Шейла выполнила приказ, но не отключилась.
— Что мы ищем?
— Я пытаюсь вычислить силы, атаковавшие планету. Твой «Ворон» оснащен дополнительными системами обнаружения, — пояснил ей Илья. — Следи за противником, а я поработаю с локаторами. Через пару минут картина начала проясняться.
— Видишь маркеры на территории космопорта? — после паузы снова заговорил Горкалов.
— Да.
— Это два «Нибелунга». Штурмовые носители. Пять парковочных мест на каждом. Они пусты, рядом один патрульный сигнал, класс «Фалангер». Четверых мы приговорили на базе, пятеро ушли. Думаю, что мы не выпустили ни одного с «Одиночкой» на борту.
— Теперь нам нужно догнать их?
— Да. С носителями будем разбираться позже. Главное — отсечь их от штаба.
— Дистанция сокращается, — посмотрев на данные целевого монитора, заметила Шейла. — Думаю, мы нагоним их.
— Будем надеяться. — Горкалов не любил загадывать наперед. Их машины уже преодолели пригород и вплотную приблизились к освещенному пожарами основанию мегаполиса. Он понимал, что теперь продвижение станет значительно труднее.
Илья Андреевич вызвал Сокуру.
В коммуникаторе раздался сигнал кода связи, а затем Горкалов внезапно услышал непонятные посторонние звуки, которые показались ему настолько чужеродными, что на миг вызвали легкое замешательство.
— Что это, Николай? — обеспокоенно спросил он, пытаясь разобраться в природе странного шума.
— Не понял, командир? — переспросил Сокура. Звуки, так поразившие воображение Горкалова, стали чуть тише.
— Фон, лейтенант. Если не ошибаюсь, то я слышу музыку, как фон несущей волны?
— Да, — спокойно ответил Сокура. — Это орган. Католическая месса. Позднее христианство, обработка Генриха Щербакова.
— Вы верите в бога, лейтенант?
— Каждый человек во что-то верит, командир. Без веры жизнь теряет свой смысл.
— Интересно. — Горкалов говорил, стараясь сохранять самообладание, — радиопереговоры не мешали ему вести «Фалангер», наоборот, слова, срывающиеся в коммуникатор, помогали сохранить душевное равновесие, которое, по мере пологого подъема на уровень городского цоколя, становилось все более шатким. Горящие вокруг кварталы были похожи на сумеречный ад. Крохотные фигурки людей метались в отблесках пожарищ, а он не имел права остановиться, чтобы помочь хоть кому-то из них.
— Позже дашь послушать мне этот кристалло-диск? — спросил Горкалов, пытаясь этой фразой унять распоясавшиеся нервы.
— Я смогу переписать его вам, полковник.
«Если останемся живы…», — внезапно подумалось Илье.
— Шейла?
— Да, командир.
— Шейла, тебе приходилось убивать?
Ответ пришел не сразу, и пауза на том конце связи оказалась дольше, чем он ожидал.
— Нет.
В этот миг остававшийся на связи Сокура по какому-то внутреннему наитию добавил громкость, и голос органа, смешавшись с сигналами телеметрии, вдруг разлился по нервной системе Горкалова, заставляя мурашки разбегаться по коже, вставать дыбом каждый волосок на теле полковника. Он никогда не думал, что на него может подобным образом подействовать музыка, но древние как мир звуки уже ворвались в сознание, начавшись тихим, переливчатым и одновременно глухим перезвоном далеких колоколов, затем вступил орган, вслед за ним хор, и эта волна росла, ширилась, словно мелодия, пережившая не один десяток веков, вдруг подняла на свой гребень души тех, кто пронес ее сквозь тысячелетия эволюции и световые годы пространства, — она вздымалась, будто волна прилива, грозя затопить собой Вселенную. Илья повернул голову, ища глазами машину Шейлы, и вдруг увидел черную фигуру ее «Ворона», идущего на фоне полыхавшего в полнебосвода зарева пожарищ, а рядом — смутный контур «Хоплита», плывущий в тени почерневших коробок зданий, и дальше — фигурки людей, в панике мечущихся по улицам города, — его личное безумие росло, душа, казалось, сорвалась в пропасть и падает, не видя дна, но нет, — звук органа, вплетаясь в ноющий тон работающих сервосистем «Фалангера», подсказывал, словно шептал, обжигая сознание, — это не безумие, полковник, — скорее просветление, очищение огнем, будто узкая черная улица, так похожая на извилистое ущелье твоей одинокой судьбы, выходила в этот миг на свет, страшный свет пожарищ, выводя разум из узилища личного сознания на вселенский простор бытия, то самое пресловутое Жизненное Пространство, которое не было подвластно, ни человеку, ни богу, ни дьяволу, ни ксеноморфам, — в нем царили свои законы бытия, а он…
Он шел, сам выбирая дорогу, выводя свою душу из теснины смущавших его обстоятельств. Звук органа, как порыв ветра, срывающий одежды с заблудившегося во мраке, не успевшего укрыться от непогоды путника, вдруг оголил душу, сорвав с нее все, что копилось долгими одинокими вечерами, оставив лишь стержень, нерв, указав своей темной стороной на безграничную жестокость и враждебность окружающей Вселенной, на неизбежность защиты своих прав под светом льдистых звезд. А по другую, светлую, сторону звучали не глухие приливы чуждой эволюции, а звоном далеких колоколов проявлялось из мрака ненависти неотъемлемое свойство дарованного человеку разума — безграничная свобода выбора своего пути, полная свобода совести, право на осознанную жестокость и осознанное милосердие, право быть самим собой, не повинуясь обстоятельствам, а владея ими, в той мере, в какой душа и сердце были готовы воспользоваться дарованной вместе с разумом свободой.
