жену. Наконец дошло до того, что только я один мог при обезьяне брать ребенка на руки и ласкать его. Когда мальчика в комнате не было, например вечером, когда он спал, Муйдо ласкался к нам, но в присутствии ребенка он думал только о своем питомце и „защищал“ его от всех посторонних людей. Это поведение обезьяны превратилось в какое-то безумие. Ее никак нельзя было от него отучить. Мы были наконец принуждены удалить обезьяну, хотя нам было очень тяжело, так как Муйдо жил у нас почти пять лет. Мы отдали его в зоологический сад».
Веселый гам и сутолока царят в большом обезьяннике Московского зоопарка. Шумная ватага мартышек мангабеев, моно и зеленых обезьян проводит время в непрерывной возне, играх и драках. По перекладинам, жердям и суковатым деревьям бегают неугомонные, проворные африканские мартышки. Самая привлекательная и занятная из них бородатая мартышка — диана. Мартышкам живется неплохо. У них даже появляются детеныши. Последний детеныш родился у мангабея (по кличке Цыганка) в 1936 году.
Однако не все мартышки так милы и забавны, как те, о которых мы рассказали. Некоторые из них ворчливы и неприветливы.
Гусар — довольно скучная и дикая мартышка. Ростом она наполовину или по крайней мере на треть больше уже описанных.
Гусар распространен в Африке — от западных берегов до Абиссинии.
У гусара всегда сердитое выражение лица. Пока он молод, он все же бывает приветлив, но к старости его раздражительность усиливается. Он относится недружелюбно ко всем другим существам, не исключая обезьян. Все, повидимому, его раздражает, и самые невинные заигрывания он принимает за обиды. Простой взгляд уже сердит его, а смех приводит в ярость. Тогда он широко открывает рот, показывает зубы и иногда кусается. Ласковые слова на него не действуют, а побои не только не улучшают, но еще больше портят его характер. Обезьян этой породы привозят из Гвинеи, а иногда из Египта, куда их доставляют из Судана.
Мартышка гусар.
Черномазую обезьяну привозят в Европу с западных берегов Африки. По своему образу жизни она похожа на других мартышек, но нрав у нее более суровый и ворчливый. Живет она в лесах, но нигде не встречается часто и никогда не собирается в большие стаи. Можно встретить группы в две-три обезьяны. Старые самцы живут отдельно. Черномазая обезьяна не так подвижна, как другие мартышки, но она так же ловко лазает по ветвям, делает большие прыжки, бегает по земле и хорошо плавает. Когда эта обезьяна сердится, у нее поднимается на голове чуб, она грозно смотрит на противника, мотает головой и открывает рот, показывая большие зубы. Голос у нее сильный: в дремучем лесу он слышен на расстоянии 2 километров. В зоологических садах черномазая обезьяна — обычный обитатель.
Черномазая обезьяна.
Макака, или яванская обезьяна, достигает 120 сантиметров длины, из них около 60 сантиметров приходится на хвост. Бакенбарды у макак очень коротки; волосы на голове у самцов гладкие, часто бывают разделены пробором, у самок взъерошены на темени. На спине шерсть оливково-бурая с черным, брюшная часть тела покрыта светлосерой шерстью.
Живут макаки в юго-восточной Азии и на Больших Зондских островах. Они встречаются стадами от десяти до пятидесяти голов. Эти обезьяны не пугливы. Путешественникам часто удавалось наблюдать их гимнастические упражнения. Самки с детенышами весело скачут по деревьям. Некоторые спокойно качаются на тонких ветвях, повисших над водой.
Европейцы на острове Ява нередко держат в домах ручных попугаев и обезьян, чаще всего макак.
Макаки — обычные обитатели Московского зоопарка и других зоологических садов. Этих обезьян часто приучают к исполнению разных ролей в цирковых представлениях.
Макака, или яванская обезьяна.
Китайская обезьяна несколько меньше ростом, чем макака. Хвост у нее длинный. Окраска меха зеленовато-серая, нижняя сторона беловатая. По своему нраву, привычкам, по способу передвижения и вообще по всему образу жизни эта обезьяна мало отличается от других мартышек. Ее гримасы кажутся более смешными, чем у других обезьян, из-за особенной наружности. Странный пучок волос закрывает верхнюю часть ее лба. Прежде цыгане обучали эту мартышку танцам и разным другим «искусствам», одевали в пеструю одежду и водили от селения к селению, от города к городу, собирая деньги за ее смешные проделки и кривлянья.
Эти обезьяны живут в южной части Индостана. Индусы считают их священными животными и позволяют им хозяйничать в своих садах, а иногда строят для них отдельные храмы, вокруг которых разводят плодовые деревья.
Китайская обезьяна.
Бундер, один из наиболее обыкновенных видов обезьян, распространен в Индии от моря до Гималаев. Туловище бундера достигает 60 сантиметров длины, а хвост — 25 сантиметров.
Эта обезьяна крепкого, приземистого телосложения; верхняя часть ее тела покрыта густой шерстью, а нижняя — редкой. На шее, груди и брюхе кожа отстает от тела и образует складки. На спине шерсть зеленоватого или сероватого цвета. Брюхо беловатое, седалищные наросты красные.
Бундеры живут обычно вблизи воды довольно большими стадами. Их пища состоит из плодов, семян и насекомых. Часто они в поисках корма спускаются с деревьев на землю.
В некоторых местах Индии бундер считается священным животным. Капитан Джонсон рассказывает: «Однажды я шел по улице Биндрабуна. Старая обезьяна следовала за мной по деревьям, затем она внезапно соскочила вниз, стащила с меня чалму и убежала. Мой головной убор так и пропал».
Очень забавная история случилась на парадном обеде, устроенном англичанкой Баркер в городе Симле. Англичанка приготовилась к приему многочисленных гостей. Стол был уставлен всевозможными лакомствами и украшен цветами. Перед приходом гостей Баркер ушла в свою комнату переодеться, а слуги, вместо того чтобы охранять комнату, куда-то скрылись. Когда хозяйка вернулась в столовую, она застала в комнате множество гостей, но вовсе не тех, которых ожидала: большое стадо обезьян влезло в открытое окно из соседнего сада и хозяйничало на столе.
При хорошем уходе бундер размножается в неволе.
Вот что рассказывает известный естествоиспытатель Кювье о самке бундера, которая родила в клетке детеныша.
Родившийся детеныш тотчас прицепился к животу матери, держась всеми четырьмя конечностями за ее мех и схватив сосок ртом. Четырнадцать дней сряду он постоянно оставался в этом положении, сосал и спал, но и во сне пальцы его не разжимались. Он почти не двигался, проснувшись, только открывал веки и наклонял голову, чтобы схватить сосок. Родился он, как все обезьяны, с открытыми глазами и, кажется, с самого рождения мог видеть предметы; во всяком случае, он следил за тем, что происходило вокруг.
Трудно передать, как велика заботливость матери о новорожденном. Она удивляла всех своим благоразумием и осторожностью. Едва заметный шум, малейшее движение возбуждали ее внимание и тревогу за детеныша. Все ее движения были очень ловки и никогда не беспокоили детеныша — его тяжесть, повидимому, не мешала ей делать смелые скачки. Через четырнадцать дней детеныш начал свободно двигаться и сразу обнаружил ловкость и силу, которых от него никак нельзя было ожидать, так как он не упражнялся в самостоятельных движениях. Маленький бундер прицепился к прутьям своей клетки и стал лазать по ним вверх и вниз. Он ходил по соломе, которой был устлан пол, снова вскакивал на решетку, а оттуда прыгал вниз. Мать внимательно следила за каждым его движением и всегда была готова предотвратить всякую опасность. Впоследствии она иногда уходила от детеныша, но все-таки следила за ним внимательно и при малейшей опасности брала на руки. Достаточно было легкого прикосновения ее руки, чтобы послушный детеныш вернулся к ней и занял свое обычное положение на ее груди. Детеныш рос, делался сильнее, его прыжки и игры совершенствовались, он был очень добродушен и уже узнавал тех, кто его кормил и ласкал.
Магот отличается стройным телосложением, длинными тонкими конечностями и тем, что у него нет хвоста. Мех магота на спине довольно густой, а на животе — редкий. У старых животных шерсть темная, на щеках густые бакенбарды. Длина тела — около 55 сантиметров.
Родина магота — северо-западная Африка: Марокко, Алжир и Тунис. Он водится большими стадами и держится в горных местностях — на скалистых утесах, но чувствует себя свободно и на деревьях. Утверждают, что скорпионы — его любимая пища. Он лакомится ими, ловко вырывая у них ядовитое жало, но, кроме того, охотно ест небольших насекомых и червей и в поисках этой пищи постоянно перевертывает камни, иногда даже скатывает их с гор. Чем мельче его добыча, тем прилежнее он охотится. Пойманное насекомое магот поднимает с земли, рассматривает и с одобрительной гримасой направляет в рот. Магот хорошо бегает, лазает несколько хуже.
Магот.
Магот — единственная обезьяна, которая до сих пор встречается в диком состоянии в Европе — на юге Испании, среди скал Гибралтара. До сих пор не могут определить, местного происхождения эти животные или они были завезены когда-то из Африки. Из Гибралтарской крепости часто видят в подзорную трубу, как эти обезьяны разыскивают себе пищу среди скал. В садах они появляются очень редко.
Английская команда Гибралтарской крепости заботится об охране маготов. В настоящее время насчитывают всего только около двух десятков этих обезьян. Маячный сторож следит за их безопасностью. Запрещено гоняться за ними и причинять им вред.
«Павианы принадлежат к самой замечательной, но далеко не к самой привлекательной группе обезьян. Это самые безобразные и грубые представители всего отряда», говорит Брэм.
Павианов называют собакоголовыми, потому что строение их головы походит на голову собаки. Это самые большие обезьяны после человекообразных. Собакоголовые коренасты, сила их мускулов изумительна. Тяжелая голова удлиняется массивной, спереди обрубленной, ребристой или морщинистой мордой с выдающимся носом. Зубы со страшными клыками и острыми задними краями напоминают зубы хищных млекопитающих. Губы подвижные, уши маленькие, над глазами — сильно выдающиеся дуги бровей. Конечности — короткие и сильные. На руках — по пяти хорошо развитых пальцев; хвост у одних короткий, у других длинный. Обыкновенно весь хвост покрыт волосами. Защечные мешки очень велики. Седалищные наросты достигают громадных размеров и у некоторых видов имеют яркую окраску.
