[3337]. Он закончил также и статую герцога Козимо, где особенно трудился над головой, несмотря на что, однако, и герцог и придворные говорили, что она совсем непохожа. Баччо и раньше уже высек еще одну из мрамора, ту, что и ныне находится в том же дворце, в верхних его покоях, и та голова была самой лучшей из всех им когда-либо сделанных и годилась бы отлично, но он защищал и прикрывал недостатки и неудачу теперешней головы, ссылаясь на удачность прежней[3338]. Но, слыша, как все продолжают порицать эту голову, он в один прекрасный день разбил ее в ярости на части, с намерением высечь другую и поставить ее на место старой, но так ничего больше и не сделал.
Было у Баччо обыкновение приставлять к статуям, им выполняемым, куски мрамора, и большие и малые, и делал он это без зазрения совести и даже смеясь над этим. Это он сделал с Орфеем, приставив кусок к одной из голов Цербера, а святому Петру, тому, что в Санта Мариа дель Фьоре, он приставил кусок одежды, да и гиганту, что на площади, а именно Каку, он явно приделал и добавил два куска, один на плече, а другой на ноге, и то же самое он делал во многих других своих работах, применяя такие способы, которые обычно для скульпторов весьма предосудительны. Покончив с названными статуями, он взялся за статую папы Льва по тому же заказу и довольно далеко с нею продвинулся. Но так как Баччо видел, что работа эта растянулась надолго, что первоначальный его замысел новых наружных фасадов дворца осуществить когда-либо невозможно и что, несмотря на то, что было истрачено много денег и прошло много времени, работа была едва ли доведена и до половины и в общем мало кому нравилась, он стал придумывать новую затею, пытаясь отвлечь герцога от мыслей о дворце, тем более что он заметил, что и его превосходительству работа эта надоела.
А дело было в том, что в попечительстве Санта Мариа дель Фьоре, которым он заведовал[3339], он перессорился и с проведиторами и со всеми каменных дел мастерами, а так как все статуи для Приемной залы выполнялись по его распоряжениям, как законченные и поставленные на место, так и начатые, так же как и большая часть каменных украшений, то для того, чтобы скрыть многочисленные бывшие там злоупотребления и мало-помалу и совсем эту работу бросить, Баччо начал внушать герцогу, что попечительство Санта Мариа дель Фьоре бросало деньги на ветер, ничего путного не делая. Такими речами он пытался убедить его превосходительство обратить деньги, расходуемые без пользы попечительством, на сооружение восьмигранного хора церкви и отделку алтаря, ступеней, мест герцога и должностных лиц, сидений в хоре для каноников, капелланов и клира, как и подобало для хора столь почитаемой церкви, простую модель которого из дерева и холста, служившую пока вместо хора, сделал Филиппо ди сер Брунеллеско, с тем чтобы со временем это было выполнено по той же форме, но более нарядно из мрамора.
Помимо того, о чем было сказано, Баччо соображал, что тут ему представится случай сделать для этого хора много статуй и мраморных и бронзовых историй как для главного алтаря, так и кругом для хора, а также и для двух мраморных кафедр, которые должны были стоять в хоре; а также и в наружные части всех восьми стенок, которые будут облицованы мрамором, можно было бы внизу вставить много бронзовых историй. А выше он задумал ряд колонн и пилястров, несущих обходящий кругом карниз, а также четыре арки, расположенные соответственно средокрестию церкви: одна из них образовала бы главный вход и ей отвечала бы арка главного алтаря, расположенная над самым алтарем, остальные же две были бы по бокам, по правой руке и по левой, и вот под этими боковыми и должны были бы стоять кафедры. А над карнизом наверху по всем восьми стенкам должна была проходить балюстрада, а над балясинами гирлянда канделябров, дабы весь хор был во благовремении как бы увенчан светом, как это бывало и раньше при деревянной модели Брунеллеско. Все это Баччо показал герцогу, присовокупив, что на средства попечительства Санта Мариа дель Фьоре и попечителей и те, которые его превосходительство по своей щедрости приложит, можно было бы в короткое время храм сей украсить, сообщив ему, а следовательно, и всему городу, много величия и великолепия, поскольку это главный храм города, его же превосходительство подобного рода строительством оставил бы по себе вечную и славную память, а помимо всего этого (как говорил он), герцог дал бы и ему возможность потрудиться и создать много хороших и красивых произведений, в которых он мог бы проявить свою доблесть и заслужить известность и славу в потомстве, что должно быть приятно и его превосходительству, ибо он почитает себя его слугой и питомцем дома Медичи. Такими замыслами и словами Баччо убедил герцога настолько, что тот приказал ему сделать модель всего хора, выразив согласие на производство этого строительства.
