Ухудшению качества изделий он уделял особое внимание, ибо «без учета качества продукции количественные показатели представляют собой статистическую фикцию»,[1262] ухудшение качества делает более или менее декларативными количественные показатели. Приводились разительные примеры – брак текстильной промышленности составлял до 59 % производства, лишь 20 % кирпича выдерживали установленные нормы нагрузки. По доле производства брака новые предприятия не уступали старым. В стране возникла «система производства брака». «Ни агитационные меры, ни мероприятия административного и судебного порядка не в состоянии остановить этого процесса ухудшения качества».[1263]
Этот анализ, как и данные о накоплениях и их источниках, капитальном строительстве, электрификации, финансах и денежном обращении, показывавшие наличие серьезнейших диспропорций в экономике и их усиление, чему были посвящены следующие разделы работы, не приводили, однако, Раковского к осознанию необходимости внедрения экономических методов развития, использования рыночных отношений. Вносились лишь предложения о резком сокращении количества объектов строительства, концентрации работы на наиболее важных стройках. В своих выводах, касавшихся промышленного развития СССР, Раковский остановился на полпути. Иначе, собственно говоря, и быть не могло, ибо в противном случае он перестал бы быть коммунистом, оказался бы в том лагере, который считал для себя «классово враждебным».
Подробно рассматривалось положение в деревне, и это тем более важно, что рассуждения Раковского позволяют четко определить его отношение, а также отношение других оппозиционеров (как тех, кто, не раскаявшись, продолжал оставаться в тюрьмах-изоляторах и в ссылке, так и тех, кто находился вне пределов СССР) к сплошной коллективизации сельского хозяйства. Резко отрицательно оценивая насилие при создании колхозов, осуждая раскулачивание и депортацию крестьян, Раковский при всей своей вдумчивости и прозорливости явно недооценил силу принуждения, которой обладал государственный и партийный аппарат, хотя сделал весьма важные и точные прогнозы по некоторым вопросам. «Первым итогом (сплошной коллективизации. – Авт.) является подготовленное всей предыдущей политикой и углубленное периодом ультралевой авантюры падение производительных сил сельского хозяйства, бесспорное в области животноводства и отчасти технических культур и начинающее проявляться в области зерновых культур».[1264] «Падение производительных сил деревни неизбежно теперь при всех условиях».
В то же время в качестве бесспорного выдвигалось мнение о том, что политика сплошной коллективизации и ликвидации кулака провалилась, и предполагался распад колхозов. «Из деревни надо еще суметь взять, – писал Раковский. – А при создавшейся обстановке это будет не весьма легко. Нет никакого сомнения в том, что колхозы будут сдавать хлеб не охотнее, чем индивидуальные хозяйства, и что по отношению к ним придется применять чрезвычайные меры и прочие мероприятия “общественного” воздействия».[1265]
В этих оценках, как видим, переплетаются верные наблюдения и выводы с мнением не только о крайней социально-экономической неустойчивости колхозного строя, но и с предположением, что насильственное отчуждение крестьянства от земли не продержится долго. Раковский не мог подумать, что гниение советского сельского хозяйства в условиях «колхозно-совхозного строя» продлится более чем полстолетия.
Вносились некоторые конкретные предложения, распространявшиеся на область сельского хозяйства, которые явно свидетельствовали, что Раковский, как представитель оппозиции, выступал за сохранение прежней линии в этой области, против какого бы то ни было демонтажа новой экономической политики. Основными положениями его программы были жесткая контрактация кулака, но не лишение его стимулов к хозяйственной деятельности; возвращение к системе продналога в отношениях с крестьянством с тем, чтобы дать ему возможность распоряжаться своей остальной продукцией; полный отказ от попыток насаждения колхозов силой и от политики ликвидации кулака как класса.
В заключение говорилось: «Само собой разумеется, что я не думаю, что эту программу может осуществить центр. Ее осуществление предполагает резкую перестройку всей системы политики, колоссальную мобилизацию пролетариата и бедноты, реформу партии, смену центристского руководства и все, с этим связанное. Само собой разумеется, что никто не гарантирует нам удачи этой программы, ни тем более того, что она может быть легко осуществима».[1266]
К глубокому сожалению, до нас дошли далеко не все документы и публицистические произведения Х. Г. Раковского, написанные в ссылке. Значительная часть из них была перехвачена – то ли на пути следования к адресатам, то ли у них, то ли во время обысков у самого Раковского. Отчасти судить о содержании двух из таких документов мы можем на основании статьи Е. М. Ярославского, который обильно их цитировал, признавая источник их поступления в его распоряжение – любезность ОГПУ. «Вот произведение Раковского, относящееся к последнему времени, в котором он оценивал коллективизацию», – писал Ярославский, называя оценки, данные в нем, пасквилем. Следующие за этим цитаты убеждают, что Раковский считал колхозную собственность и выборное управление колхозами фикцией, предрекал непрерывное развитие и расцвет колхозной бюрократии.
