Наконец, Кирстен поднимает на меня глаза.
— Это не первый случай, когда человек приходит в себя перед смертью, чтобы попрощаться или выразить последнюю волю.
— Так вы мне верите?
— Верю ли я, не имеет значения. Главное, чтобы вам поверил суд. — Она встает и подходит к рабочему столу. — Сегодня утром я встречалась с миссис Робинсон.
Я вскрикиваю от неожиданности.
— Что она вам сказала?
— Я не имею права это разглашать, лишь хочу заметить, что почти в каждом случае об опекунстве суд выносит решение в пользу семьи. Вы уверены, что вам нужна эта борьба?
Брэд откашливается и вступает в разговор:
— Я проверил личность миссис Робинсон. У нее инвалидность в связи с психическим заболеванием, также она лечилась от наркотической и алкогольной зависимости. Она проживает в самом криминально опасном районе Детройта. У Санкиты три сводных брата от разных от…
Кирстен не дает ему закончить:
— Мистер Мидар, при всем моем уважении, штат интересует только, имеет ли эта женщина — биологическая бабушка ребенка — судимости за преступления перед законом. Она совершила много проступков, но ни одного преступления.
— А как же ее сын, погибший в огне? — возмущаюсь я. — Может ли хорошая мать спать, когда ее сын кричит и зовет на помощь?
— Я все проверила перед нашей встречей. Официального обвинения ей предъявлено не было. В протоколе записано, что она была в душе. К сожалению, трагедия произошла слишком быстро.
— Нет. Она была под кайфом. Санкита мне рассказала.
— Это бездоказательно, — хором отвечают Брэд и Кирстен.
Я смотрю на Брэда как на предателя. Разумеется, он прав, мои слова ничего не значат для суда.
— Хорошо, а психическое заболевание? Это тоже не берется в расчет?
— В данный период ее состояние удовлетворительное. Послушайте, если бы мы забирали детей у всех родителей, страдающих депрессиями и зависимостями, половина города жила бы в приемных семьях. Государство старается по возможности сохранить семью, и точка.
Брэд качает головой:
— Но это не верно.
— Что бы у нас было за общество, если бы вопрос усыновления решался в пользу владельцев красивых домов или более счастливых семей?
Я сжимаюсь от страха и лихорадочно думаю. Я не могу позволить Остин расти в доме миссис Робинсон. Не могу! Я обещала Санките. Кроме того, я люблю эту девочку.
— Санкита просила меня не позволять этой женщине приближаться к ее дочери. Если вас не устраивает моя кандидатура, давайте подберем семью, у которой будет стопроцентный шанс.
— Хорошая мысль, но желающих удочерить ее больше нет. У Санкиты не было сестер, поэтому бабушка ближайшая родственница девочки. Женщина тридцати шести лет вполне может получить право на воспитание ребенка.
Тридцати шести? Но я видела женщину по меньшей мере лет пятидесяти! Я поднимаю глаза и вижу на лице миссис Шеринг многозначительную улыбку. Все, я проиграла и не смогу выполнить просьбу Санкиты.
— Что же мне делать?
Губы Кирстен становятся похожи на карандашную линию.
— Хотите честно? Я считаю, вам стоит как можно скорее взять себя в руки. Дело будет закрыто, и миссис Робинсон получит право опеки над внучкой.
Я закрываю лицо руками и больше не сдерживаю слезы. На спину ложится рука Брэда, он поглаживает меня так же, как я глажу Остин.
— Все будет хорошо, — шепчет он. — Будет другой ребенок.
Меня душат рыдания, и я не могу объяснить ему, что плачу не из жалости к себе. Да, у меня будет другой ребенок, но у Остин не будет другой матери.
Глава 28
Все свободное время на следующей неделе я провожу в больнице. Меня не волнует мнение социального работника, я не хочу терять ни минуты общения с Остин. Каждый раз, прикасаясь к ее нежной коже, я молю Бога, чтобы эти моменты сохранились в ее памяти и хоть немного помогли в жизни.
Из-за ширмы появляется Ладонна и опускается в соседнее кресло.
— Только что звонила Кирстен, просила тебя позвонить ей до пяти часов.
Я загораюсь надеждой. Может, миссис Робинсон передумала? Или суд отклонил ее просьбу?
Я передаю Остин Ладонне и несусь по коридору к стойке администратора. Остин останется со мной, я это чувствую. Впрочем, когда-то мне казалось, что я беременна. И что Брэд мужчина моей мечты.
— Кирстен, это Брет Боулингер, — говорю я, набрав номер. — Что случилось? Я сейчас в больнице и могу спуститься в ваш ка…
— Нет, в этом нет необходимости. Я хотела лишь сообщить, что слушание назначено на завтра, на восемь утра, судья Гарсиа.
— Так ничего не изменилось?
— Нет. Тиа Робинсон вернулась в город. Только чудо помешает ей выйти завтра из здания суда без права опеки над внучкой.
Я прижимаю ладонь ко рту, чтобы сдержать крик отчаяния.
— Мне жаль, Брет, я лишь хотела, чтобы вы не питали надежд.
С трудом пролепетав слова благодарности, я кладу трубку и плетусь по коридору в палату. Мимо меня проходит мужчина со штативом для капельницы.
— Прогноз неутешительный? — спрашивает он.