Живут павианы в Африке, Аравии и Индии. К павианам относятся джелады, бабуины, гамадрилы и мандрилы.
У джелады отверстия ноздрей помещаются не на конце морды, как у настоящих собакоголовых павианов, а отодвинуты назад, за широкую, вздутую верхнюю губу. Морда джелады относительно слабо выдвинута. Вдоль лица по обеим сторонам носа тянутся складки кожи. Вся верхняя сторона тела покрыта длинными волосами, которые образуют гриву в виде мантии.
Джелада живет в высокогорной Абиссинии.
Поймать этого павиана трудно, и в зоологических садах он встречается очень редко. В неволе он почти всегда ведет себя спокойно и вполне миролюбиво и этим отличается от гамадрилов и других павианов.
Павиан джелада.
У бабуина сравнительно стройное сложение. Длина тела достигает 150 сантиметров. Шерсть гладкая; сверху она зеленовато-желтоватая, снизу — светлее.
Живет бабуин в Абиссинии, Кордофане и Средней Африке.
О его жизни на свободе натуралист Гартман пишет так: «На плоскогорьях бабуины живут в большом количестве. Там они питаются луковицами растений, винными ягодами и другими плодами. Стада этих обезьян живут спокойно в одном месте, пока их не спугнет появившийся в горах леопард. Тогда они меняют место жительства. Туземцы обращают мало внимания на бабуинов; иногда, впрочем, они ловят и приручают их детенышей».
«Величайшее удовольствие, — говорит Брэм, — доставляли нам наблюдения за этими обезьянами. Рядами, одна за другой, они перебирались через скалы и играли под деревьями, растущими на горах. При каждом отряде был вожак огромного роста. Охота на бабуинов нам никогда не удавалась: при нашем приближении они успевали спастись бегством. Однако нам удалось получить детеныша этой породы павианов и на нем провести интересные наблюдения.
Детенышей, сидящих на спинах матерей, я видел чаще всего с марта до мая, но, повидимому, самки родят в разное время года. Бабуины пробираются большими стадами по лесам, во время жатвы нападают на маисовые и просяные поля и причиняют большой вред. Эти обезьяны очень смелы и хитры. Когда сторожа выгоняют их с поля, они удаляются на небольшое расстояние и выжидают, пока минует опасность. Женщин они совсем не боятся, часто нападают на них и вырывают у них из рук пищу. Огнестрельное оружие бабуины знают отлично. От охотников спасаются не спеша, время от времени взбираясь на невысокие деревья, чтобы оглядеть местность, и сидят, пока враг не приблизится на расстояние ружейного выстрела, но при виде ружья тотчас же бегут дальше. Детеныши, даже довольно взрослые, остаются при убитой матери. Нападение собак бабуины успешно отбивают, но все же лучше всего их травить и ловить с собаками.
Они кажутся тяжелыми и неуклюжими, но очень смело взбираются на высокие деревья, а при опасности с большим шумом тяжелыми прыжками спускаются вниз. Звук голоса старых самцов ниже и сильнее, чем у самок, и походит на отрывистый лай; испуганное стадо кричит пронзительно. Короткое и грубое „о! о!“ выражает удивление и недовольство, протяжное „о-о“ — какое-нибудь желание. В молодости бабуины очень забавны и легко привыкают к людям, к некоторым привязываются особенно легко и позволяют ласкать себя, а к другим относятся неприязненно. Рассердившись, они скалят зубы, приподнимают брови, загибают уши и смешно вытягиваются во весь рост».
Привязавшись к хозяину, бабуин остается предан ему, несмотря даже на дурное обращение. Самки более кротки и добродушны, самцы своими коварными и злыми шалостями иногда вредят даже хозяину.
«Первого бабуина, жившего у меня, — говорит Брэм, — я назвал Перро. Это была красивая веселая обезьяна. За три дня она совсем ко мне привыкла. Я дал Перро должность сторожа при доме, привязав его у входной двери. Здесь он нашел уютное местечко и усердно принялся за исполнение обязанностей. Только знакомых людей он беспрепятственно пропускал в дверь, а на незнакомых так сердито набрасывался, что его надо было удерживать. В раздраженном состоянии он опять делался диким павианом со всеми свойственными этим животным привычками и недостатками: он поднимал хвост, становился на ноги и, опираясь на одну руку, другой сердито стучал по земле».
Бабуинов ловят в Судане и оттуда вниз по Нилу перевозят в Египет и Европу.
В Египте бабуин так же полезен фокусникам, как гамадрил, о котором мы скажем дальше. В Европе он постоянный житель зоологических садов и зверинцев.
Павиан бабуин.
Гамадрил, или павиан с епанчой, бывает длиной до 1 метра, 20 или 25 сантиметров приходится на хвост. Особенно большой рост и густая епанча наблюдаются у старых самцов.
Живут гамадрилы в Абиссинии, Судане и Аравии. Путешественник Альварец в своих рассказах дает довольно верное описание внешнего вида и нрава гамадрила: «Они не пропускают ни одного камня. Если одной, двум или трем обезьянам трудно сдвинуть камень с места, их собирается больше, и соединенными усилиями они непременно переворачивают его и ищут под ним любимую пищу. Гамадрилы любят муравьев и, чтоб достать их, кладут руки, ладонями вверх, в муравейник; когда рука покрывается муравьями, они быстро облизывают ее. Очень часто гамадрилы опустошают сады, поля или нападают на посевы. Они ведут себя сначала тихо и спокойно, и если какому-нибудь глупому детенышу вздумается крикнуть, он получает пощечину. Но мало-помалу обезьяны забывают осторожность и громкими криками выражают радость, что нападение удалось».
«Во время моего пребывания в Абиссинии, — говорит Брэм, — я часто видел гамадрилов. Их довольно много на горах Абиссинии и южной Нубии, до северной границы области тропических дождей. Чем богаче растительность на горах, тем охотнее селятся там гамадрилы. Близость воды — необходимое условие для жизни этих животных. Иногда они довольно большими обществами спускаются в степную полосу морского прибрежья, но большинство все же остается в горах. Здесь каждое стадо занимает пространство от 1½ до 3 миль в поперечнике. Маленькими стадами эти обезьяны встречаются редко. Мне только раз пришлось увидеть группу в пятнадцать-двадцать обезьян. Обычно стаи значительно больше. В каждой стае бывает несколько взрослых самцов. Они огромного роста. Их челюсти вооружены зубами, более длинными и крепкими, чем даже зубы леопарда. Старые самцы имеют длинную гриву зеленовато-бурого цвета. На ногах, на голове, а также по бокам волосы светлее. Голое лицо грязно-маслянистого цвета, а седалище — ярко-красного. Чем старше павиан, тем светлее волосы его епанчи. Взрослых самок в стаде обычно вдвое больше, чем самцов. Остальная часть стада — это детеныши и обезьяны-подростки.
Павиан гамадрил.
Гамадрилы совсем не боятся местных жителей и спокойно проходят мимо чернокожего человека. Белый человек возбуждает в них некоторое опасение, но и от него гамадрилы не всегда убегают. Совсем по-другому павианы ведут себя, если заметят приближение собак или леопарда. Тогда старые самцы поднимают страшный рев, бьют рукой о скалу, скалят зубы и, сверкая глазами, смотрят сверху на нарушителей своего спокойствия.
Первое общество гамадрилов, которое я видел, отдыхало после утренней прогулки. Обезьяны разместились на гребне кряжа. Я уже издали заметил высокие фигуры старых самцов, но сначала принял их за обломки скал. Все обезьяны повернули головы в нашу сторону. Только детеныши продолжали беззаботно играть да несколько самок не бросали своего любимого занятия и попрежнему усердно искали насекомых в шерсти старого вожака. Стадо, наверно, так и осталось бы в выжидательном положении, если бы с нами не было двух смелых и чутких борзых собак. Собаки залаяли. Тогда все стадо поднялось, вероятно с намерением найти себе более безопасное убежище. Обезьяны, одна за другой, двинулись вдоль горного кряжа и скоро исчезли из виду. Однако, обогнув долину, мы вскоре заметили все стадо на совершенно отвесной скале. Я до сих пор не могу понять, каким образом они могли там удерживаться.
Когда собаки вновь бросились на гамадрилов, их оставалось уже немного. Один полугодовалый детеныш, увидя собак, пронзительно закричал и бросился на обломок скалы поблизости от них. Мы уже рассчитывали достать его живым. Но со скалы величественно и гордо, не обращая на нас ни малейшего внимания, прямо к собакам спустился один из самых сильных самцов. Он подошел к детенышу, обласкал его и, взяв на руки, направился в обратный путь. Собаки были так сконфужены, что позволили ему спокойно удалиться. Мужество самца внушило нам такое уважение, что никто из нас не подумал помешать его обратному шествию, хотя обезьяна проходила от нас на расстоянии выстрела…
Мне самому, — продолжает Брэм, — удалось наблюдать живших в неволе гамадрилов и ухаживать за ними. Молодые гамадрилы добры, послушны, привязаны к своему воспитателю, хорошо относятся к людям и мирно уживаются с другими обезьянами. По своему характеру и поведению гамадрилы напоминают кротких бабуинов и пользуются общей симпатией. С течением времени их характер меняется. Чем старше гамадрил, тем резче проявляются его неприятные качества».
Мандрил — обезьяна длиной до 1 метра и более. Высота туловища в плечах — 60 сантиметров, а хвост длиной не более 3 сантиметров. Тело мандрила очень сильное, но довольно неуклюжее, голова безобразная, очень большая, зубы сильные, шерсть жесткая и спутанная. Шерсть на спине мандрила темнобурая с оливковым оттенком. На груди волосы желтые, на брюхе белые, на боках светлобурые, а борода ярко-лимонного цвета. Руки и уши черные, а нос и окружающие его части лица ярко-красного цвета. Наросты на щеках василькового цвета с черными бороздками, седалищные наросты — красные и голубые.
Дрил немного меньше ростом, чем родственные ему мандрилы; шерсть у него сверху оливково-бурая, а снизу и по бокам беловатая. Бакены желтовато-чалые, лицо черное, руки и ноги медно-красные, седалищные наросты красные. Длина взрослого дрила достигает 85–90 сантиметров, высота плеч — 55–60 сантиметров, длина хвоста — 8–9 сантиметров.
Павиан дрил.
Родина обоих павианов — Гвинейский берег Западной Африки. Они держатся стадами в горных лесах, частью на скалах, частью на деревьях.
