Выйдя из тюрьмы, Маркантонио закончил для Баччо Бандинелли уже начатый им большой лист, полный обнаженных фигур, которые поджаривают лежащего на решетке св. Лаврентия[2872]. Лист этот был тогда же признан поистине прекрасным, да и гравирован он с мастерством необычайным. А Бандинелли, в то время как Маркантонио резал лист, пожаловался папе, но понапрасну, что Маркантонио делает много ошибок. И получил Бандинелли в благодарность именно ту награду, которую он заслужил своим неблагородством. Закончив лист, Маркантонио, прежде чем Баччо об этом узнал, но будучи сам обо всем осведомлен, отправился к папе, который весьма ценил успехи в области рисунка, и показал ему оригинал, нарисованный Бандинелли, а затем — только что отпечатанный лист, после чего папа убедился в том, что Маркантонио весьма рассудительно не только не допустил никаких ошибок, но и исправил многие и притом весьма существенные ошибки, допущенные Бандинелли, и что он обнаружил гораздо больше знаний и уменья в гравюре, чем Баччо в рисунке. И папа очень его похвалил и после этого всегда охотно видел его при себе и, как полагается, почтил его своими благодеяниями. Однако, когда случилось разграбление Рима, Маркантонио стал чуть ли не нищим, так как он не только потерял все свое имущество, но, желая вырваться из рук испанцев, был вынужден заплатить хороший выкуп. Сделав это, он покинул Рим и никогда больше туда не возвращался, да и не так много можно увидеть вещей, выполненных им с тех пор. Многим обязано наше искусство Маркантонио за то, что он в Италии положил начало эстампу на потребу и на пользу искусству и в помощь всем его мастерам, почему многие и создали после него произведения, о которых будет сказано ниже.
Так, Агостино Венецианец, о котором уж говорилось выше, переехал после описанных нами событий во Флоренцию, намереваясь вступить в содружество с Андреа дель Сарто, считавшимся после Рафаэля одним из лучших живописцев Италии. И вот Андреа, уступив его уговорам, согласился печатать свои произведения и нарисовал усопшего Христа, поддерживаемого тремя ангелами. Но так как Андреа это не удалось в точности так, как он это задумал, он с тех пор больше никогда не соглашался что-либо напечатать из своих произведений. Правда, после его смерти кем-то были выпущены гравюры с Посещением св. Елизаветы и Крещением народов св. Иоанном, заимствованные из одноцветных историй, которые Андреа написал во Флоренции в помещении Сообщества делло Скальцо[2873].
Равным образом и Марко из Равенны помимо вышеупомянутых вещей, выполненных им совместно с Агостино, сделал и единолично много хороших и похвальных гравюр, помеченных уже упоминавшейся его монограммой.
После них было еще много превосходнейших гравюр, так что каждая провинция могла наслаждаться, глядя на почтенные работы отмеченных мастеров. Среди них оказался один, которому хватило смелости печатать с деревянных досок листы, на которых светотени казались написанными кистью, дело хитрое и трудное. А был это не кто иной, как Уго да Карпи, хотя и посредственный живописец, однако в других областях человек острейшего ума на всякие выдумки. Как уже говорилось в тридцатой главе теоретического введения, он же и оказался первым, кто попробовал и кому посчастливилось это сделать при помощи двух досок, одна из которых подобно медной служила ему для определения границ теней, а другая — для передачи тона краски, причем резцом углублялось все, кроме светов, которые на бумаге оставались белыми, так что после напечатания они казались высветленными при помощи белил[2874]. В этой манере Уго отпечатал лист с рисунка Рафаэля, выполненного светотенью и изображавшего сидящую Сивиллу и одетого отрока, который светит ей факелом. После того как это ему удалось, Уго, расхрабрившись, попытался печатать листы при помощи трех деревянных досок и в три тона: первая доска давала тень, вторая, с более нежным оттенком, — полутон, третья, — с более глубокими вырезами, давала светлый тон фона и белые света бумаги. Этот способ также ему удался, и он отпечатал лист, на котором Эней выносит на своей спине Анхиза из пылающей Трои[2875]. А затем он сделал Снятие со креста и историю Симона Мага, в свое время представленную Рафаэлем на коврах в упоминавшейся уже капелле. Равным образом вырезал он и Давида, убивающего Голиафа, а также Бегство филистимлян по рисунку Рафаэля, предназначавшемуся для росписей папских Лоджий, а после многих других вещей, также выполненных светотенью, он тем же способом изобразил Венеру со многими резвящимися амурами. А так как он, как уже говорилось, был живописцем, не умолчу я и о том, что написал он маслом, не пользуясь кистью, а только пальцами и частично всякими другими диковинными своими инструментами, алтарный образ на дереве, находящийся в Риме над алтарем Святого Лика[2876]. Однажды утром, слушая обедню перед этим алтарем вместе с Микеланджело и увидев надпись, говорившую, что образ написан Уго да Карни без применения кисти, я, рассмеявшись, указал на эту надпись Микеланджело, который, тоже рассмеявшись, отвечал мне: «Было бы лучше, если бы он все-таки воспользовался кистью и написал бы все это в лучшей манере».
