В том году Вазари закончил печатание сочинения с жизнеописаниями флорентийских живописцев, скульпторов и зодчих, куда из еще живущих, даже самых старых, он включил жизнь одного лишь Микеланджело, которому и поднес свое сочинение, и тот его принял с большой радостью, ибо воспоминания о многих вещах Вазари внес туда с его слов, как художника старшего и более рассудительного; и не прошло много времени, как Микеланджело, прочитав сочинение, прислал ему свой собственный сонет, который мне тут же хочется привести на память об оказанных им мне любезностях:
И карандаш и краски уравняли
С благой природой ваше мастерство
И так высоко вознесли его,
Что в ней красы еще прекрасней стали.
Ученого рукой теперь нам дали
Вы новый плод усердья своего
И, не презрев из славных никого,
Нам многих жизней повесть начертали.
Напрасно век, с природой в состязанье,
Прекрасное творит, — оно идет
К небытию в урочный час отлива;
Но вы вернули вновь воспоминанье
О поглощенных смертию — и вот,
Ей вопреки, оно навеки живо[4083].
Вазари уехал во Флоренцию, оставив на Микеланджело заботы о начале строительства в Монторио. В то время консулом флорентийской нации был мессер Биндо Альтовити, большой друг Вазари, который на этом основании сказал ему, что хорошо было бы перенести эти работы в церковь Сан Джованни де'Фьорентини и что он об этом уже говорил с Микеланджело, одобрившим это предложение, и что послужило бы поводом закончить строительство названной церкви. Предложение это понравилось мессеру Биндо, а так как он был весьма близок с папой, он начал его горячо уговаривать, доказывая, насколько лучше было бы соорудить в церкви Сан Джованни де'Фьорентини гробницы и капеллу, которые Его Святейшество заказал для Монторио; к этому он добавлял, что это послужило бы причиной, поводом и побуждением для флорентийской нации принять на себя расходы, необходимые для завершения церкви, а если Его Святейшество соорудит главную капеллу, купцы построят еще шесть капелл, а затем мало-помалу и все остальное. Вследствие чего папа изменил свои намерения и, хотя модель была сделана и цена установлена, отправился в Монторио и послал за Микеланджело, которому Вазари писал каждый день и получал от него ответы по ходу этих дел. Так, об изменении папой решения Микеланджело написал Вазари 1 августа 1550 года, и таковы слова, написанные его рукой:
«Мессер Джорджо, дорогой мой. Зная, что Вы получаете сообщения от находящегося здесь Вашего человека, я не писал Вам ничего по поводу новых фундаментов в Сан Пьетро а Монторио, о том, что папа не пожелал в это вникать. Теперь же могу рассказать Вам следующее, а именно, что вчера утром, отправляясь в названный Монторио, папа послал за мной. Я встретил его на мосту, когда он уже возвращался, и долго с ним беседовал о заказанных гробницах. В конце концов, он заявил мне, что решил поместить названные гробницы не на этом холме, а в церкви флорентинцев. Он попросил меня подготовить мое об этом мнение и рисунок, и я всячески его в этом поддержал, полагая, что таким путем названная церковь будет достроена. Что касается полученных от Вас трех посланий, у меня нет пера для ответа на такие высокие слова. Но если бы мне было дорого быть хотя бы отчасти таким, каким Вы меня изображаете, то это мне было бы дорого только ради того, чтобы у Вас был слуга, чего-то стоящий. Однако я не удивляюсь, поскольку Вы — воскреситель мертвых, ибо Вы удлиняете жизнь живым и обрекаете живших дурно на смерть бесконечную. Без дальних слов я весь, как есть, Ваш
Микеланджело Буонарроти в Риме»
Пока тянулись все эти хлопоты и флорентийская нация пыталась собрать деньги, возникли и другие затруднения, поэтому окончательного решения не вынесли и дело так и заглохло. А между тем Вазари с Амманати добыли в Карраре весь потребный мрамор, и большая часть его была отправлена в Рим в сопровождении Амманати, с которым Вазари написал Буонарроти, чтобы тот узнал от папы, где он желает поместить гробницу, и, получив приказ, приступил к закладке. Получив письмо, Микеланджело тотчас же переговорил с нашим повелителем и написал собственноручно Вазари о таком решении:
«Мессер Джорджо, дорогой мой. Тотчас по приезде сюда Бартоломео я отправился для переговоров к папе, и убедившись в том, что он снова хочет ставить гробницы в Монторио, договорился с одним из каменщиков из Сан Пьетро. Но об этом узнал «мастер на все руки» и пожелал прислать кого-то из своих, и я, чтобы не перечить тому, у кого в голове ветер, уступил ему, ибо человек он легкомысленный, а мне попадать в какую-нибудь беду не хочется. Короче говоря, о церкви флорентинцев, как мне кажется, нечего больше и думать. Приезжайте скорее и будьте здоровы. Другого ничего не случилось. В день 13 октября 1550 года».
