[2562] и других художников гротески доведены до той красоты и добротности, какие мы ныне видим. Но если названный Джованни и другие довели их до высшего совершенства, все же первым похвалить следует Морто за то, что он первым открыл их вновь и вложил все свои усилия в этот род живописи, именуемый гротесками потому, что большая часть его была найдена в гротах римских развалин, не говоря уже о том, что, как всякому известно, добавить к тому, что уже найдено, не так уж трудно.
Занятия гротесками во Флоренции продолжал Андреа Фельтрини, прозванный ди Козимо, так как он учился фигурам у Козимо Росселли[2563], который отлично их выписывал, а затем гротескам учился у Морто, как об этом только что было сказано. Андреа этот был одарен природой в этой области такой изобретательностью и таким изяществом, что научился писать фризы более крупные, богатые и обильные и в другой манере, чем древние, более строго связывая их друг с другом и дополняя их фигурами, чего не увидишь ни в Риме, ни в других местностях, за исключением Флоренции, где он написал их огромное количество; и не было никого, кто бы превзошел его в этой области качеством, как мы это видим по написанному им в Санта Кроче во Флоренции обрамлению в виде мелких цветных гротесков на пределле вокруг Оплакивания, исполненного Пьетро Перуджино для алтаря Серристори[2564]. Эти гротески сначала проложены красным смешанным с черным, а сверху оттенены различными красками и написаны легко, с грацией и смелостью величайшими.
Он первым начал расписывать стены домов и дворцов по штукатурке из извести, смешанной с черной краской из толченого угля или жженой соломы. По этой сырой штукатурке, прибавив к ней белил и нарисовав гротески на нескольких картонах в соответствии с задуманными их членениями, а затем, припорошив эти рисунки на штукатурку, он железным орудием процарапывал их по ней так, что весь фасад оказывался нарисованным этим железом. А потом, соскоблив белила с фона этих гротесков, который в этих местах оставался темным, он накладывал тени или тем же железом выправлял рисунок. Затем он всю эту работу в целом отмывал жидкой акварелью, разведенной в воде черной краской, и получалось нечто на взгляд красивое, изящное и богатое, как об этом рассказано в теоретической части, в 26-й главе, озаглавленной «сграффито».
Первые фасады, расписанные Андреа в этой манере, были в Борго Оньиссанти фасад дома Гонди, очень красивый и изящный; на набережной Арно, между мостами Санта Тринита и Каррайя, в сторону Санто Спирито; очень наряден и разнообразен по своим членениям фасад Ланфредино Ланфредини; у Сан Микеле на площади Паделла он отделал также способом сграффито дом Андреа и Томмазо Сертини в еще более разнообразной и широкой манере, чем те два[2565]. Светотенью он отделал фасад церкви братьев-сервитов, где в двух нишах живописец Томмазо ди Стефано написал ангела, благовествующего деве[2566], а во дворе, там, где истории из жития св. Филиппа и Богоматери, работы Андреа дель Сарто, он между двумя дверьми написал прекраснейший герб папы Льва X[2567], а по случаю прибытия этого первосвященника во Флоренцию он украсил фасад Санта Мариа дель Фьоре многочисленными прекрасными гротесками[2568]. Это устроил ему Якопо Сансовино[2569], на одной из сестер которого он был женат. Им же был сделан балдахин, под которым шел папа, с сенью, расписанной прекраснейшими гротесками и знаменами, с гербом этого папы и другими эмблемами церкви[2570]. Позднее он был подарен флорентинской церкви Сан Лоренцо, где его можно видеть и поныне, так же как и многочисленные хоругви и знамена, сделанные по случаю этого приезда в честь многих рыцарей, посвященных названным первосвященником и другими князьями, и развешанные в разных церквах этого города.
Андреа постоянно обслуживал семейство Медичи во время бракосочетания герцога Джулиано и герцога Лоренцо[2571], участвуя в их свадебном убранстве, которое заполнялось всякими гротескными украшениями, а также и во время погребения этих князей, когда много поручений давали ему и Франчабиджо и Андреа дель Сарто, Понтормо и Ридольфо Гирландайо, а для триумфов и прочих праздничных украшений — Граначчо, так что ничего хорошего без него невозможно было создать. Был Андреа самый лучший человек из всех бравшихся за кисть, от природы был он очень робким и никогда не принимался сам ни за какую работу, так как боялся просить заработанные деньги и предпочитал работать весь день напролет, лишь бы не вмешиваться в какие-либо дрязги. И потому объединился он с Мариотто ди Франческо, позолотчиком, человеком в своем деле самым стоящим и опытным, какие только бывали но всем этом ремесле, и весьма бойким в добывании работы и очень ловко получавшим деньги и заключавшим сделки. Он привлек в их сообщество также позолотчика Рафаэлло ди Бьяджо, и так и работали они втроем все вместе и делили на три части весь заработок за выполненные работы, и сотрудничество это продолжалось до их смерти[2572].
