вным образом потому, что животное подшутило над тем, кто был величайшим шутником на свете. Однако после того, как они наговорились об этом и вдоволь посмеялись, епископу удалось убедить Буонамико приняться за работу в третий раз и довести ее до конца. Обезьяна же в искупление и в наказание за содеянный проступок была посажена в большую деревянную клетку, в которой ее держали там, где работал Буонамико, до тех пор, пока работа не была закончена совершенно. Невозможно себе и представить, какие штуки и мордой и всем телом и руками проделывала в клетке эта зверюга, видя, что не может сделать того, что делают другие. После того как работы в капелле были закончены, епископ распорядился либо для смеху, либо по какой иной причине, чтобы Буффальмакко написал на одной из стен его дворца орла на спине убитого им льва[407]. Хитрый живописец обещал выполнить все, что желает епископ, но попросил сделать ему хорошую будку из досок, ибо, как он сказал, он не хочет, чтобы видели, как он пишет такую вещь. Когда это было сделано, он заперся внутри совсем один и написал, в противоположность тому, чего желал епископ, льва, терзающего орла. Закончив работу, он попросил у епископа разрешения съездить во Флоренцию за красками, которых ему не хватало. И вот запер он будку на ключ и отправился во Флоренцию с намерением больше не возвращаться. Епископ же, видя, что дело затягивается и художник не возвращается, приказал открыть будку и увидел то, что Буонамико было известно больше, чем ему. Вследствие чего, охваченный ужаснейшим гневом он приговорил его к пожизненному изгнанию. Буонамико же, узнав об этом, просил передать епископу, что тот может сделать с ним самое худшее, что только в его силах, на что епископ пригрозил ему позорным столбом. Однако в конце концов поняв, что тот хотел над ним подшутить и пошутил делом, он простил Буонамико оскорбление и вознаградил его за труды весьма щедро. Более того, спустя недолгое время, он снова пригласил его в Ареццо, заказал для Старого собора многое такое, что теперь уже не существует, и относился к нему всегда, как к своему близкому и самому верному слуге. Тот же расписал в Ареццо также нишу главной капеллы в церкви Сан Джустино[408].
Некоторые писали, что, когда Буонамико был во Флоренции, он часто проводил время со своими друзьями и товарищами в мастерской Мазо дель Саджо[409] и что однажды он вместе со многими другими был распорядителем празднества, устроенного обитателями Борго Сан Фриано в день майских календ на Арно, на нескольких лодках, а когда Понте алла Карайя, который тогда был деревянным, обрушился, будучи слишком перегруженным людьми, сбежавшимися на это зрелище, он не погиб, как многие другие, ибо как раз в то время, когда мост рухнул в Арно на сооруженное на лодках изображение ада, он уходил, чтобы добыть кое-что нехватавшее для праздника.
Вскоре после этого Буонамико был приглашен в Пизу, где в принадлежавшем тогда монахам Валломброзы аббатстве Сан Паоло а Рипа д'Арно он написал по всему средокрестию этой церкви с трех сторон от крыши до пола многочисленные истории из Ветхого завета, начиная с сотворения человека и до Немвродова столпотворения[410]. В этом произведении, хотя большая часть его ныне погибла, видна живость в фигурах, хорошая опытность и красота в колорите и то, что рука Буонамико прекрасно выражала замыслы его духа, однако хорошим рисунком он не обладал. На стене правой ветви креста, что напротив той, где боковые двери, в некоторых историях из жития св. Анастасии мы видим очаровательные древние одеяния и прически на некоторых женщинах, написанных в изящной манере. Не менее прекрасны и те фигуры, которые в весьма соответственных положениях размещены в лодке; среди них есть также изображение папы Александра IV, которое Буонамико, как говорят, получил от своего учителя Тафо, сделавшего мозаичный портрет этого папы в Сан Пьетро. Подобным же образом и в последней истории, где изображено мученичество той же святой, а также и других, Буонамико очень хорошо выразил на лицах страх смерти, горе и ужас тех, которые видят, как она мучается и умирает, привязанная к дереву над огнем. Сотоварищем Буонамико в этой работе был живописец Бруно ди Джованни, именуемый так в старой книге Сообщества; Бруно этот, прославленный тем же Боккаччо, как человек веселый, закончил на стенах названные истории и написал в той же церкви алтарный образ св. Урсулы, сопровождаемой девами, изобразив в одной руке названной святой знамя с гербом Пизы — белым крестом на красном фоне, другую же руку она протягивает к женщине, которая поднимается между двумя горами и касается одной ногой моря, обе же руки протягивает к святой, отдаваясь под ее покровительство. Женщина эта, олицетворяющая Пизу, увенчанная золотой короной и одетая в плащ, покрытый кругами и орлами, молит у святой помощи, будучи совершенно оттесненной к морю. Выполняя эту работу, Бруно жаловался на то, что его фигуры не были такими живыми, как фигуры Буонамико; Буонамико же, будучи шутником, обещал научить его сделать фигуры не только живыми, но даже говорящими, и велел ему написать несколько слов, выходящих из уст женщины, предающейся покровительству святой, а также и ответ святой, как Буонамико видел это в работах Чимабуэ, выполненных в том же городе. Это понравилось и Бруно и другим глупым людям того времени, нравится также и теперь некоторым простакам, которых обслуживают художники из простонародья, откуда они и сами происходят. И поистине кажется удивительным делом, что отсюда повелась и вошла в обычай такая вещь, выдуманная шутки ради, а не для чего-либо иного; впрочем, и большая часть Кампо Санто, расписанного прославленными мастерами, полна таких глупостей. Так как произведения Буонамико очень нравились пизанцам, то попечитель Кампо Санто заказал ему четыре фрески с историями от сотворения мира до постройки Ноева ковчега[411], вокруг же историй узор, в котором он изобразил и себя с натуры, а именно в середине фриза, где в рамках помещены головы, можно увидеть, как я сказал, и его голову в капюшоне, точно так, как она изображена и выше. А так как в этом произведении Бог несет в руках небеса и стихии и, более того, всю громаду мироздания, Буонамико для изъяснения своей истории стихами, соответствующими живописи того времени, написал собственноручно внизу прописными буквами, которые видны и теперь, следующий сонет, который из-за его древности и простоты языка того времени стоило, как мне казалось, привести здесь, ибо, по моему мнению, он, если большого удовольствия и не доставит, все же сможет свидетельствовать о познаниях людей того века:
Да взглянет каждый на изображенье
Всепреблагого Господа-Отца,
Творящею все вещи без конца,
Давая им число и измеренье,
На ангельское девятиступенье,
На небо, — отблеск Божьего лица.
