ак Франческо был очень красив и лицо его и наружность были очень изящными, скорее ангельскими, чем человеческими, то и изображение его в этом шаре казалось божественным, и так счастливо удалась ему вся эта работа, что написанное не отличалось от действительного, так как блеск стекла, все подробности отражений, свет и тени были столь подлинными и верными, что большего от человеческих способностей ожидать было невозможно.
Закончив эти работы, признанные редкостными не только его стариками, но изумительными и чудесными многими другими, знавшими толк в искусстве, он уложил картины и портрет и в сопровождении одного из дядей отправился в Рим[2593]. Там увидел картины датарий, оценил их по достоинству, и юноша с дядей тотчас же были представлены папе Клименту, который, увидев работы и столь юного Франческо, был поражен, а вслед за ним и весь двор. И его святейшество тут же, оказав ему много милостей, заявил, что желает передать Франческо роспись Папской залы, все своды которой в свое время отделал лепниной и живописью Джованни из Удине[2594].
И вот, после того как Франческо поднес картины папе и получил от него не только обещания, но и всякие милости и подарки, он, побуждаемый славой и похвалами, которые он слышал, и пользой, на которую он мог возлагать надежды при подобном первосвященнике, написал прекраснейшую картину Обрезания[2595], признанную папой вещью весьма редкостной по выдумке из-за необычайно тройного освещения этой картины, ибо первые фигуры были освещены сиянием лика Христова, на вторые падал свет от фигур, приносивших жертвенные дары и поднимавшихся по лестницам с зажженными факелами в руках, а задних обнаруживала и освещала заря, раскрывавшая прекрасный пейзаж с многочисленными постройками. Законченную картину он поднес папе, поступившему с ней не так, как с другими, ибо картину с Богоматерью он подарил кардиналу Ипполито Медичи, своему племяннику, а портрет в зеркале мессеру Пьетро Аретино, поэту, находившемуся у него на службе. Обрезание же он оставил у себя, а со временем, как говорят, оно перешло к императору. Но портрет с зеркалом я помню: в юные годы я видел его в Ареццо, в доме названного мессера Пьетро Аретино, где его показывали проезжающим через город иностранцам как редкостную вещь; позднее он попал, а как, не знаю, в руки вичентинца Валерио, резчика по хрусталю, ныне же он находится у венецианского скульптора Алессандро Витториа, ученика Якопо Сансовино.
Возвратимся, однако, к Франческо: обучаясь в Риме, он пожелал увидеть все находившиеся в этом городе древние и новые произведения как скульптуры, так и живописи. Но особенно преклонялся он перед творениями Микеланджело Буонарроти и Рафаэля Урбинского, и, как потом говорили, дух Рафаэля вселился в тело Франческо, так как видели, что юноша этот был столь же редкостным в искусстве и благородным и приятным в обращении, каким был Рафаэль, а главное, потому, что стало известно, насколько он старался во всем ему подражать и больше всего в живописи. Старания эти были не напрасны, ибо многочисленные мелкие картины, написанные им в Риме, большая часть которых попала затем в руки кардинала Ипполито Медичи, были поистине чудесны; таким же было и тондо с прекраснейшим Благовещением, написанное им для мессера Аньоло Чезис, находящееся ныне в его доме и почитающееся редкостной вещью[2596]. Равным образом написал он картину с Мадонной, Христом, несколькими ангелочками и св. Иосифом, исключительно прекрасную по выражению лиц, по колориту и по изяществу и тщательности, с каким они явно написаны; произведение это раньше было у Луиджи Гадди, теперь же должно быть у его наследников.
Прослышав о его славе, синьор Лоренцо Чибо, начальник папской гвардии и человек очень красивый, заказал свой портрет Франческо, который, можно сказать, не написал его, а воссоздал его во плоти и живым. После этого Франческо, получив заказ от мадонны Марии Буффалини из Читта ди Кастелло на образ, предназначавшийся для одной из капелл, той, что возле дверей в Сан Сальваторе дель Лауро, он изобразил на нем читающую Богоматерь в воздухе с младенцем у ног; внизу же в необычайной и прекрасной позе стоит на одном колене св. Иоанн и, повернувшись всем телом, указывает на младенца Христа, а на земле в сокращении изображен спящий кающийся св. Иероним[2597].