Молодой мандрил — очень милый зверек. В клетке среди многочисленного общества других обезьян мандрил весело шалит. Мандрилов очень трудно воспитывать. Большинство из них в неволе погибает. Правда, бывают и исключения: так, в Московском зоопарке долго жил мандрил Пупсик. Сейчас в зоопарке живут дрилы.
Гвереца — одна из самых красивых обезьян. Мех ее прекрасного бархатисто-черного цвета. На этом фоне великолепно выделяются белые части — полоски на лбу и висках. По обе стороны шеи ниспадают очень удлиненные волосы, покрывающие бока туловища и конец хвоста. Длина туловища гверецы — 70 сантиметров, хвоста — 75 сантиметров.
Гвереца встречается почти во всей Абиссинии и Центральной и Западной Африке. В Абиссинии эта обезьяна встречается в горах, чаще всего на высоте 2000–3000 метров над уровнем моря. Здесь она живет на деревьях маленькими обществами, по 4–8, иногда по 10–15 обезьян. Держится эта обезьяна поблизости от чистых горных проточных вод. Гверецу, повидимому, особенно привлекает один из видов гигантского можжевельника, который отличается вкусными ягодами.
Гвереца — ловкое животное, Ее движения смелы и верны. На землю она спускается редко. Питается она той же пищей, как и другие обезьяны, живущие на деревьях: почками, листьями, цветами, ягодами, плодами и живой добычей. Местные жители считают гверецу совершенно безвредной. Она не трогает плантаций или по крайней мере никогда не производит на них больших опустошений.
Охота за гверецей очень трудна. На высоких вершинах своих любимых деревьев она чувствует себя почти в безопасности. Выстрелом дробью ее можно ранить, но она так живуча, что добыть ее таким способом удается редко. Чтобы убить эту обезьяну, охотник должен браться за винтовку. Прежде за гверецей охотились особенно ревностно. Абиссинцы считали большим отличием иметь щит, украшенный шкурой этой обезьяны. Продолговато-круглые щиты абиссинцев и других восточноафриканских народов сделаны из кожи антилоп или бегемотов, сверху кожу покрывали спинной и боковой частью шкуры гверецы, а грива служила украшением щита.
Хульманы — красивые, привлекательные создания. Длина взрослого хульмана вместе с хвостом достигает 172 сантиметров. Хвост очень длинный — 97 сантиметров. На конце хвоста пучок волос. Цвет меха этой обезьяны желтовато-белый, лицо, кисти рук, ступни ног в тех местах, где они покрыты волосами, и жесткий хохол над глазами — черные, короткая борода — желтоватая.
Обезьяна эта в некоторых местах Индии почитается как священная. Члены одной индийской царской семьи даже считали себя потомками этой обезьяны: все члены этой семьи носили название «хвостатый Рана» и уверяли, что родоначальник их фамилии был снабжен этим бесполезным для людей придатком. Индусы позволяют хульманам обворовывать свои сады и дома, не пытаясь с ними бороться. Они бывают очень недовольны, если кто-нибудь решается обидеть обезьян.
Хульман.
Один молодой голландец, незадолго до того приехавший из Европы, выстрелом из окна убил хульмана. Об этом узнали местные жители и пришли в такое негодование, что их едва удалось успокоить. Они тотчас же отказались служить этому голландцу.
Хульманы отличаются ловкостью. С невероятным проворством они влезают на вершины деревьев, кидаются оттуда вниз, легко отламывают толстые ветви, перепрыгивают на верхушки далеко стоящих деревьев и меньше чем в минуту переносятся, не касаясь земли, с одного конца сада на другой. Их громадные прыжки поражают каждого наблюдателя.
Молодые хульманы хорошо различают, что им вредно и что полезно; их очень легко приручить, но обычно у них неудержимая страсть к воровству. У молодых хульманов голова круглая, но с возрастом она становится более плоской. С возрастом у хульманов появляется склонность к одиночеству и пропадает ловкость.
Обычно хульманы живут в лесу и многочисленными стадами ходят под предводительством вожака. Они странствуют по лесу, по соседним полям и садам, истребляя плодов больше, чем могут съесть. Эти обезьяны быстро размножаются там, где их защищает глупое суеверие местных жителей. В таких местах они сильно вредят посевам.
Хульман кричит громким голосом; его часто можно слышать, особенно по утрам и вечерам. Обыкновенно эти обезьяны издают два крика: один — звучный, радостный, почти приятный — с таким криком они кидаются меж ветвями; другой — грубый гортанный звук, который они издают в тревоге и раздражении.
Хульманы дружелюбно относятся друг к другу и очень привязаны к своим детенышам. Охотник Дювосель рассказывает, что, когда он подстрелил самку хульмана, она собрала последние силы, взяла детеныша, посадила его на ветвь и только тогда упала вниз.
«Этот случай, — говорит Дювосель, — произвел на меня сильное впечатление. Радость охотника не могла заглушить во мне сожаление, что пришлось убить существо, которое перед самой смертью проявило такое трогательное, внушающее уважение чувство».
Носатую обезьяну легко отличить от всех других обезьян по ее носу. Нос этой обезьяны очень длинный. У носатой обезьяны тонкое тело до 70 сантиметров длины и очень длинный, около 80 сантиметров, хвост. Защечных мешков нет. Шерсть у носатой обезьяны густая и мягкая.
Живет она стадами на острове Борнео. О ее жизни на воле известно мало. Альфред Уоллес, наблюдавший носатую обезьяну в ее родных лесах, рассказывает о ней: «На берегах реки Симуонион было очень много различных обезьян. Среди них была и замечательная носатая обезьяна, ростом с трехлетнего ребенка. У нее длинный хвост и мясистый нос, более длинный, чем у самого носатого человека. По утрам и вечерам многочисленные стада носатых обезьян собираются на деревьях у берегов рек и поднимают вой. Их вой звучит очень схоже со словом „кахау“. За этот крик носатая обезьяна у туземцев получила прозвище „кахау“.
Носатая обезьяна.
Носатые обезьяны очень быстры и ловки, хорошо прыгают и лазают. Утверждают, что это злобные, дикие и коварные животные и что их нельзя приручить. Застигнутые врасплох, носатые обезьяны прячутся на деревьях и очень мужественно защищаются от нападения. Туземцы рассказывают, будто носатая обезьяна, прыгая, всегда закрывает нос руками, чтобы защитить его от ударов ветвей. Мне эти рассказы кажутся шуткой».
Носатых обезьян труднее держать в неволе, чем всех других, за исключением разве орангутанов. Их трудно заставить питаться рисом. Кроме того, в неволе они, повидимому, хиреют, кажутся печальными и долго сидят в одном положении, не делая ни малейшего движения. Даже когда их дразнят, они не гримасничают и не проявляют никаких признаков гнева.
Человекообразные обезьяны
Гиббона, орангутана, шимпанзе и гориллу обычно называют человекообразными обезьянами, потому что по строению тела они больше других обезьян похожи на человека. У всех этих обезьян хвосты не заметны.
Гиббоны водятся в Ост-Индии и на Больших Зондских островах — Суматре, Яве и Борнео. Ростом ни один вид не превышает одного метра. Тело гиббона кажется очень тонким, задние конечности значительно короче передних. У некоторых видов указательный палец на руках отчасти срастается со средним. У гиббона маленькая голова, лицо человекообразное. Седалищные мозоли невелики. Тело покрыто густым, часто мягким, как шелк, мехом черного, бурого, буро-серого или соломенно-желтого цвета. У гиббонов громкий голос. Больше всего они кричат в утренние часы.
Белорукий гиббон, или лар, черно-серого цвета, водится на Малайском полуострове.
Лар живет стадами от шести до двадцати особей. Молодые и старые животные обоего пола живут вместе. Лазая по ветвям деревьев, этот гиббон пользуется чаще всего передними конечностями, а предметы, которые он хочет унести, держит задними конечностями, особенно когда убегает, чтобы спрятать в безопасное место сорванные плоды.
Другой гиббон, сиаманг, совершенно черного цвета, водится в лесах острова Суматра.
Сиаманги живут многочисленными стадами под предводительством вожака. Если сиаманга застать врасплох на земле, его нетрудно поймать. Как бы ни было велико стадо, оно обыкновенно покидает раненого товарища, даже если, это детеныш. Впрочем, мать иногда схватывает детеныша, пытаясь бежать с ним. Бывает, что она, раздувая горловой мешок и расставив руки, с угрозой загораживает дорогу врагу. Материнскую любовь эти обезьяны проявляют не только в опасности. Натуралистам удавалось иногда видеть, как матери приносили к реке и мыли своих детенышей, несмотря на их крики, а затем старательно вытирали.
Форбс, живя на Суматре, держал у себя молодого сиаманга. Детеныш свалился с дерева вместе с застреленной матерью. Форбс рассказывает, что сиаманг «очень скоро приручился. У него было очень умное выражение лица, подчас почти человеческое. В неволе сиаманг казался печальным и удрученным, но это настроение совершенно пропадало, когда он возбуждался. То, что ему предлагали, он брал изящно и вежливо своими нежными, заостренными на концах пальцами. Во время питья он не прикладывал губ к сосуду, а подносил воду ко рту, черпая ее горстью и неловко слизывая с пальцев капли. Сиаманг был очень мил, когда нежно и ласково обвивал мне шею своими длинными руками и клал мне на грудь голову, издавая довольное ворчание. Каждый вечер он гулял со мной вокруг деревенской площади, опираясь на мою руку, и, видимо, не меньше, чем я, наслаждался прогулкой. Он имел оригинальный и забавный вид, когда торопливо шагал на своих кривых ногах рядом со мной. Он держался прямо, словно боясь упасть вперед, и при этом самым странным образом размахивал свободной рукой, чтобы сохранить равновесие».
Гиббон.
Натуралист Беннет почти довез сиаманга до самой Европы. Этот гиббон очень дружелюбно относился к матросам, скоро стал ручным и за короткое время приобрел общее расположение. Он был подвижен и ловок, охотно лазал по мачтам и снастям корабля и любил выкидывать забавные штуки. Гиббон нежно дружил с маленькой девочкой-папуаской, часто сидел рядом с ней, обвив ее шею руками и грызя вместе с нею морские сухари. Казалось, что он охотно завязал бы товарищеские отношения с остальными обезьянами, которые находились на судне, но они боялись его и недружелюбно к нему относились. За это он мстил им. При каждом удобном случае сиаманг ловил одну из обезьян, таскал ее за хвост по всему судну или поднимал ее на рею и бросал оттуда вниз. Этот сиаманг был очень любопытен, присматривался ко всему; чтобы осмотреться, часто поднимался на верхушку мачты; за проходящим судном он все время наблюдал с мачты, пока оно не исчезало из виду.