Вседвижущего славьте же Творца,
Который весь — добро и просветленье!
Свои глаза раскроет пусть душа,
Дабы познать гармонию вселенной.
Которая так дивно хороша.
И вспомните, что он, благословленный,
На помощь милосердно к вам спешит.
Средь ангелов приют вам дать блаженный.
Вверху, внизу, налево и направо
В картине сей миров раскрыта слава!
И, говоря по правде, Буонамико должен был обладать большой смелостью для того, чтобы браться за изображение Бога-Отца, величиной в пять локтей, иерархий, небес, ангелов, знаков Зодиака и всех высших предметов вплоть до неба, луны, а затем и стихий огня, воздуха, земли и, наконец, и средоточия вселенной. Для того же, чтобы заполнить два нижних угла, он в одном поместил св. Августина, а в другом св. Фому Аквинского. На том же Кампо Санто, на торцовой стоне, где находится гробница Корте, Буонамико изобразил все страсти Христовы с большим количеством фигур пеших и конных в разнообразных и прекрасных положениях и, следуя истории дальше, надлежащим образом выполнил также Воскресение и Явление Христа апостолам[412]. Покончив с этими работами, а заодно со всеми деньгами, заработанными в Пизе, а было их немало, он вернулся во Флоренцию таким же бедным, каким оттуда ушел; там он выполнил много картин и фресок, о которых достаточно упомянуть. В это время Бруно, ближайшему его приятелю, возвратившемуся вместе с ним из Пизы, где они все промотали, были заказаны кое-какие работы в Санта Мариа Новелла. Но так как Бруно не владел рисунком и не имел воображения, Буонамико нарисовал ему все то, что он потом написал на стене названное церкви, насупротив кафедры для проповедника на пространстве между двумя колоннами[413], а была это история св. Маврикия и его товарищей, обезглавленных за веру в Иисуса Христа. Эту работу Бруно выполнил для Гвидо Кампезе, который тогда был флорентийским коннетаблем. Он написал его портрет еще раньше, после же его смерти, последовавшей в 1312 году, он поместил его в этой своой работе в доспехах, по обычаю того времени, позади же него изобразил отряд воинов, одетых по-старинному так, что взглянуть приятно. Сам же Гвидо стоит на коленях перед Богоматерью с младенцем Иисусом на руках между св. Домиником и св. Агнесой, которые, как видно, передают его под покровительство Богоматери. Живопись эта, хотя и не очень красива, все же, ввиду того, что рисунок и замысел принадлежат Буонамико, заслуживает некоторого одобрения и главным образом за разнообразие одеяний, шлемов и другого вооружения того времени. И я воспользовался ею в некоторых историях, выполненных мною для синьора герцога Козимо, когда нужно было изобразить воинов, одетых по-старому, и другие тому подобные вещи той эпохи; и это весьма понравилось его светлейшему высочеству и другим, это видевшим. Это и показывает, какой капитал можно составить на замыслах и работах этих старых художников, несмотря на их несовершенство, и какую пользу и помощь можно извлечь из их произведений, ибо они и открыли путь чудесам, совершавшимся поныне и совершающимся и теперь. В то время как Бруно выполнял эту работу, один сельский житель пожелал, чтобы Буонамико написал ему св. Кристофора, и они об этом договорились во Флоренции и заключили соглашение, по которому цена была установлена в восемь флоринов, а размер фигуры — в двенадцать локтей. Когда же Буонамико отправился в церковь, где он должен был выполнить св. Кристофора, то обнаружил, что высота и длина ее не превышают девяти локтей, и потому он не мог его приспособить, как следует, ни снаружи, ни внутри, и так как он не мог изобразить его стоящим, он решился написать его внутри церкви лежащим, но, поскольку и так он целиком там не помещался, пришлось от колен и ниже перенести его на торцовую стену. Когда работа была закончена, сельский житель не хотел ни за что платить за нее и кричал, словно его режут. Дело дошло до суда, который вынес постановление, что Буонамико был прав и действовал в соответствии с соглашением.