Однако завершить эту работу ему помешали разгром и ограбление Рима в 1527 году, что стало причиной не только тому, что на некоторое время искусства были заброшены, но также и тому, что у многих художников отнята была жизнь, и чуть не лишился ее и Франческо, ибо, когда начался разгром, он так был поглощен работой, что, когда солдаты ломились в дома и несколько немцев было уже в его доме, он, несмотря на производимый ими шум, не отрывался от работы. Когда же они ворвались и увидели, как он работает, они были так поражены его творением, что повели себя как люди благородные, какими им и полагалось быть, и оставили его в покое. Итак, в то время как нечестивейшей жестокостью этих варварских народов разрушался и несчастный город, и творения светские наравне со священными, без почтения ни к Богу, ни к людям, те же самые немцы его охраняли и весьма уважали и защищали от всякой обиды. Одной докукой для него было тогда лишь то, что один из них оказался большим любителем живописных произведений, и пришлось делать ему бесконечное количество рисунков пером и акварелью, которыми он как бы расплачивался. Когда же солдаты сменились, Франческо чуть было не угодил в беду, а именно, когда он пошел разыскивать каких-то там друзей, его забрали другие солдаты и ему пришлось уплатить выкуп теми немногими скудо, которые при нем были. Дядя был огорчен и этим, а также и тем, что такая беда лишила Франческо надежды приобрести знания, славу и состояние, и потому решил, видя, что Рим почти что совсем разрушен, а папа взят в плен испанцами, увезти его обратно в Парму. И вот, отослав его на родину, сам он остался на несколько дней в Риме и передал образ, написанный для Марии Буффалини, монахам делла Паче, где он находился много лет в монашеской трапезной, а затем мессером Джулио Буффалини перенесен в их церковь в Читта ди Кастелло.
А Франческо приехал в Болонью, и в общении с многочисленными друзьями прожил в этом городе несколько месяцев, и главным образом в доме близкого своего приятеля, одного пармского седельника, так как помещение это ему понравилось. В это же время он передал для гравировки несколько рисунков светотенью и, между прочим, Усекновение глав св. Петра и св. Павла, а также Диогена крупных размеров[2598]. Он подготовил и много других для гравировки на меди и печати, имея для этого дела при себе некоего мастера Антонио из Тренто[2599], но осуществления подобные замыслы тогда не получили, ибо ему пришлось приступить к работе над многими картинами и другими заказами для болонских дворян, и его первой живописной работой, какую он показал в Болонье, был очень крупный св. Рох для капеллы де Монсиньори в Сан Петронио[2600]. Он придал ему прекраснейшее выражение лица и написал его прекраснейшим во всех подробностях, изобразив его как бы преодолевшим ту боль, которую ему причиняет чумная язва на бедре; он выражает это тем, что воздевает голову к небу, благодаря Господа, как поступают праведники даже и при несчастиях, их постигающих. Работу эту он выполнил для некоего Фабрицио из Милана, полуфигуру которого со сложенными руками он изобразил на этой же картине как живую; естественной кажется также изображенная там же собака, равно как и великолепные пейзажи, в чем Франческо всегда особенно отличается. После этого он написал для пармского врача д'Альбио Обращение св. Павла со многими фигурами и пейзажем, — произведение редкостнейшее, для своего же друга седельника еще одну исключительно прекрасную Богоматерь, повернувшуюся в прекрасной позе боком, с несколькими другими фигурами. Для графа Джорджо Маццуоли он написал еще одну картину и два полотна гуашью для магистра Луки деи Леути, где несколько изящных фигурок выполнены очень хорошо[2601].
В это время названный Антонио из Тренто, состоявший при нем для гравировки, однажды утром, когда Франческо был еще в постели, открыл один из его сундуков и выкрал все гравюры на меди и на дереве, а также все рисунки, какие у него были, и, убравшись с ними к чертям, никогда больше ничего о себе знать не давал. Тем не менее гравюры Франческо получил обратно, ибо тот оставил их у одного из своих друзей в Болонье, предполагая, вероятно, забрать при удобном случае, рисунки же так никогда и не были получены. Поэтому он в полном почти отчаянии возвратился к живописи, нарисовал для заработка какого-то там болонского графа, а затем написал образ Богоматери с Христом, который держит земной шар[2602]: у Мадонны прекраснейшее выражение лица, очень естествен равным образом и младенец, ибо он имел обыкновение вкладывать в лица детей чисто детскую живость, в которой проявляются острота и лукавство, часто присущие мальчикам. Он и Богоматерь одел необычайным образом, надев на нее платье с желтоватыми кисейными рукавами, как бы затканными золотом, и это платье было действительно исключительно изящным, так как просвечивающее тело казалось живым и очень нежным, не говоря о том, что нигде нет лучше написанных волос. Картина эта предназначалась для мессера Пьетро Аретино, но в это время в Болонью прибыл папа Климент, и Франческо поднес ее ему. После этого она каким-то образом попала в руки мессера Диониджи Джанни, ныне же ею владеет его сын, мессер Бартоломео, который приспособил ее так, что с нее уже сделано пятьдесят копий (так она ценится).