Настроение сиаманга быстро менялось. Он легко сердился и тогда вел себя, как капризный ребенок: катался по палубе, вскидывал конечности, царапал себе лицо, отталкивал все, что ему попадалось под руку, и непрерывно кричал «ра, ра, ра», выражая этим звуком свою досаду. Он был до смешного обидчив: стоило сделать что-нибудь против его желания, как тотчас же грудь его поднималась, лицо принимало недовольное выражение и раздавались крики «ра, ра, ра». К огорчению всего экипажа, гиббон умер, не доплыв до Англии.
Знаменитый натуралист Уоллес так описывает сиаманга:
«Я купил, — говорит он, — эту маленькую длиннорукую обезьянку у местных жителей. Они поймали ее и так крепко связали, что даже поранили. Сначала сиаманг был довольно дик и пытался кусаться. Я развязал его и поместил под навесом дома. Короткой веревкой мы привязали его к кольцу, свободно двигавшемуся по шесту, чтобы он мог ходить и лазать. Два шеста поставили ему для гимнастических упражнений. Сиаманг скоро успокоился и с довольным видом стал проворно прыгать. Гиббон недружелюбно относился ко мне. Я старался изменить это отношение и всегда сам кормил его. Один раз, в то время как я его кормил, он укусил меня; я вышел из терпения и сильно его ударил. После этого он стал относиться ко мне еще хуже. Моему мальчику-малайцу он позволял играть с собой. Этими играми, легкостью и ловкостью своих прыжков он доставлял нам большое удовольствие».
У орангутана длинные руки и заостренная на макушке голова с выступающей вперед мордой. Череп молодого орангутана очень похож на детский. С возрастом это сходство уменьшается, и череп старой обезьяны уже гораздо меньше напоминает череп человека.
Ростом старый орангутан бывает до 1,95 метра. Туловище его широко в бедрах. Живот сильно выступает вперед. Короткая шея покрыта спереди складками, которые расправляются, когда орангутан надувает большой горловой мешок. Губы животного покрыты морщинами, сильно вздуты и выдаются вперед. Нос плоский, глаза и уши небольшие, сходны с глазами и ушами человека. Зубы — сильные, с выдающимися клыками. На спине и на груди шерсть редкая. По сторонам тела она длиннее и гуще, растет как бы длинными косами.
Орангутан (или орангутанг, как его иногда называют) известен с древних времен. Почти две тысячи лет назад римский ученый Плиний сообщал, что в горах Индии водятся «сатиры» — очень злые животные с человеческим лицом, которые ходят прямо или на четвереньках и с такой быстротой, что поймать можно только очень старых или больных. Рассказ Плиния передавался из века в век. Новые рассказчики пополняли его новыми добавлениями.
Теперь благодаря превосходным исследованиям Уоллеса и других естествоиспытателей о жизни орангутана на свободе известны такие подробности, каких нет о других человекообразных обезьянах.
«Орангутан, — говорит Уоллес, — живет на Суматре и Борнео. Есть достаточно оснований думать, что область распространения его ограничивается этими двумя большими островами. На Суматре это животное можно видеть гораздо реже, чем на Борнео, где оно наиболее распространено. Орангутан живет только в низменных и болотистых лесах. В таких лесах он движется в каком угодно направлении с такой же легкостью, как индейцы путешествуют по степям, а арабы — по пустыням. Орангутан переходит с вершины одного дерева на вершину другого, почти никогда не спускаясь на землю.
Голова взрослого орангутана.
Спокойное шествие орангутана через лес — редкое и поразительное зрелище. Он идет осторожно вдоль одного из самых больших сучьев. Идет он согнувшись, потому что руки у него значительно длиннее, чем относительно короткие задние конечности. Повидимому, он всегда выбирает такие деревья, ветки которых сплетены с ветвями соседних деревьев.
Он никогда не скачет и не прыгает, повидимому никогда и не спешит, но подвигается вперед так быстро, что даже бегущий по земле человек не может его перегнать.
Длинные сильные руки орангутана позволяют ему легко взбираться на самые высокие деревья и дотягиваться до плодов, расположенных даже на самых тонких ветвях, которые не могут выдержать его тяжести. Руками же он собирает листья и сучья, чтобы сделать себе гнездо».
Этот же исследователь наблюдал, как раненный им орангутан строил себе гнездо. «Как только я выстрелил, — рассказывает Уоллес, — орангутан тотчас полез на вершину дерева. Там он принялся обламывать кругом ветви и класть их крест-накрест. Место он выбрал превосходное. Необыкновенно быстро действуя единственной, не раненной, рукой, он без всякого усилия наломал крепких сучьев и, положив их друг на друга, через несколько минут совершенно скрылся из моих глаз за этой плотной кипой зелени. Такое гнездо орангутан устраивает себе и для сна, но обычно он складывает его на небольшом дереве, не выше 5–15 метров над землей, вероятно потому, что здесь его меньше беспокоит ветер. Рассказывают, будто бы орангутан каждую ночь строит новое гнездо. Мне это кажется мало вероятным, потому что тогда следы гнезд встречались бы чаще, чем это бывает на самом деле…
Орангутан, — продолжает Уоллес, — оставляет свое ложе только тогда, когда солнце уже стоит высоко и роса на листьях успела высохнуть. Середину дня он употребляет на то, чтобы есть. По моим наблюдениям, орангутан питается почти исключительно плодами, а иногда листьями, почками и молодыми побегами. Незрелые плоды он, видимо, предпочитает, ест также плоды очень кислые и горькие. Иногда он лакомится только мелкими семенами больших плодов. Он опустошает и разоряет кругом гораздо больше, чем может съесть. Под деревьями, на которых орангутан ел, всегда много остатков плодов. На землю он спускается редко, вероятно только тогда, когда голоден и ищет на берегу реки сочные побеги или когда во время очень сухой погоды ищет воду.
Человека орангутаны, повидимому, не очень боятся; те из них, которых я встречал, смотрели на меня несколько минут широко раскрытыми глазами, а затем медленно удалялись к соседнему дереву. Увидев орангутана, я часто ходил за тысячу и больше шагов, чтобы принести ружье; возвратившись, я почти всегда находил животное на том же дереве или невдалеке от него. Я никогда не видел вместе двух совершенно взрослых животных. Почти всегда встречал самцов или самок в сопровождении полувзрослых детенышей».
Случается, что при исключительных обстоятельствах орангутан вступает в борьбу с человеком. Однажды к Уоллесу пришли туземцы и рассказали, что орангутан чуть не убил одного из них. Дело произошло так. В нескольких милях вниз по реке стояла хижина. Ее хозяева заметили на берегу большого орангутана, который спокойно обрывал побеги пальмы. Когда его спугнули, он бросился с берега назад, в джунгли. Но толпа людей, вооруженных копьями и дубинами, пересекла ему дорогу, а передний метнул в животное свое копье. Тогда обезьяна схватила этого человека, вонзила ему зубы в руку около плеча и стала рвать мясо выше локтя. Этот туземец был бы еще больше изуродован, а может, и убит, если бы здесь не было его товарищей. Они убили разъяренного орангутана. В справедливости этого рассказа Уоллес убедился сам. Он посетил на следующий день место борьбы и отрезал голову убитого орангутана для своей коллекции. Раненый туземец долго болел и не мог уже свободно владеть рукой.
Во время одной охоты Уоллесу удалось случайно приобрести молодого орангутана. Это случилось так. Местные жители показали натуралисту около дерева большого орангутана, убитого тремя выстрелами. Пока люди готовились унести свою добычу, был замечен упавший в болото детеныш.
«Маленький был не больше 30 сантиметров длиной, — сообщает Уоллес. — Очевидно, он висел на шее своей матери, когда та свалилась на землю. Детеныш не был ранен и, едва ему очистили рот от ила, начал кричать. Он оказался здоровым и сильным. Когда я принес его домой, он вцепился руками в мою бороду и так крепко держался за нее, что мне стоило немалого труда освободиться. У него еще не было зубов. Через несколько дней появились два передних зуба на нижней челюсти. Я не мог достать для него молока, которого не употребляют ни малайцы, ни китайцы, ни даяки. Тщетно старался я раздобыть кормилицу для малыша и наконец был вынужден давать ему рисовый отвар из рожка. Очевидно, для него это был слишком скудный корм. Маленькое создание не могло хорошо развиваться, хотя иногда я прибавлял в отвар сахар и кокосовое масло. Когда я клал детенышу в рот свой палец, он с большой силой сосал его, втягивая, насколько мог, свои щеки и безуспешно стараясь извлечь молоко. Когда я отнимал палец, он выражал неудовольствие и начинал кричать, как ребенок. Когда его ласкали, ухаживали за ним, он был спокоен и доволен, когда же его оставляли, он начинал кричать, особенно в первые две ночи. Я устроил ему нечто вроде колыбели из небольшого ящика и постелил туда мягкую цыновку. Ее ежедневно меняли и чистили. Скоро я решил, что маленького орангутана необходимо купать. После того как он был вымыт несколько раз, это ему так понравилось, что он начинал кричать, как только чувствовал себя грязным, и кричал до тех пор, пока я не вынимал его из самодельной колыбели и не относил к колодцу. При первом прикосновении струи холодной воды он делал очень комические гримасы, но, как только обливали водой его голову, тотчас же успокаивался. Он чрезвычайно любил, когда его обмывали и затем обтирали чем-нибудь сухим, и, казалось, чувствовал себя совершенно довольным. Он лежал тогда совершенно спокойно, протягивая верхние и нижние конечности. В первые два дня он отчаянно цеплялся своими четырьмя руками за все, что только мог схватить. Я должен был спасать от него свою бороду, так как он охотнее всего хватался за волосы и без посторонней помощи невозможно было от него освободиться. Когда он бывал спокоен, то размахивал в воздухе руками, пытаясь схватить какой-нибудь предмет. Если это ему удавалось и он захватывал палку или тряпку обеими руками или всеми четырьмя, то, казалось, чувствовал себя счастливым.
На второй неделе я попробовал кормить его с ложки и давать ему более разнообразный и питательный корм. Он охотно ел хорошо размягченные сухари с примесью яйца и сахара, иногда сладкий картофель. Я наслаждался, наблюдая за смешными гримасами, которыми он выражал свое удовольствие или неудовольствие, получая различную пищу. Бедное маленькое животное облизывало губы, втягивало щеки и выражало величайшее удовольствие, когда рот его был наполнен тем, что ему особенно нравилось. Если ему показывали пищу издали, он начинал кричать и биться, как это делают маленькие дети в гневе.