— Смертельный, — отвечаю я, давясь слезами.
В неонатальном отделении я застаю Джин Андерсен, прижимающую к груди розовый пакет.
Увидев меня, она поднимается навстречу.
— Ну, посмотрите, что там. — Она протягивает мне подарок. — От всех женщин «Джошуа-Хаус».
Я принимаю пакет, но не могу заставить себя произнести слова благодарности.
Джин смотрит на меня во все глаза:
— Вы здоровы?
— Мать Санкиты забирает ребенка.
— Но Санкита просила вас воспитывать девочку. Она сама мне сказала.
— Слушание завтра, судья Гарсиа. Эта женщина ненормальная, Джин. Я боюсь за Остин. Вы можете пойти со мной? Расскажите судье о просьбе Санкиты.
Мисс Андерсен тяжело дышит и молчит.
— Только зря потрачу время, — говорит наконец она, зло усмехаясь. — Кому сейчас есть дело до воли Санкиты? Все это лишь слова, у нас нет доказательств. Так что сумасшедшая бабушка выиграет у школьной учительницы.
Я несколько секунд молчу и смотрю прямо в глаза Джин:
— Значит, нам надо убедить судью Гарсиа, что я действую в интересах Остин. Мы скажем, что Санкита не хотела, чтобы ее ребенок жил в Детройте, чтобы… — Я замолкаю, видя, как Джин качает головой.
— Считаете, все играют по правилам, да? Думаете, стоит вам мило улыбнуться и рассказать правду, как судья сразу же сделает по-вашему? — Глаза ее превращаются в узкие щелочки. — Нет. Боюсь, на этот раз будет иначе.
Я срываюсь и начинаю рыдать.
— Послушайте меня внимательно. — Джин больно сжимает мою руку. — Ваши крокодиловы слезы помогали вам всю жизнь, но получить ребенка они вам не помогут. Если вам действительно нужен этот ребенок, боритесь за нее. Это будет бой без правил, вам ясно?
Я всхлипываю и утираю глаза.
— Я буду бороться. Обязательно буду.
Я с удовольствием приму участие в боях без правил, жаль только, что все оружие у меня игрушечное.
Стены зала заседаний суда округа Кук выкрашены в цвет картонной коробки, и он производит впечатление заброшенного помещения, что очень соответствует и моему внутреннему состоянию. Шесть рядов пустых скамеек, разделенные проходом, повернуты лицом к кафедре и месту для свидетелей. Справа пустующие стулья для присяжных, сегодня их не будет. Вердикт будет выносить судья Гарсиа.
Брэд просматривает записи, а я кошусь на стол справа, где вполголоса переговариваются миссис Робинсон и назначенный судом адвокат мистер Крофт. Я поворачиваюсь и в очередной раз оглядываю пустые скамьи. Никому нет дела до этого процесса. Даже мисс Джин.
Ровно в восемь часов судья Гарсиа занимает место на кафедре и призывает к порядку. Мы узнаем, что миссис Робинсон не будет сегодня давать показания. Я не юрист, но понимаю, насколько опасно давать этой женщине слово. Кроме того, дело это несложное, и она ничего не выиграет своими показаниями.
Неожиданно на трибуну вызывают меня.
Я даю присягу, и Брэд просит меня представиться и объяснить, какое я имею отношение к Санките Белл. Я выдыхаю и убеждаю себя, что решение не было принято заранее и я смогу многого добиться во время слушания дела.
— Меня зовут Брет Боулингер. Я работала с Санкитой пять последних месяцев и была ей не только учительницей, но и подругой.
— Вы можете сказать, что у вас были близкие отношения с Санкитой? — спрашивает Брэд.
— Да, я очень ее любила.
— Санкита говорила с вами о матери?
Я кошусь на миссис Робинсон, сидящую футах в двадцати от меня.
— Да. Она рассказывала, что ее мать переехала в Детройт, а она приняла решение остаться. Санкита говорила, что не хочет такой жизни для себя и своего ребенка.
Брэд опирается локтем на край трибуны, со стороны может показаться, что мы с ним беседуем за столиком в «Кларке».
— Расскажите о происшествии в больнице.
— Да, конечно. — По шее тонкой струйкой стекает пот. — Это было после операции, около шести часов вечера. Я сидела одна у постели, и Санкита внезапно пришла в сознание. Она просила меня взять ребенка. — Я замолкаю на мгновение и закусываю губу. — Я пыталась убедить Санкиту, что она будет жить, но она настаивала. Понимала, что умирает. Санкита заставила меня дать слово, что я не брошу ее дочь.
Брэд протягивает мне носовой платок.
Я промокаю глаза и смотрю на миссис Робинсон — на ее лице не отражается ни одной эмоции.
— Я намерена сдержать слово.
— Благодарю, мисс Боулингер. У меня больше нет вопросов.
Приторный аромат одеколона мистера Крофта достигает трибуны на десять секунд раньше самого адвоката. Он степенно подтягивает коричневые брюки и только тогда поворачивается ко мне. Размеры его живота сравнимы с размерами живота Санкиты несколько недель назад.
— Мисс Боулингер, кто еще слышал, как Санкита просила вас взять ее ребенка?
— Никто. Мы были одни в палате. Но она раньше говорила об этом Джин Андерсен из «Джошуа-Хаус».
Адвокат машет передо мной вытянутым пальцем.