От герцога Баччо пошел к городскому архитектору Джулиано ди Баччо д'Аньоло, и, все обсудив, они отправились на место и, внимательно рассмотрев каждую мелочь, решили не отступать от форм модели Филиппо, но следовать ей, украсив ее лишь другими колоннами и раскреповками и как можно больше ее обогатив, но сохраняя ее первоначальный замысел и ее форму. Но ведь не излишние и не слишком украшенные части делают постройку красивой и богатой, но лишь хорошие, которые, даже если их мало, но если они к тому же находятся на своих местах и сочетаются в надлежащих пропорциях, нравятся и вызывают восхищение, а если они выполнены художником с толком, то и получают всеобщее одобрение. Но обо всем этом, по-видимому, Джулиано и Баччо не думали и ничего этого не приняли во внимание, ибо работа, за которую они взялись, была большой и трудной, но оказалась, как вышло на деле, мало изящной. В замысел Джулиано (как это можно видеть) входило поставить по углам всех восьми сторон пилястры, сломанные на углах, и все эти пилястры ионического ордера, так как они согласно всему плану вместе со всем остальным уменьшались к середине хора и были неодинаковых размеров, то они по необходимости и оказались широкими в наружных частях и узкими во внутренних, что и нарушает соразмерность; а так как пилястр ломался на углах восьми внутренних сторон, то зрительные линии, исходившие из центра, уменьшали его настолько, что из-за боковых колонн, между которыми они стояли, он казался тоненьким, и эти линии придавали и ему и всему остальному вид весьма невзрачный как снаружи, так и изнутри, несмотря на то, что меры были соблюдены.
Джулиано же сделал и всю модель алтаря, удаленную от облицовки хора на полтора локтя, после чего Баччо положил на алтарь вылепленного из воска лежащего усопшего Христа и двух ангелов, из которых один поддерживал его правой рукой, подставив под голову колено, в другой же руке держал таинство страстей Господних[3340], причем статуя Христа занимала почти весь алтарь, так что совершать там богослужение было бы затруднительно, а размерами статуя должна была быть, по его замыслу, около четырех с половиной локтей. Он сделал также выступ в виде пьедестала за алтарем, к середине которого он примыкал, а на нем нечто вроде седалища, на которое он посадил затем благословляющего Бога-Отца размерами в шесть локтей, а рядом с ним по концам пределлы алтаря стояли на коленях два ангела в четыре локтя каждый, как раз на уровне ног Бога-Отца. Высота же пределлы была более локтя и на ней было много историй с изображениями страстей Господних, и все они должны были быть бронзовыми. По углам же пределлы названные выше коленопреклоненные ангелы держали в руке по светильнику, и этим светильникам в руках сопутствовали восемь больших светильников высотой в три с половиной локтя; они были поставлены для украшения алтаря между ангелами, а в самой середине был Бог-Отец, за которым оставалось пространство в пол-локтя, откуда можно было подниматься, чтобы зажигать огни[3341].
Под аркой, соответствовавшей главному входу в хор, на обходившем кругом пьедестале с наружной его стороны, в середине под названной аркой он поставил древо грехопадения, ствол которого обвивает древний змий с человеческой головой в кроне дерева, а по обе его стороны стоят две обнаженные человеческие фигуры, одна Адама и другая Евы. На внешней стороне хора, куда фигуры эти повернули лица, по всей длине пьедестала было оставлено пустое место около трех локтей длиной для мраморной или бронзовой истории с их сотворением, с тем чтобы и по всем остальным граням пьедестала разместить по двадцати одной истории из Ветхого завета, а чтобы этот пьедестал обогатить еще больше, для оснований колонн и пилястров были сделаны одетые и нагие фигуры пророков, которые предполагалось затем высечь из мрамора[3342]. Конечно, работа эта была исключительной, да и случай был исключительный, чтобы показать весь талант и все искусство совершенного мастера, память о котором никакое время изгладить не смогло бы.
Модель эта была показана герцогу вместе с рисунками, дважды выполненными Баччо; и то и другое и качеством и количеством, а также и красотой, ибо Баччо лепил из воска смело, рисовал же отлично, угодило его превосходительству, распорядившемуся приступить тотчас же к строительным работам, куда должны быть обращены все расходы попечительства; им же было дано распоряжение о доставке из Каррары большого количества мрамора.
Баччо же и сам принялся за статуи, и первой был Адам с поднятой рукой, около четырех локтей в высоту. Фигуру эту Баччо закончил, но так как она у него вышла узкой в бедрах и с некоторыми изъянами в других частях, он переделал ее в Вакха, впоследствии подаренного им герцогу, у которого он стоял много лет в дворцовых покоях, а недавно был поставлен в нишу в нижних помещениях, где государь проживает летом. Равным образом приступил он к сидящей Еве, тех же размеров, и довел ее до половины, но не закончил из-за Адама, которому она должна была соответствовать, а так как он начал второго Адама другой формы и в другом положении, ему пришлось менять и Еву; ту же первую, сидящую, он превратил в Цереру и подарил ее светлейшей герцогине Элеоноре вместе с Аполлон