Прошло уже около трех недель, как у меня жил маленький орангутан. Счастливый случай дал мне возможность приобрести другую обезьяну, молодую макаку, которая, несмотря на свой возраст, была чрезвычайно подвижна и могла уже есть сама. Я посадил ее к орангутану. Они сделались друзьями и нисколько не боялись друг друга. Маленькая макака без церемонии усаживалась на орангутана, иногда прямо на лицо. Пока я кормил орангутана, макака съедала все, что падало на пол, схватывая иногда руками ложку. Потом она с жадностью вылизывала все, что оставалось на губах орангутана, и даже раскрывала ему рот, чтобы посмотреть, нет ли и там чего-нибудь. На своего товарища она смотрела, как на удобную подушку, и часто располагалась на нем. Беспомощный орангутан переносил все проделки своего товарища с беспримерным терпением. Казалось, он был рад иметь что-нибудь теплое подле себя или такой предмет, который можно нежно обнимать руками. Удивительно различны были поведение и жесты обоих животных, хотя они мало разнились по возрасту. Орангутан вел себя совсем как грудной ребенок: он беспомощно лежал на спине, медленно поворачивался, водил по воздуху руками и ногами, стараясь что-нибудь поймать, но еще не умел хорошо схватить пальцами определенный предмет. Когда он был чем-нибудь недоволен, разевал свой почти беззубый рот и выражал свои желания совсем детским криком. Молодая макака была, напротив, в постоянном движении, бегала и прыгала повсюду, все исследовала, схватывала с большой уверенностью самые маленькие вещи, без труда держалась на краю ящика, сохраняя при этом равновесие, лазала по столбу и хватала все съедобное, что попадалось ей под руку.
Прошел почти месяц, и я заметил, что орангутан начал учиться ходить самостоятельно. Когда его клали на землю, он отпихивался конечностями, перевертывался и таким образом неуклюже подвигался вперед. Лежа в ящике, он имел обыкновение приподниматься, держась за край. Раз ему удалось даже вылезти из ящика. Если он марался, был голоден или чувствовал, что на него не обращают внимания, то начинал сильно кричать, пока ему не оказывали помощи. Если же дома никого не было или никто не являлся на его крик, он через некоторое время успокаивался. Но, заслышав шаги, снова принимался кричать, с еще бóльшим раздражением.
Через пять недель у орангутана показались два передних зуба на верхней челюсти. За последнее время он перестал расти, и вес его оставался таким же, как и вначале. Это, без сомнения, происходило из-за отсутствия молока или же от свойства предложенного ему корма. Рисовая вода, рис и сухари, конечно, были для него плохой пищей, а молока, выжатого из кокосового ореха, которое я давал ему по временам, его желудок не переваривал. Этой пищей я объяснял понос, от которого очень страдало бедное маленькое животное. Мне удалось вылечить его несколькими небольшими приемами касторового масла. Спустя неделю или две он снова заболел и на этот раз серьезнее. Болезненные явления были похожи на признаки перемежающейся лихорадки и сопровождались отеками ног и головы. У него совсем пропал аппетит, и он умер, исхудав за неделю до последней степени. Смерть моего маленького любимца была для меня очень горестна. Он был на моем попечении почти три месяца, и я надеялся его вырастить. Своими забавными жестами, неподражаемыми гримасами он всегда доставлял мне величайшее удовольствие».
Рассказ Уоллеса о поведении малютки орангутана не раз проверялся наблюдениями над детенышами орангутана и в Московском зоопарке. В Москве жил молодой детеныш орангутана. Он был очень привлекателен своей «детской» внешностью. Звали его Фриц. Бóльшую часть дня Фриц проводил в лазанье по сукам и жердям, укрепленным в большой клетке.
Орангутан Фриц.
В 1926 году в Москву привезли другого детеныша орангутана. Его мать захворала по дороге и умерла. Малютка приехал один. Описание Уоллеса послужило хорошим уроком. В Москве за малюткой-орангом очень хорошо ухаживали. Назвали ее Фриной; она прекрасно освоилась с жизнью в Московском зоопарке. Через шесть лет, в 1932 году, Фрина весила уже около 37 килограммов. Она была очень довольна, когда к ней в 1936 году привезли еще одного товарища — молодого, девятилетнего, орангутана.
Кормят молодых орангутанов фруктами, бананами, компотом, свежими куриными яйцами и французскими булками.
Шимпанзе отличается от орангутана тем, что у него руки короче, а ноги длиннее. Старые самцы-шимпанзе достигают 1,7 метра высоты. Надбровные дуги у шимпанзе не особенно заметны, челюсти сильно выдаются, зубы наклонены вперед. По строению тела эта обезьяна меньше, чем орангутан, приспособлена к жизни на деревьях. Скелет шимпанзе больше напоминает человеческий, нежели костяки других человекообразных обезьян.
Выражение лица у шимпанзе кроткое. Светло и добродушно смотрят его большие глаза. Нос плоский, нижняя губа выдается из-под верхней. Обе губы подвижны и могут сильно вытягиваться.
Волосы у шимпанзе прямые и довольно длинные. Особенно длинны они на затылке, щеках, плечах и спине. Основной цвет шерсти черный или темнобурый.
Шимпанзе не может долго стоять прямо. Он ходит на всех четырех конечностях, при этом пальцы рук пригибает к ладони и опирается о землю тыльной поверхностью рук. От ходьбы эти места на руках покрыты мозолями.
Прежде считали, что шимпанзе живут исключительно в Верхней и Нижней Гвинее и в области, примыкающей к ней (от реки Гамбии до Конго). Теперь известно, что животное это распространено также и во Внутренней Африке.
«Нельзя сказать, — пишет африканский путешественник Соваж, посетивший Нижнюю Гвинею, — чтобы шимпанзе жили обществами. Редко можно встретить их в количестве больше пяти. Располагая надежными сведениями, я могу утверждать, что большими стадами они собираются только случайно. Свои жилища, похожие на гнезда, шимпанзе строят на деревьях, не очень высоко от земли. Гнезда шимпанзе нередко находят в ветвях толстых, богатых листвой деревьев на высоте от 8 до 12 метров от земли. Постоянного местопребывания у этих обезьян нет. Они живут там, где находят пищу. Чаще всего мы встречали шимпанзе на высоко расположенных местах, вероятно только потому, что на низменностях, удобных для земледелия, леса были вырублены. На одном дереве редко приходится встречать больше одного или двух гнезд. Однажды, впрочем, мы нашли пять гнезд».
Из всех видов человекообразных обезьян живыми в Европу чаще всего доставляют шимпанзе. Но здесь они живут недолго, обыкновенно не больше двух-трех лет. Между тем в Западной Африке, как уверяют, шимпанзе даже в неволе живут по двадцать лет, становятся большими и сильными. Путешественники сообщают, что пойманные обезьяны этого вида почти всегда кротки, благоразумны и общительны. Знаменитый натуралист Бюффон говорит, что его шимпанзе был печален и серьезен, в движениях его были обдуманность и сдержанность. Он не обнаружил ни одного из тех дурных качеств, какие свойственны павианам, и не был таким резвым, как мартышки. Он слушался слова, даже знака. Шимпанзе подавал людям руку и расхаживал с ними по комнате. Сидя за столом, эта обезьяна обвязывалась салфеткой и после питья вытирала ею губы. Она сама наливала себе вино и чокалась с присутствующими. Приносила чашку и блюдце, клала в нее сахар, наливала чай и, дождавшись, когда он остынет, пила. Она никому не делала зла. Подходила к человеку тихо, скромно и очень радовалась, если ее ласкали. Этого шимпанзе поставили однажды перед зеркалом. Он с любопытством рассматривал странный для него предмет и, казалось, онемел от удивления. Затем он вопросительно взглянул на своего хозяина, потом снова в зеркало. Заглянул за зеркало, нет ли кого там. Он несколько раз всматривался в свое изображение и ощупывал себя, как бы желая убедиться в действительности. Словом, он вел себя совершенно как человек, в первый раз увидевший себя в зеркале.
Если шимпанзе учить, то он может многому выучиться. Он понимает, что ему говорят, и сам умеет выражать свои чувства, — конечно, не словами, но настолько выразительными звуками и движениями, что в их значении нельзя ошибиться. Он по-разному ведет себя со взрослыми и детьми. Детей шимпанзе любит, даже если они дразнят его. Шимпанзе способен на остроумные шутки не только над животными, но и над людьми. Особое его внимание привлекали предметы, которыми его научили пользоваться. Шимпанзе хитер, даже лукав, своенравен, но не упрям. Развлекаясь в одном обществе, он скучает в другом. Позволяя с собой шутить, он сердится, если над ним шутят зло. В хорошем настроении он «улыбается». Печальное настроение он выражает не только мимикой, но и жалобными звуками. На благосклонность или неприязнь со стороны людей шимпанзе отвечает соответственным настроением. Когда шимпанзе обидят, он делает такие же движения, как и капризный ребенок: бросается на пол, царапает себе лицо, бьет руками и рвет на себе волосы.
Натуралист Уайнвуд-Рид так рассказывает о своем шимпанзе:
«Мой шимпанзе очень хорошо знал своих друзей и отличал их от посторонних, но не чуждался и тех, если они ласково к нему относились. Особенно хорошо он себя чувствовал в семейном кругу, когда мог ходить из комнаты в комнату, отворять и затворять двери и вообще развлекаться. Если он замечал, что на его шутки обращают внимание, то начинал бить руками по столу, чрезвычайно радуясь, когда присутствующие следовали его примеру. Он все подробно исследовал, отворял заслонку у печки, чтобы наблюдать за огнем, вытаскивал сундуки, опоражнивал их и играл всем, что там находил. Ко всякому незнакомому и подозрительному предмету относился недоверчиво. Похвала всегда доставляла ему удовольствие, особенно если хвалили его ловкость и гимнастические упражнения. Когда ему что-нибудь дарили, шимпанзе всегда выражал благодарность. Он нежно клал руку на плечо тому, кто сделал подарок, протягивал ему руку или даже целовал его. Моего шимпанзе никто этому не обучал. Так же ласково он вел себя, когда вечером его уводили из клетки в комнату для ночлега. Он знал это время и уже выражал беспокойство. Когда его брали на руки, он укладывался, как ребенок, склоняя голову на грудь своему воспитателю, и, повидимому, чувствовал себя чрезвычайно довольным.