Точность и глубина следовавших за этим оценок «колхозного строя», данных на заре его становления и к тому же умозрительно, в основном лишь по критически осмысленным печатным источникам, поражают. Раковский писал: «Детище бюрократической фантазии, колхозы… будут опоясаны во всех направлениях стальными обручами бюрократического аппарата. Колхозы будут во всем терпеть нужду, но эта нужда будет широко компенсирована чиновниками и охранителями тайными и явными. Это подтверждает еще раз, что чиновничий социализм в свою очередь рождает чиновников, и то, что социалистическое общество, к которому, по уверениям официальных писак, мы подошли уже вплотную, будет царством чиновников».
Это была, на наш взгляд, наиболее глубокая на то время характеристика не только сущности коллективизации, но и командно-бюрократического управления, складывавшегося в СССР, в целом как проявления тоталитарной системы, вступавшей в фазу своей зрелости. Раковский предрекал (правда, с оттенком «Неужели это может произойти?!») и меры государственного феодализма, которые действительно вскоре были осуществлены: «Но что будет завтра, когда все будет коллективизировано? Куда будут уходить батраки и бедняки? Несомненно, в город, увеличивая армию безработных и оставляя, может быть, деревню без рабочих рук. Неужели может случиться, чтобы наша пролетарская власть издала закон, прикрепляющий крестьянина – бедняка и середняка – к его колхозу, а нашу красную милицию обязывающую ловить на улицах беглецов и возвращать их на место жительства».[1267]
Второй документ, упоминаемый Ярославским, – ответ Янеку (личность нам неизвестна, это, скорее всего, псевдоним). Здесь еще ярче звучит фактическое признание, что Ярославский пользовался перехваченными, конфискованными материалами, ибо, разумеется, не сам же адресат передал ему это письмо?! Представляется, что такого рода самоубийственные акции в начале 30-х годов еще происходить не могли, что они могли воплотиться в действительность лишь во время Большого террора. В ответе шла речь о том, что в СССР произошла фактическая ликвидация нэпа.[1268]
Статьи и заявления Х. Г. Раковского 1928–1930 гг. относились к числу первых документов, которые фиксировали уже на рубеже 20–30-х годов резкое падение интеллектуального достоинства компартии, падение партийного интеллектуализма, и без того не весьма высокого в условиях существования централистской партии «нового типа». Раковский сумел подметить это падение в самом его начале, когда только еще начинал действовать и когда еще был негласным запрет на теоретическое творчество для всей партии, за исключением одного-единственного лидера. Это падение стало вполне очевидным несколько позднее, когда на волне террористического режима, судебных и внесудебных кровавых репрессий, в обстановке страха и показного, лицемерного обожания Сталин был провозглашен «величайшим гением всех времен и народов».
На статьи Х. Г. Раковского неоднократно ссылались авторы материалов, опубликованных в «Бюллетене оппозиции». Л. Д. Троцкий, например, в сентябре 1932 г. указывал на «суровый диагноз», поставленный Раковским «в наиболее головокружительный момент сплошной коллективизации».[1269] Через некоторое время в очерке, посвященном Раковскому, Троцкий дал весьма высокую оценку его работ, написанных в ссылке в конце 20-х – начале 30-х годов: «В ряде замечательных работ, где широкое обобщение опирается на богатый фактический материал, Раковский из Астрахани властно вмешивался в планы и мероприятия Москвы… В середине 1930 г., в месяцы чрезвычайного бюрократического головокружения от плохо продуманных успехов (намек на название статьи Сталина. – Авт.), Раковский предупреждал, что насильственная индустриализация неизбежно ведет к кризису».[1270] И далее: «Работы Раковского, как и вся вообще оппозиционная литература, не выходили из рукописной стадии. Они переписывались, пересылались из одной ссыльной колонии в другую, ходили по рукам в политических центрах; до масс они почти не доходили. Первыми читателями рукописных статей и циркулярных писем Раковского являлись члены правящей сталинской группы. В официальной