Миг запредельного откровения.
Жизнь — это лишь медленное рождение разума.
— Шейла, ты меня слышишь?
— Да, командир.
— Мы никогда не будем убивать ради мести или ненависти, — внезапно для самого себя произнес он. — Запомни это. Мы будем бороться за выживание Человечества. Вселенная преподает нам урок.
— Я не понимаю, Илья.
— Позже. Сейчас нет времени объяснять. Представь себе, что по твоей шее ползет паук.
Секунда тишины.
— Омерзительно.
— Убей его. Ты обязана сделать это!..
«Ворон» сбился с шага, но через секунду выровнялся, продолжая идти вдоль объятой огнем улицы.
— Тебе будет не так страшно, Шейла. Убивать людей труднее, чем пауков. Мне приходилось это делать.
Она не ответила.
Центр города неумолимо приближался.
Словно желая подтвердить это, на активном радаре «Фалангера», среди термальных всплесков пожарищ, вдруг появились восемь алых точек.
Это были боевые машины противника, прокладывавшие себе дорогу сквозь улицы человеческого города к его центру.
К сердцу бывшей Конфедерации Солнц.
Шейла, пытавшаяся разобраться в этот миг с собственными чувствами, внезапно услышала изменившийся голос Ильи:
— Два-два-ноль, восемь термальных всплесков. Машины, класс «Фалангер». — И тут же, следом, четкий, недвусмысленный, твердый приказ, в котором не было ни тени грызущих душу сомнений, ни страха, ни ненависти, лишь ледяное спокойствие перед лицом неизбежной схватки: — Расходимся. Движение по параллельным улицам, Шейла — правый фланг, Сокура — левый.
— Принято.
— Да, командир.
Шейла, исполняя приказ, приостановила шаг «Ворона», повернув машину в перпендикулярный основному проспекту проход между высотными зданиями.
Многоуровневый город, по первому ярусу которого вот уже более часа, сокрушая все, что мешало и не мешало им, двигались машины захватчиков, похоже, стал претерпевать критические деформации. Не успел «Ворон» ступить на стеклобетон улицы, как сверху с тяжким стоном и скрежетом начал обваливаться участок скоростной автомагистрали третьего уровня.
Куски армированных железобетонных конструкций сыпались вокруг, словно град, от их ударов местами проламывалось покрытие мостовой, вверх вздымались облака едкой, белесой пыли, земля ощутимо содрогалась под ступоходами «Ворона», но кибернетическая система машины воспринимала низвергающийся поток бетонных обломков как нечто само собой разумеющееся, — мелкие куски бетонного щебня весом до полуцентнера попросту отскакивали от брони «Ворона», и лишь дважды Шейла ощутила, как «ALONE» пытается подправить ее действия, уклоняясь от более крупных кусков обрушившейся с двухсотметровой высоты конструкции.
Ночь, которую только что освещал пожар, вдруг превратилась в багряные сумерки — это бетонная пыль расползалась неровным, рваным облаком, сократив видимость до нескольких десятков метров.
— Внимание, — раздался в коммуникаторе голос Ильи. — Шейла, два «Фалангера» повторили твой маневр!
Да, она отчетливо видела их на сенсорах. Две крупные алые точки действительно отделились от группы, состоявшей из восьми шагающих машин, и попытались продублировать ее действия, стремясь выйти на параллельную улицу уровня раньше, чем на перекрестке появится ее «Ворон».
Сзади продолжал рушиться участок автобана. Глухие толчки распространялись по всему городу, — в здании, мимо которого она шла, от запредельных колебаний почвы вдруг одновременно лопнули, взорвавшись сверкающими, низвергающимися фонтанами, все уцелевшие до этого момента стекла…
Окружавшая ее реальность казалась каким-то чудовищным, непостижимым разуму кошмаром, который затянулся уже сверх всякой меры, но не было возможности вздрогнуть и очнуться, пусть в ледяном поту, но с облегченной, спасительной мыслью — это был всего лишь сон…
Нет. То была явь.
«Ну, не подведи…» — мысленно обратилась она к своему «Ворону».
Шейла не заметила, что обратилась к машине, как к живому существу, — в этот миг запредельного напряжения ее нервы наконец слились с сервомоторами «Ворона» в единое целое, будто оптико-волоконные кабели машины и живая плоть пилота действительно переплелись в тугой, пульсирующий узел, сердцем и мозгом которого была она.
Любой человек, однажды севший в кресло пилот-ложемента, рано или поздно испытывает подобное ошеломляющее чувство полного, стопроцентного слияния с машиной.
«Нейросенсорный контакт…»
Вот когда открылась истина, потаенная суть знакомого с детства термина.