Очень мило держал себя шимпанзе с детьми. Он вообще не был злым или коварным и относился дружелюбно и внимательно к каждому. Но с детьми обращался особенно нежно, и всего нежнее с маленькими. К девочкам он относился лучше, потому что мальчики его часто дразнили. Он терпел их шутки, но все же издевательство ребят его раздражало. Когда ему в первый раз показали мою шестинедельную дочку, он рассматривал ее с удивлением, нежно поводил по ее лицу пальцем и наконец дружелюбно протянул ей руку. К обезьянам он не всегда относился хорошо. Когда я привел молодую самку-шимпанзе к еще более молодому самцу, самка не обнаружила к нему никакого интереса, не проявила ни малейшего чувства радости или дружбы, — наоборот, пользуясь тем, что юнец был слабее, обращалась с ним грубо, пыталась бить его, щипать и вообще вела себя с ним так жестоко, что пришлось их разъединить. Подобных взаимоотношений я не замечал у других шимпанзе.
В отличие от остальных обезьян, шимпанзе весел до поздней ночи — пока есть свет в комнате. Свой ужин он ест с особенным удовольствием. Водворенный в комнату, он с нетерпением ждет женщину, которая приносит ему чай. Если она не является, он, подойдя к двери, громко стучит, но стоит ей показаться, как шимпанзе приветствует ее радостным восклицанием „о, о“ и подает ей руку. Он очень любит сладкий чай с ромом и кофе. Ест все, что подают на стол, не отказывается от напитков, в особенности от пива. Во время еды он располагается на диване и рукой берет чашку с блюдечка. Сначала он с аппетитом глотает жидкое, потом ест накрошенные куски хлеба. Верхние куски он притягивает в рот губами, а потом, чтобы достать те, что остались на дне, очень ловко пользуется ложкой: руками ему есть запрещено. Во время еды он внимателен ко всему, что происходит вокруг. Его глаза постоянно бегают по сторонам. Насытившись, шимпанзе не идет сразу спать. Он то вытаскивает полено из печки, то схватит платок или скатерть и закрывается ею, то начинает подметать и чистить комнату. Вообще чистка, мытье, вытирание — его любимые занятия. Если ему удается завладеть каким-нибудь платком, он возвращает его очень неохотно. Вначале очень нечистоплотный, шимпанзе скоро привык не загрязнять свою комнату, клетку и постель. Попадая в грязь, он очень этим недоволен и ведет себя, как человек: брезгливо смотрит на запачканную ногу, держа ее насколько можно дальше от себя, трясет ею, затем хватает горсть сена и вытирает грязь.
С другими животными шимпанзе общался мало. Больших он боялся, а к маленьким относился пренебрежительно. С собачкой, которую ему привели для игр, он обращался дурно. К птицам он был равнодушен. В его комнате жил серый попугай. С ним он часто возился. Робкий сам, шимпанзе не мог удержаться, чтобы не пугать птицы. Он тихо подкрадывался к ее клетке и внезапно высоко поднимал руку, как будто бы желая схватить своего сожителя. Но попугай настолько привык к этому, что нисколько не пугался. В ответ на обезьянью шутку он забавно вскрикивал „пст, пст“, подражая хозяину, который таким звуком успокаивал шимпанзе. Змей и других пресмыкающихся шимпанзе боялся. Когда я показал ему крокодила, он робко, но озлобленно закричал „о, о“ и постарался поскорее убежать. Увидев через стеклянную перегородку змею, он издал то же восклицание и хотел скрыться, хотя знал, что стекло хорошо защищает его от змеи. Если я брал в руки черепаху, ящерицу или змею, он тоже обращался в бегство. Всякое змееподобное животное было ему неприятно».
В середине зимы у шимпанзе, жившего в Берлинском зоосаду, опухли шейные железы, затем последовало осложнение — воспаление легких. Доктор Мартин, лечивший эту обезьяну, рассказывает: «Я познакомился с шимпанзе в конце декабря, во время зимней непогоды. Больная обезьяна, закутавшись в свое одеяло, спокойно лежала в постели, безучастная ко всему, что происходило кругом. На лице у нее было выражение тяжелого страдания, ее мучили приступы кашля. Она с испугом отшатнулась от меня, совершенно незнакомого ей человека. Поэтому ее нельзя было в этот же день подробно исследовать. Мне удалось это сделать только в следующий визит, когда своим состраданием и дружелюбием я приобрел ее доверие. Кроме значительной опухоли по обе стороны шеи, у обезьяны было воспаление левого легкого. Мне казалось, она понимала, что опухоль мешает ей дышать. Как заболевшие крупом дети, когда им недостает воздуха, хватаются за пораженное место, так и обезьяна, когда я ее осматривал, схватив мою руку, клала ее на горло. Посоветовавшись с другим врачом, я решил, что нужно вскрыть нарыв. Это легко было решить, но трудно привести в исполнение. Наконец мы приступили к делу. Четыре человека крепко держали животное, но шимпанзе напряжением всех сил отбросил их в сторону. Он пришел в ярость и не успокоился до тех пор, пока мы не вышли за дверь. Чего нельзя было достигнуть насилием, то, к величайшему нашему удивлению, удалось сделать лаской. Успокоенный дружелюбными увещаниями и ласками, больной шимпанзе без всякого сопротивления позволил еще раз исследовать нарыв и все время умоляющим взглядом следил за моей рукой. Тогда мы отважились на операцию без наркотических средств и не связывая животного. Сидя на коленях надзирателя, обезьяна наклонила голову и осталась неподвижной в этой позе. Я быстро сделал разрез; животное при этом не дрогнуло ни одним мускулом, не издало ни одного крика».
Очень интересные наблюдения над шимпанзе были сделаны в Сухумском обезьяньем питомнике. Питомник этот устроен специально для опытов и особенно для медицинских исследований обезьян. Профессор Ю. П. Фролов так рассказывает о жизни обезьян в питомнике:
«Взрослые шимпанзе, ростом с десятилетнего ребенка, живые и подвижные, уже привыкшие к людям, только что поели из тарелок и, укутываясь одеялами, укладывались на „мертвый час“.
Обезьяны встретили нас довольно приветливо и протягивали через решетки руки. Но доверять им было преждевременно. Через несколько дней, когда мы начали опыты, нам пришлось ближе познакомиться с шимпанзе, и они показали нам свой вспыльчивый характер и свои зубы.
Работавший с нами исследователь, доктор Долин, долго ходил искусанным, пока наконец не научился укрощать обезьян ласковым обращением. Рассерженную обезьяну можно успокоить только полной неподвижностью. Видя, что человек спокоен, она перестает нападать. Если же от нападающих шимпанзе отбиваться, они приходят в еще бóльшую ярость.
Быстрота движений шимпанзе удивительна. Их почти невозможно сфотографировать, и поэтому мы применили кино. Когда обезьяна хочет достать плод, она поразительно быстро и ловко прыгает. Характер прыжков зависит от того, насколько обезьяна голодна. Обезьяна, пока испытывает сильный голод, прыгает искусно и настойчиво, но, насытившись, становится менее подвижной. Это роднит ее поведение с поведением других животных, например собаки.
Некоторые шимпанзе проявляют удивительную сообразительность. Так, например, чтобы достать высоко подвешенный плод, они вставляют одну бамбуковую палку в другую, поняв, что одной сравнительно короткой палкой до плода достать нельзя.
Интересные опыты с обезьянами проводил германский ученый Вольфганг Келлер. Он дал много интересных сведений о поведении этих животных. Мы решили расширить опыты Келлера. Мы взяли ящик с двумя клавишами. При нажиме на один из них раздавался электрический звонок, затем ящик открывался, и из него выскакивала кормушка с едой. Этот ящик, который мы назвали „обезьяньим роялем“, был установлен в клетке.
Обезьяна, нажав кнопку звонка и испугавшись звука, убегала от ящика раньше, чем появлялась кормушка с едой. Потом обезьяну охватывало любопытство. Она начинала подкрадываться к ящику и, убедившись, что он не опасен, вновь нажимала клавиш. При новом звонке обезьяна опять прыгала в дальний угол клетки. Но с каждым разом она пугалась все меньше и наконец стала брать появлявшуюся после звонка еду.
После этого настроение обезьяны круто изменилось. Она стала нажимать клавиш всей своей пятерней, и звонок непрерывно звонил. Так она приобрела новый навык добывания вкусной пищи по собственному сигналу.
Случалось, что, подойдя к „роялю“, обезьяна забывала нажать кнопку. Кормушка с пищей не появлялась. Тогда обезьяна принималась размахивать руками, бить себя кулаками в грудь, строила разные смешные рожи, теребила прутья клетки и рычала.
Мы могли постепенно увеличить трудность заданий. Но для нас важнее было сравнить поведение различных животных при опыте с нашим „роялем“. Мы брали собак, низших обезьян — мартышек, и высших — человекообразных обезьян, шимпанзе, и для сравнения ставили тот же опыт с ребенком. Оказалось, что если для образования одного и того же навыка у шимпанзе требуется, предположим, пять дней, то у низшей обезьяны — мартышки — на это же нужно примерно двенадцать дней. Чтобы привить этот навык любой домашней собаке, необходимо тридцать дней, тогда как ребенок трех-четырех лет усваивает эту же задачу в один-два урока».
Очень интересные наблюдения над молодым шимпанзе сделала в Москве Н. Н. Ладыгина-Котс. У нее почти три года, от полуторагодовалого возраста до четырех лет, жил шимпанзе по имени Иони. Ладыгина-Котс подробно записывала его поведение, шалости, игры и занятия, а потом сравнивала эти наблюдения с наблюдениями над своим маленьким сыном.
В Московский зоопарк доставили из Лондона в 1937 году десятилетнюю шимпанзе Беллу. Еще в Лондоне Беллу приучили одеваться, выполнять роль официантки в кафе, там же она научилась курить папиросы.
Вскоре после прибытия в Москву Белла сама ключом открыла запертую дверь клетки, вместе с другими шимпанзе убежала из зоопарка и забралась в помещение соседней школы.
Запертая в классе беглянка сперва села по всем правилам за парту, затем нашла мел и стала им чертить на доске.
Наконец ее благополучно вернули в зоопарк.
Белла — самая культурная обезьяна: она аккуратно пользуется носовым платком, тщательно расчесывает себе волосы гребенкой, очень хорошо и охотно ездит на велосипеде. Недавно, в 1939 году, ей исполнилось двенадцать лет.