Микеланджело звал «мастером на все руки» епископа города Форли, так как тот брался за любое дело. Будучи папским камерарием, он ведал медалями, драгоценностями, камеями, мелкой бронзовой скульптурой, картинами, рисунками и хотел, чтобы все от него зависело. Микеланджело всячески избегал этого человека, который постоянно действовал вопреки его нуждам, и потому опасался впутаться в какую-нибудь неприятность из-за самомнения этого человека. Достаточно уже того, что флорентийская нация упустила вместе с этой церковью прекраснейшую возможностъ, которая, бог знает, представится ли ей когда-либо еще; меня же все это огорчило до бесконечности. Мне хотелось вкратце упомянуть об этом, дабы все видели, что человек этот всегда старался оказать поддержку своей нации, друзьям своим и искусству.
Не успел Вазари возвратиться в Рим, как до начала еще 1551 года сангалловская свора устроила целый заговор против Микеланджело, добиваясь того, чтобы папа созвал в Сан Пьетро совещание и собрал строителей и всех, кто этим ведал, дабы доказать ложью и клеветой Его Святейшеству, что Микеланджело испортил здание при возведении королевской ниши с тремя капеллами, пробив там три окна наверху: не зная, как будет выведен свод и опираясь на весьма шаткие доводы, они разъяснили кардиналу Сальвиати старшему и Марчелло Червино, который позднее стал папой, что Сан Пьетро будет плохо освещаться. И вот, когда все собрались, папа заявил Микеланджело, что, по утверждению уполномоченных, через эту нишу будет проходить мало света. Тот ответил ему: «Я хотел бы выслушать самих уполномоченных». Кардинал Марчелло ответил: «Мы здесь». Тогда Микеланджело обратился к нему с такими словами: «Монсиньор, над упомянутыми окнами в своде, который выведут из травертина, будут пробиты еще три окна». — «Вы никогда нам об этом не говорили», — возразил кардинал; а Микеланджело сказал на это: «Я не обязан и не желаю говорить никому, и даже Его Святейшеству, о том, что я обязан или хочу делать. Ваше дело — доставать деньги и следить за тем, чтобы их не воровали, о проекте же постройки предоставьте заботиться мне». И, обращаясь к папе, он добавил: «Вы видите, святой отец, каковы мои заработки, если же усилия, какие я положил, не приносят душе утешения, значит, даром я теряю и время и труды». Папа же, который любил его, возложил руки ему на плечи с такими словами: «Вознаграждены будут и душа ваша и тело, в том не сомневайтесь». А по тому, как сумел он оправдаться, любовь папы возросла к нему безмерно, и он приказал ему и Вазари быть обоим назавтра на вилле Юлия, где вел с ними длинные разговоры, так что они довели эту постройку почти что до той красоты, какой она теперь отличается, и ничего по части проекта ее он не решал и не делал без мнения и суждения Микеланджело. А так как Его Святейшество часто бывал там вместе с Вазари, однажды, когда он находился с двенадцатью кардиналами около источника Аква Верджине, туда прибыл Микеланджело; папа, говорю я, насильно заставил его сесть рядом с собой, хотя тот самым смиренным образом и отказывался: так постоянно и, насколько это было возможно, почитал он его доблесть.
Ему была заказана модель фасада дворца, который Его Святейшество собирался выстроить возле Сан Рокко, намереваясь для остальной части постройки использовать мавзолей Августа; что же касается проекта фасада, то нельзя увидеть ничего более разнообразного, нарядного и нового по манере и распорядку, ибо, как мы это видели и во всех других его работах в области архитектуры, он никогда не подчинялся никаким законам, ни старым, ни новым, как художник, обладавший гением, способным всегда находить нечто новое и невиданное, но нисколько от этого не менее прекрасное. Модель эта, принадлежащая теперь герцогу Козимо деи Медичи, была ему подарена папой Пием IV во время пребывания его в Риме, и он хранит ее вместе с вещами, самыми для него дорогими[4084].
Папа сей уважал Микеланджело так, что постоянно становился на его сторону, когда кардиналы и другие люди пытались его оклеветать, и всегда приказывал навещать его на дому всем художникам, какими бы важными и знаменитыми они ни были. И так его уважал и почитал Его Святейшество, что не решался, дабы не причинить ему докуки, просить его о многом, что и при своем преклонном возрасте Микеланджело мог бы еще сделать.
Еще при Павле III Микеланджело начал по распоряжению папы перестройку моста Санта Мариа в Риме, который под действием течения воды и по ветхости своей оседал и разрушался. Микеланджело распорядился переложить и тщательно починить его устои при помощи кессонов; и уже он закончил большую часть работы и израсходовал порядочно денег на лес и травертин, для нее потребовавшиеся. Когда же при Юлии III было создано совещание камеральных клириков для завершения моста и в их среде архитектор Нанни Ди Баччо Биджи предложил закончить работы в короткое время и с малыми расходами, если подряд будет передан ему; его так или иначе поддержали, будто бы желая добра Микеланджело, чтобы снять с него эту тяжесть, ибо он стар и ему все равно, а раз уж дело это стоит, оно никогда до конца доведено не будет. Препираться папе особенно не хотелось, и, не думая о том, что из этого может выйти, он поручил камеральным клирикам, чтобы они позаботились о том, что было их прямой