Итак, благодаря изобретенному Уго способу печатанья гравюр с двух разных деревянных досок для изображения светотени, многие другие, следуя по его стопам, стали выпускать множество превосходнейших листов. Так, уже после него, сиенский живописец Бальдассаре Перуцци напечатал подобным же светотеневым способом великолепнейший лист с изображением Геркулеса, который гонит фигуру Алчности, нагруженную золотыми и серебряными сосудами, с горы Парнаса, где собрались Музы в разнообразных и красивых позах. Франческо же Пармиджано вырезал на развернутом королевском листе Диогена — эстамп, по красоте своей превосходивший любой, когда-либо исполненный Уго[2877]. Показав этот способ печатания эстампов с трех досок Антонио из Тренто, тот же Пармиджано заставил его выполнить на большом листе светотенью Усекновение главы св. Петра и главы св. Павла, а затем на другом листе, но только с двух досок, — Тибуртинскую Сивиллу, показывающую императору Октавиану новорожденного Христа на лоне Богоматери, а также сидящую обнаженную мужскую фигуру с красивым поворотом в плечах, равно как и возлежащую Богоматерь в овале, не говоря о многих других листах, которые были напечатны не им самим, а после его смерти гравером Джоанниколо из Виченцы. Однако самые красивые листы после смерти означенного Пармиджано были выполнены сиенцем Доменико Беккафуми, как о том будет подробно сказано в жизнеописании этого самого Доменико[2878].
Не менее, впрочем, похвальным было изобретение более легкого, хотя и менее отчетливого, чем резцом, способа гравирования эстампов, а именно при помощи травления, когда прежде всего медную доску покрывают воском, лаком или масляной краской, а затем по ней рисуют остроконечным инструментом, процарапывающим воск, лак или краску. И действительно, если после этого залить доску крепкой жидкостью[2879], выедающей медь и образующей на ней углубления, можно приступить к печатанию с такой доски. Этим способом Франческо Пармиджано выполнил множество небольших, но очень изящных вещей, как-то: Рождество Христово, Плач Марий над телом, один из ковров папской капеллы, вытканный по рисункам Рафаэля, и многие другие[2880].
После этих мастеров вичентинский живописец Баттиста совместно с веронцем Баттистой дель Моро сделал пятьдесят гравюр с разнообразными и красивыми пейзажами, а во Фландрии Иероним Кок изобразил семь свободных искусств, в Риме же венецианец фра Бастиано воспроизвел Посещение, написанное для церкви Санта Мариа делла Паче, а также Посещение, написанное Франческо Сальвиати в Мизерикордии к празднику Усекновения главы, не говоря о многих других гравюрах, выполненных в Венеции как живописцем Баттистой Франко, так и многими другими мастерами[2881].
Вернемся, однако, к простым гравюрам на меди. После того как Маркантонио уже выполнил все то, что было перечислено нами выше, Россо приехал в Рим, и Бавьера убедил его доверить печати некоторые из его произведений. Тогда Россо обратился к веронцу Джан Якопо дель Каральо, у которого была превосходнейшая рука и который всячески пытался подражать Маркантонио[2882], и поручил ему вырезать нарисованную им анатомическую фигуру с высушенного трупа, держащую в руках череп и сидящую на земле рядом с поющим лебедем. Лист этот удался настолько, что Россо после этого заказал на листах должных размеров гравюры с нескольких своих рисунков, изображавших подвиги Геркулеса, а именно: Поражение Гидры, Бой с Цербером, Убиение Кака, Укрощение быка, которому Геркулес переламывает рога, Бой кентавров и, наконец, кентавра Несса, уносящего Деяниру. Листы эти получились настолько красивыми и настолько отменной резьбы, что тот же Якопо, опять-таки по рисункам Россо, выполнил историю сорок, которые были обращены в ворон за то, что они вздумали соперничать с Музами, состязаясь с ними в пении.
Когда же после этого Бавьера заказал Россо нарисовать для одной книги двадцать богов в нишах, каждого со своими атрибутами, Якопо Каральо вырезал их в изящной манере, а вскоре — и их превращения, к которым, однако, Россо, поссорившись с Бавьерой, дал только два рисунка, десять же других Бавьера заказал Перино дель Вага. Два рисунка Россо изображали Похищение Прозерпины и Филиру, ласкающую Сатурна, превратившегося в коня. Все рисунки были награвированы Каральо с таким мастерством, что они все