Все опыты, произведенные с обезьянами, показывают, что они мало отличаются от других зверей. Обучить обезьяну можно многому, но толк от этого будет не очень велик: все равно обезьяны не могут заменить людей в их работе. Они не станут такими разумными существами, как человек.
Опыты с человекообразными обезьянами далеко еще не закончены. Мы продолжаем опыты исследователей, работавших ранее нас. Другие ученые, которые придут после нас, будут продолжать нашу работу.
Может быть, сегодня эти будущие ученые еще сидят на школьной скамье и изучают природу в кружках юных натуралистов.
Горилла почти такого же роста, как человек, но значительно шире в плечах. Короткая шея, длинное, крепкое, широкое туловище, мощная грудная клетка, сильные передние конечности, слегка согнутая спина, очень длинные кисти и ступни, соединенные особой складкой кожи средние пальцы рук и ног — вот характерные признаки гориллы. Вследствие того, что у гориллы очень выступают лобные кости, линия ее бровей выдается вперед. Небольшие глаза глубоко посажены. Плоский нос вдавлен посредине и значительно расширен. Лицо широкое; довольно толстые губы не так подвижны, как у других человекообразных обезьян, и больше походят на человеческие. Уши отодвинуты далеко назад и лежат на одном уровне с глазами; они тоже похожи на уши человека больше, чем у других обезьян. Лицо, начиная от бровей до подбородка, голое; уши, кисти и ступни с боков и снизу тоже голые. Остальное тело покрыто шерстью довольно равномерно. Шерсть черная или темносерая, гладкая, довольно длинная и густая, слегка волнистая на затылке, плечах и бедрах. Зубы у гориллы крупные, особенно клыки и задние коренные.
Горилла водится в тропических областях Африки — от Гвинейского берега до области Великих озер, населяя самые глухие леса. Но встречается эта обезьяна повсюду редко. Гориллы различных местностей имеют некоторые отличительные признаки. Поэтому зоологи описали и дали название нескольким видам горилл.
«Негры склонны все преувеличивать, — говорит Брэм. — Вначале я от них наслушался разных рассказов о дикости горилл. Но, расспросив настоящих охотников, я узнал, что свирепость этих животных преувеличена. Не трогайте гориллу, и она сама не тронет вас, говорят охотники. Если ружье дает осечку или обезьяна только ранена, она обращается в бегство. Случается, однако, что, яростно сверкая глазами, с отвисшей губой, дыбом вставшими на голове волосами, она кидается на противника. Нападает она всегда на четвереньках. Горилла, повидимому, не отличается проворством — туземные охотники часто убегают от нее.
Известный рассказ о том, что горилла в состоянии прокусить дуло ружья, не представляет собой ничего необыкновенного: всякое большое животное с крепкими челюстями может сплющить зубами дуло. Леопард — более свирепое и более опасное животное, чем горилла, а шимпанзе тоже может броситься на человека, когда тот нападает на него. Итак, я не имею никакого основания предполагать, что горилла более свирепа и более склонна нападать на человека, чем другие звери, которые, так же как обезьяна, осмотрительны и умеют пользоваться своим чутьем и слухом, чтобы уйти от преследований».
Гориллы живут семейно. Они бродят по лесам, отыскивая пищу, и ночуют там, где застают их сумерки. Поэтому каждый вечер они строят новое гнездо на высоте 5–6 метров на больших, крепких деревьях. Гнездо это расположено на первом разветвлении более толстых сучьев и сложено из длинных ветвей. Детеныши и мать отдыхают ночью в гнезде, а отец проводит ночь, сидя скорчившись у дерева и прислонясь к нему спиной. Так он охраняет свою семью от нападения леопардов. В сухое время года, когда в глубине лесов нехватает воды и пищи, гориллы делают набеги на плантации местных жителей и так же опустошают их, как и другие обезьяны. Частыми выстрелами из ружей в большинстве случаев удается прогонять горилл.
Немецкий охотник Коппенфельс рассказывает, как он в первый раз убил гориллу:
«Около часа я ждал напрасно. Стало заметно смеркаться. Меня очень больно жалили москиты. Я хотел было покинуть свой пост около дерева, как вдруг из-за акации послышался легкий треск. Выглянув из-за ствола, я заметил семью горилл. Они собирали плоды. Это были родители и два детеныша; старшему было лет шесть, а младшему около года. С трогательной любовью мать заботилась о меньшем. Отец, напротив, заботился только об утолении собственного голода. Лучшие плоды, которые лежали на земле, были, вероятно, съедены. Самка, быстро вскарабкавшись на дерево, стала его трясти, а горилла-самец, продолжая жевать, отправился напиться к ближайшему роднику. Я не спускал с него глаз. При появлении этого животного я было испугался, вспомнив рассказы местных жителей. Но мое волнение исчезло, когда горилла-самец, приблизившись к берегу ручья, начал обнаруживать беспокойство и внимательно смотреть в ту сторону, где росло скрывавшее меня дерево. Однако слишком поздно почуял он близкого врага. Прицелившись, я уже следил за каждым его движением. Раздался выстрел. Не успел еще рассеяться дым, как я уже вложил в ствол ружья новый патрон и стал ждать нападения животного. Мой спутник, один из местных жителей, дрожа, стоял позади и держал второе ружье наготове. Нападения, однако, не последовало. Горилла-самец, пораженный насмерть, упал лицом вниз. Детеныши, испустив отрывистый крик, бросились в чащу; мать соскочила с дерева и последовала за ними. Я был до того возбужден, что не успел выстрелить в нее».
Немного спустя Коппенфельс застрелил еще одну гориллу. «Я шел, — рассказывает Коппенфельс, — в сопровождении своих носильщиков по узкой лесной тропинке. Вдруг позади меня раздался крик носильщиков: „Берегись, господин: большая горилла!“ Носильщики бросили свою ношу и убежали. Я был ошеломлен этим криком. Только тогда, когда в стороне от меня раздалось глухое рычание, я увидел шагах в пятнадцати приподнимавшуюся огромную темную массу. Это была самая большая горилла, какую я когда-либо видел, и первая, которая не обратилась в бегство. Воспользуйся она моим смущением, и я бы погиб. Я поднял двустволку. Тут грозный рев превратился в лай, всклокоченные на голове волосы у гориллы встали дыбом. Мой страшный противник, казалось, готовился к нападению. Если бы я во-время осторожно удалился, то, я уверен, горилла не напала бы на меня; но не таково было мое намерение. Вполне овладев собой, я спокойно и уверенно прицелился ей в сердце. Раздался выстрел; животное подскочило и, завертевшись на месте, упало лицом вниз, раскинув руки. Падая, горилла ухватилась за лиану толщиной в 5 сантиметров, и сила этой обезьяны была до того велика, что она сорвала не только лиану, но еще несколько сухих и зеленых сучьев. Весила горилла по крайней мере 200 килограммов; ее тело было длиной в 1,9 метра».
Попытки перевезти в Европу молодых горилл очень долго не удавались: животные умирали по дороге. В семидесятых годах прошлого столетия доктору Фалькенштейну, долго жившему в Африке, удалось привезти в Берлин и поместить в Берлинский зоологический парк молодую гориллу.
«Однажды, — рассказывает Фалькенштейн, — я, войдя в магазин португальца Лаурентино, увидел привязанную к большим весам молодую гориллу. Это был молодой самец. Он имел довольно жалкий вид. До сих пор он почти не дотрагивался до лесных плодов, которые ему предлагали. Негр, застреливший гориллу-мать, несколько дней назад привез его из внутренней части страны. Лаурентино, от имени всех своих соотечественников, которых я лечил, просил меня принять обезьяну в подарок.
Когда я пришел домой, первой моей заботой было достать лесные плоды и приобрести козу. Понятно, с каким напряженным вниманием следил я за попытками гориллы приняться за еду и какое почувствовал облегчение, когда увидел, что она не только с большим удовольствием стала пить молоко, но принялась и за плоды. Довольно долго моя горилла была еще до того слаба, что засыпала во время еды и бóльшую часть дня спала, свернувшись в углу. Мало-помалу она стала привыкать к плодам культурных растений — бананам, гуайавам, апельсинам, манго. По мере того как прибывали ее силы, она чаще присутствовала за нашим столом и начала есть все, что подавалось. Видя, как она постепенно привыкает к разной пище, мы стали надеяться благополучно перевезти ее в Европу.
Говорят, что даже молодые гориллы так дики, что приручить их вряд ли возможно. Однако поведение нашей гориллы доказывало совершенно противоположное. В продолжение нескольких недель она до того привыкла к окружающей обстановке и к людям, что ее пускали бегать на свободе, не боясь, что она убежит. Ни разу горилла не была посажена на цепь или заперта и не нуждалась ни в каком другом надзоре, кроме того, которым окружают маленьких играющих детей. Она была до того беспомощна, что не могла обойтись без человека, и, сознавая это, проявляла удивительную привязанность и доверчивость. Злобных, диких качеств у нее не было и следа. Только изредка она обнаруживала большое упрямство. Свои чувства и желания она выражала различными звуками: своеобразный стон обозначал просьбу, другие звуки — страх и ужас. В редких случаях слышалось недовольное ворчание. Иногда наша горилла, очевидно от избытка удовольствия, поднималась на задние лапы и принималась колотить себя в грудь кулаками.
Часто свое веселье она выражала, как человек, — хлопаньем в ладоши. Этому ее не учили. Подчас, кувыркаясь, шатаясь из стороны в сторону и кружась на одном месте, она исполняла такие дикие танцы, что мы не на шутку опасались, не напилась ли она каким-нибудь образом допьяна. Но ее опьяняло только удовольствие, оно одно заставляло ее испытывать свои силы в самых отчаянных прыжках.
