ились самые тесные взаимоотношения. И вот Триболо, несколько приободрившись и обдумав свое положение, сделал в ризнице Сан Лоренцо глиняные копии со всех фигур, высеченных Микеланджело из мрамора, а именно Аврору, Сумерки, День и Ночь, и они вышли у него так удачно, что мессер Джованни Баттиста Фиджованни, настоятель Сан Лоренцо, которому он подарил Ночь за то, что тот отпирал ему ризницу, признал ее вещью редкостною и подарил ее герцогу Алессандро, продавшему ее впоследствии названному Джорджо Вазари, работавшему у его превосходительства, так как знал, что Вазари занимается такими делами; в его доме в Ареццо она сейчас и находится вместе с другими произведениями искусства[3210]. После этого Триболо скопировал подобным же образом из глины Мадонну, высеченную Микеланджело из мрамора для той же ризницы, и поднес ее названному мессеру Оттавиано деи Медичи, который заказал для нее Баттисте дель Чинкве прекраснейшее каменное обрамление с колоннами, консолями, карнизами и иной превосходно выполненной резьбой[3211].
Между тем по его милости и так как он был депозитарием его превосходительства, Бертольдо Корсини, начальник строительства возводившейся тогда крепости, заказал Триболо один из трех гербов, которые, по распоряжению герцога, должны были быть помещены на каждом бастионе, высотой в четыре локтя и с двумя обнаженными фигурами, изображающими Победы. Герб этот был изготовлен быстро и очень тщательно с добавлением трех маскеронов, несущих герб и фигуры, и он понравился герцогу настолько, что тот стал проявлять к Триболо величайшую благосклонность[3212].
Вскоре после этого герцог отправился в Неаполь, дабы оправдаться перед императором Карлом V, только что возвратившимся из Туниса, в разной клевете, возведенной на него кое-кем из его граждан, и он не только оправдался, но и получил от его величества в супруги его дочь синьору Маргариту Австрийскую и написал во Флоренцию, чтобы там были назначены четыре человека, которые устроили бы во всем городе великолепное и пышнейшее убранство для приема с подобающим великолепием прибывающего во Флоренцию императора[3213]. А так как мне было поручено распределять работы по приказанию его превосходительства, распорядившегося, чтобы я согласовывал их с упомянутыми четырьмя господами, каковыми были Джованни Корси, Луиджи Гвиччардини, Палла Ручеллаи и Алессандро Корсини, я и передал Триболо самые крупные и наиболее трудные заказы по этому празднеству, а именно четыре больших статуи. Первой была статуя Геркулеса, убивающего гидру, высотой в шесть локтей, круглая и вся посеребренная, и была она поставлена на углу площади Сан Феличе в конце Виа Маджо со следующим изречением, начертанным серебряными буквами на постаменте:
Ut Hercules labore et aerumnis monstra edomuit, ita Caesar virtute et clementia, hostibus victis seu placatis, pacem orbi terrarum et quietem restituit[3214].
Двумя другими были два колосса по восемь локтей каждый, и один олицетворял реку Баграду и стоял на шкуре той самой змеи, которая была привезена в Рим, а другой Ибера с рогом Амальтеи в одной руке и кормилом в другой; они были окрашены в бронзовый цвет, и на постаментах были следующие слова: под Ибером
Hiberus ex Hispania[3215]
а под другим
Bagradas ex Africa[3216].
Четвертая статуя в пять локтей, стоявшая на Канто де'Медичи, олицетворяла Мир; в одной руке у нее была оливковая ветвь, а в другой горящий факел, поджигающий целую гору оружия, сваленного у постамента, на котором она стояла и где были начертаны следующие слова:
Fiat pax in virtute tua[3217].
Он не доделал коня длиной в семь локтей и статуи императора в доспехах, предназначавшихся для площади Санта Тринита, так как его приятель Тассо, резчик по дереву, не торопился с постаментом и другими деревянными резными частями, теряя время на рассуждения и шуточки, и едва лишь успели покрыть оловом по сырой еще глине одного только коня, на постаменте которого были следующие слова:
Imperatori Carolo Augusto victoriosissimo post devictos hostes, Italiae pace restituta et salutato Ferdin. fratre, expulsis iterum Turcis, Africaque perdomita, Alexander Med. Dux Florentiae D-D.[3218].