Возвращаясь же к работам Андреа, скажу, что для Джован Мариа Бенинтенди он в его доме расписал все потолки и разукрасил все передние, там, где находятся истории, написанные Франчабиджо и Якопо из Понтормо[2573]. С Франчей он ездил в Поджо, где написал обрамления этих историй терретой так, что лучшего увидеть невозможно[2574]. Для кавалера Гвидотти на Виа Ларга он отделал фасад его дома сграффито, а равным образом и еще один красивейший фасад дома Бартоломео Панчатики, выстроенного на площади дельи Альи и принадлежащего ныне Роберто деи Риччи[2575]. Не расскажешь об узорах, кессонах, сундуках и большом числе потолков, выполненных собственноручно Андреа: так как весь этот город ими переполнен, перечислять их не буду. Не умолчу о написанных им тондо с разнообразными гербами, ибо не проходило ни одной свадьбы, чтобы вся мастерская его не была завалена заказами того или другого горожанина, и никогда не выполнялось ни одного узора для парчи или льняной и шерстяной ткани без того, чтобы не получить от него рисунок, настолько изящный, разнообразный и красивый, что он придавал душу и жизнь всем этим вещам, и если бы Андреа сознавал, каким он обладает даром, он приобрел бы великие богатства, но для него достаточно было и того, что он живет и любит искусство.
Не могу не рассказать и о том, как в бытность мою на службе у герцога Алессандро Медичи, когда я был еще молод, мне по случаю приезда Карла Пятого во Флоренции заказаны были знамена для замка, или же, как его теперь называют, цитадели[2576]. И была там одна хоругвь в восемнадцать локтей по древку и в сорок в длину, малинового сукна, расшитая кругом золотыми узорами с эмблемами императора Карла V и дома Медичи, а в середине был герб его величества, на который ушло сорок пять тысяч листков золота. В помощники я пригласил Андреа для узора и Мариотто, как позолотчика. И от этого человека, относящегося с присущими ему любовью и добротой к тем, кто обучается искусству, я научился многому. Опытность Андреа была такова, что я не только сам часто пользовался его услугами, когда сооружались арки по случаю приезда его величества, но и когда прибыла дочь Карла V мадама Маргарита для бракосочетания с герцогом Алессандро, я пригласил его и Триболо[2577] для убранства, которое я соорудил в доме великолепного Оттавиано деи Медичи у Сан Марко и которое гротесками украшал он, статуями Триболо, а фигурами и историями — я.
Наконец, много работ было им сделано при погребении герцога Алессандро и еще больше на свадьбе герцога Козимо, ибо все придворные эмблемы, написанные мессером Франческо Джамбуллари, сочинившим праздничные украшения для этой свадьбы, были выполнены Андреа с различными и разнообразными украшениями[2578]. Между тем Андреа при своем мрачном умонастроении, которое часто его мучило, не раз собирался лишить себя жизни, но друг его Мариотто следил за ним зорко и охранял его так, что закончил он свой жизненный путь только в старости шестидесяти четырех лет от роду[2579], оставив по себе в наши дни славу мастера гротесков доброго, превосходного и редкостного, почему все занимающиеся этим ремеслом, не только во Флоренции, но и в других местах, постоянно и все больше и больше подражают его манере.
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ МАРКО КАЛАБРИЙЦАживописца{118}
Когда в мире рождается великий светоч в какой-либо науке, сияние его, где большим пламенем, а где меньшим, но повсеместно озаряет собою все, да и чудеса, им творимые, бывают в зависимости от места и воздуха то большими, то меньшими. Ведь поистине такие-то таланты, в таких-то местах всегда бывают способны к делам невозможным для других, которые, сколько бы они ни трудились, никогда тем не менее не могут достигнуть величайшего совершенства. Но когда мы видим, что какой-либо плод возрос в месте для его произрастания необычном, мы этому дивимся и тем более можем радоваться доброму таланту, когда находим его в таких краях, где люди подобного склада не рождаются. Вот таким и был живописец Марко калабриец, который, покинув свою родину, выбрал своим местожительством Неаполь, как город приветливый и полный приятностей, хоть путь держал он в Рим, дабы найти там цель, к которой ведут занятия искусством