Ее движения во время еды были спокойны и приличны: она брала от всего столько, сколько могла захватить большим, третьим и указательным пальцами, и равнодушно смотрела, если брали что-нибудь из наваленного перед ней корма. Пока ей не давали еды, она нетерпеливо ворчала, пристально следила со своего места у стола за каждым блюдом и недовольно бормотала или отрывисто кашляла каждый раз, когда слуга уносил со стола какую-нибудь тарелку. Горилла даже старалась поймать его за руку, чтобы укусить или ударить, еще сильнее выражая этим свое неудовольствие. Но сейчас же снова начинала играть с нами, как с товарищами. Она пила, всасывая жидкость губами, и нагибалась при этом к сосуду, никогда не запуская в него руки и не опрокидывая его. Более мелкую посуду она иногда подносила ко рту. В особенности нас поражали ловкость и осторожность, которые она проявляла во время еды. Другие наши обезьяны с любопытством хватали каждую вещь и тотчас же отбрасывали от себя или небрежно роняли. Совершенно иначе поступала горилла: она бережно бралась за каждую чашку, за каждый стакан; поднося сосуд ко рту, обхватывала его обеими руками и затем тихо и осторожно ставила на место. Я не помню, чтобы она сломала что-нибудь из наших хозяйственных вещей. Между тем мы никогда не учили ее употреблению посуды и разным штучкам. Мы хотели привезти гориллу в Европу, сохранив ее природные привычки.
Лазала она довольно ловко; однако свойственная ей шаловливость заставляла ее время от времени забывать осторожность. Так, однажды она свалилась с ветвей дерева, к счастью не особенно высокого.
Замечательна была ее чистоплотность: попав случайно рукой в паутину или грязь, она со смешным отвращением старалась сама освободиться от грязи или протягивала обе руки, чтобы ей помогли. У нее совершенно не было своеобразного обезьяньего запаха, и она любила играть и плескаться в воде. Но только что принятая ванна не мешала ей сейчас же шалить и кувыркаться в песке с другими обезьянами. Из качеств ее характера особенно интересны добродушие, хитрость и детская шаловливость. Если, например, она бывала наказана, то никогда не сердилась; напротив того, подходила к наказавшему и с просящим видом охватывала его ноги и глядела с таким выражением, что обезоруживала всякий гнев. Вообще, если она хотела чего-нибудь достигнуть, то очень настоятельно и вкрадчиво выражала свои желания. Если же, несмотря на это, ее просьбу не исполняли, она прибегала к хитрости, зорко наблюдая, не следят ли за ней. Если, например, ей не позволяли выйти из комнаты или, наоборот, войти в нее и все ее попытки настоять на своем не помогали, она делала вид, что покоряется судьбе, и с притворным равнодушием ложилась недалеко от двери. Вскоре, однако, она приподнимала голову и, внимательно озираясь, пододвигалась все ближе и ближе, перекатываясь с боку на бок. Достигнув двери, она осторожно вставала на ноги и, перескочив через порог одним прыжком, убегала с такой поспешностью, что трудно было следовать за нею.
С такой же настойчивостью преследовала она свою цель, когда хотела полакомиться сахаром или фруктами, которые хранились в столовой в шкафу. Тогда она вдруг бросала игру, отправлялась в совершенно противоположном направлении и поворачивалась только тогда, когда думала, что ее никто не видит. Тогда она спешила прямо к шкафу, быстро его отворяла и уверенно запускала руку в сахарницу или в блюдо с фруктами. Иногда после этого она притворяла за собой дверь шкафа. Затем преспокойно съедала добычу. Если ее замечали, она немедленно с ней убегала.
Ей доставляло своеобразное, почти детское удовольствие стучать и производить шум. Когда горилла проходила мимо бочек, блюд или жестяных вещей, она почти всегда барабанила по ним. Так делала она и во время нашего путешествия в Европу. На пароходе ей также позволяли свободно бегать. Однако незнакомые звуки были ей неприятны. Гром пугал ее до того, что вызывал непроизвольное испражнение. Если у нее был запор, мы применяли в виде лекарства музыку, и это помогало не хуже слабительного. Мы внимательно ухаживали за гориллой, и наш питомец рос и развивался у нас на глазах. В начале февраля она захворала: у нее начались судороги. В продолжение четырех недель мы боялись за ее жизнь, пока необыкновенно сильное сложение, а может быть, постоянные приемы хинина и каломели не одержали наконец победы над болезнью. Животное постепенно начало выздоравливать. Радость по этому поводу была всеобщая».
О пребывании этой гориллы в зоопарке директор парка сообщил следующее:
«Наша двухлетняя горилла выросла уже почти до 1 метра. Тело ее покрыто мягкими, как шелк, серыми волосами, на голове волосы рыжеватого цвета. Ее плотная, коренастая фигура, мускулистые руки, гладкое, блестящее черное лицо с хорошо сформированными ушами, большие умные, насмешливые глаза — все это придавало ей поразительное сходство с человеком. Это впечатление увеличивала неторопливость всех ее движений. Каждое из них напоминало скорее неуклюжего мальчугана, чем обезьяну. Когда, сидя на стуле, она смотрела на людей, потом вдруг ударяла в ладоши, сопровождая это движение кивком головы, она овладевала всеми сердцами. Она охотно бывала в большом обществе, отличая старого от малого, мужчин от женщин. С детьми от двух до трех лет она обходилась ласково, целовала их и позволяла делать с собой что угодно, никогда не пользуясь при этом превосходством своих сил. С более взрослыми детьми она обращалась хуже, но все же охотно играла с ними и бегала взапуски вокруг столов и стульев, которые часто опрокидывала. Шутя, она давала тумаки то тому, то другому, а иногда схватывала во время игры чью-нибудь ногу и пробовала на ней свои зубы. Когда дамы брали ее на руки, она обнимала их и оставалась довольно долгое время у них на коленях. В общей клетке для обезьян она охотно играла и была здесь повелителем. Даже шимпанзе беспрекословно ей подчинялся. С шимпанзе она обращалась, как с равным, и играла почти всегда только с ним, хотя и немного грубо. Если тому удавалось вырваться, горилла неловко падала — с вытянутыми вперед руками. Шимпанзе она даже ласкала, но с маленькими обезьянами была безжалостна. Походка гориллы была во многом похожа на походку шимпанзе. Когда она бывала в хорошем настроении, которое, впрочем, редко ее покидало, она высовывала кончик красного языка — это придавало ее блестящему черному лицу еще большее сходство с ребенком.
Нравом горилла походила на человека и вела совершенно человеческий образ жизни. В восьмом часу утра она приподнималась в постели, зевала, почесывалась, но оставалась заспанной и безучастной до тех пор, пока ей не давали молока, которое обычно она пила из стакана. Тогда, уже совершенно разгулявшись, она вставала с постели, выглядывала из окна, начинала хлопать в ладоши и принималась играть со сторожем. Горилла ни на минуту не могла оставаться одна. Она издавала резкие крики, если видела, что сторож оставил ее. В девять часов утра ее мыли. Это ей очень нравилось. Свою радость она выражала звуками, похожими на хрюканье. Ела она вместе со своим сторожем. К завтраку горилла получала несколько сосисок или кусок хлеба с маслом, ветчиной или сыром. При этом она охотно выпивала стакан светлого вина, разбавленного водой. В высшей степени курьезно было смотреть, как она держала своими короткими, толстыми пальцами объемистый стакан и придерживала его еще ногой, чтобы не уронить. Плоды она ела охотно и в большом количестве, из вишен тщательно вынимала косточки. Горилла жила в моей квартире. В час дня жена сторожа приносила ей обед. Летом, во время жары, горилла с большим нетерпением ожидала обеденного часа. Когда раздавался звонок, всегда сама отворяла дверь, рассматривала еду и охотно пробовала то, что ей более всего приходилось по вкусу. Не спуская глаз с кушанья, она ожидала, когда начнется обед. Сначала ей давали чашку бульона, которую она выпивала до последней капли. Затем следовал рис или овощи — чаще всего картофель, морковь или кольраби, отваренные с говядиной. Наш питомец довольно ловко управлялся с ложкой. Но как только горилла чувствовала, что за ней не наблюдают, она лезла мордой прямо в блюдо. Под конец она всего охотнее съедала кусок жареной курицы. После обеда она любила отдохнуть и, проспав час или полтора, готова была снова играть. После обеда ей давали плоды, а вечером молоко или чай и хлеб с маслом. В девять часов она отправлялась спать. Лежала она на матраце, закутавшись в шерстяное одеяло. Сторож сидел около нее, пока она не засыпала. Засыпала она довольно скоро. Охотнее всего она спала на одной кровати со сторожем.
Семья гориллы.
При таком правильном образе жизни здоровье нашей гориллы окрепло, и вес увеличился с 31 до 37 килограммов. Но вдруг наш питомец захворал воспалением дыхательного горла и сильной лихорадкой. Обычно такой веселый, он безучастно лежал в постели и так кашлял и хрипел, что жаль было на него смотреть. Вел он себя теперь очень неприветливо и даже кусался, когда его трогали. Такое опасное состояние у гориллы продолжалось около восьми дней; она ничего не ела и только пила чай и воду. Доктора по нескольку раз в день собирались у ее постели, среди них был ее африканский воспитатель. Больную лечили хинином и заставляли пить эмские воды. После того как она в первый раз попробовала хинин, она каждый раз, когда ей подносили ложку, покрывала голову одеялом. В большой комнате, где лежала больная, воздух был пропитан парами и поддерживалась равномерная температура в 19 градусов. Горилла быстро поправлялась и уже хорошо показывала язык и хлопала в ладоши. Это служило несомненным признаком ее выздоровления. Публика очень участливо относилась к больной, и сотни людей ежедневно справлялись о ее здоровье. За короткое время она сумела сделаться всеобщей любимицей».
К сожалению, вскоре эта горилла умерла. Эти обезьяны вообще не переносят перемены климата и жизни в европейских зоологических садах. Только в саду Бреславля одна молодая горилла прожила около семи лет.
Отряды лемуров и обезьян зоологи-систематики обыкновенно объединяют в одну группу (надотряд) приматов. «Приматы» по-латыни значит первые, первенствующие. Приматы наиболее высокоорганизованные животные, с самым сложным и совершенным, по сравнению со всеми другими млекопитающими, строением головного мозга. Принадлежащие к этой группе виды — более близкие родственники человека, чем другие звери. К приматам относится и человек. Человек когда-то имел предков, во многом сходных с современными человекообразными обезьянами. Как ни отличается человек от обезьян, даже человекообразных, все же по многим анатомическим признакам он сходен с ними. Вот почему великий шведский ученый Карл Линней, живший в XVIII веке, совершенно правильно включил людей в одну группу с обезьянами.
Человек отличается от обезьяну более гармоничным строением тела. Передние конечности (руки) человека более свободны в движениях, а пальцы рук способны к точным движениям и тонкой работе. Человек стоит прямо и ходит при помощи одних только задних конечностей (ног). Только человек владеет членораздельной речью, занимается систематическим трудом и изобретает орудия производства. Человек создал труд, у человека есть ум, и он обладает способностью отвлеченного мышления.