После отъезда из Флоренции его величества начались, в ожидании его дочери, приготовления к бракосочетанию, и для размещения с удобствами ее и сопровождавшей ее вице-королевы неаполитанской по распоряжению его превосходительства в доме мессера Оттавиано деи Медичи, в четыре недели, ко всеобщему изумлению, была готова пристройка к его старым домам, и в десять дней Триболо, живописец Андреа ди Козимо[3219] и я при помощи около девяноста городских живописцев и скульпторов из числа мастеров и подмастерьев закончили приготовления к свадьбе, отделав дом и расписав лоджии, дворы и другие в нем покои, как такому бракосочетанию подобало. Среди этих украшений Триболо помимо прочего обрамил главный вход двумя барельефными Победами на двух больших гермах с императорским гербом, висевшим на шее очень красивого круглоскульптурного орла. Он же сделал и несколько путтов, также крупных и круглоскульптурных, получивших большое одобрение, помещенных над дверными фронтонами по обе стороны скульптурных голов[3220].
Во время приготовлений к свадьбе Триболо получил письмо из Болоньи, в котором большой его друг мессер Пьетро дель Маньо просил сделать ему одолжение и приехать в Болонью для выполнения в Мадонне делла Гальера, где было уже заранее готово прекраснейшее мраморное обрамление, историю в три с половиной локтя, также из мрамора. Триболо, у которого других работ тогда не было, поехал туда и выполнил модель Мадонны, возносящейся на небо с двенадцатью апостолами в разных позах[3221]. Эта прекраснейшая модель понравилась, и он приступил к работе, но удовлетворения в ней он чувствовал мало, потому что мрамор миланский, с которым он работал, оказался плохим, с трещинами и крошился, и он считал, что теряет время попусту, не получая от этого тех радостей, которые доставляют сорта мрамора, обрабатываемые с удовольствием и обнаруживающие при окончательной отделке поверхность, точь-в-точь подобную на вид живому телу.
Однако он продолжал работу и почти что ее закончил, а я уговорил герцога Алессандро вызвать из Рима обратно Микеланджело и других, дабы закончить работы в ризнице, начатые Климентом, и уже собирался дать и ему работу во Флоренции. И все так бы и вышло, но в это время вдруг приключилась смерть Алессандро, которого убил Лоренцо ди Пьер Франческо деи Медичи, разрушившая не только мои замыслы, но и всякие надежды на процветание и величие всего искусства[3222].
И вот, когда Триболо узнал о смерти герцога, он в своих письмах горевал об этом вместе со мною и попросил меня, когда я примирюсь со смертью такого государя и любезного моего господина, и если я поеду в Рим (а он слышал, что я собирался туда ехать, твердо решив уйти от придворной жизни и продолжить свои занятия), чтобы я раздобыл ему там, где у меня есть друзья, какую-нибудь работу, обещая, что он сделает все, что я ему прикажу. Но вышло так, что работы в Риме искать ему не пришлось, ибо герцогом Флоренции стал синьор Козимо деи Медичи. Покончив с трудностями первого года своего правления, когда ему пришлось расправляться с врагами в Монте Мурло, он начал позволять себе и некоторое отдохновение и в особенности часто посещал он виллу Кастелло, отстоящую от Флоренции на две с небольшим мили. Там он мало-помалу начал кое-какое строительство для удобства пребывания там вместе со двором и, подстрекаемый мастером Пьеро да Сан Кашано[3223], который считался тогда весьма хорошим мастером и был верным слугой синьоры Марии, матери герцога[3224], постоянным придворным архитектором и давно состоял на службе у синьора Джованни, он решил провести туда воду, что ему уже давно хотелось сделать. И вот приступили к строительству водопровода, принимающего все воды с холма Кастеллина, отстоящего от Кастелло на четверть мили или немногим больше; рабочих было много, и работа пошла быстро.
Однако герцог понимал, что мастеру Пьеро недостает ни выдумки, ни умения, чтобы положить начало строительству в таком месте, которое со временем можно было бы украсить так, как этого требовало расположение местности и водных источников. И вот однажды, когда его превосходительство, прибывший туда, кое с кем об этом беседовал, мессер Оттавиано деи Медичи и Кристофано Риньери, друг Триболо и старый слуга синьоры Марии и герцога, так расхвалили манеру Триболо, как человека, одаренного всем необходимым для начальника подобного строительства, что герцог приказал Кристофано вызвать его из Болоньи. Риньери выполнил поручение незамедлительно, и Триболо, который не мог пожелать ничего лучшего, чем служба у герцога Козимо, прибыл во Флоренцию тотчас же. По прибытии он явился в Кастелло, где его светлейшее превосходительство, выслушав его предложения по поводу украшения водных источников, приказал ему представить модели. Он приступил к работе и в то время как он их делал, мастер Пьеро да Сан Кашано занимался водопроводом и проводил воду. А герцог в это же время начал для безопасности города окружать крепчайшей стеной бастионы, выстроенные на холме Сан Миньято во время осады по проекту Микеланджело, и Триболо должен был сделать по его приказу из пьетрафорте герб с двумя Победами на углу бастиона, обращенного к Флоренции