Это же самое я утверждаю и о живописи и о скульптуре, в которых и поныне обнаруживаются редкостнейшие творения мастеров этой второй эпохи. Таковы творения Мазаччо, создавшего обнаженную фигуру, которая вся дрожит от холода, а в других своих живописных произведениях — много живого и одухотворенного, но, вообще говоря, эти вещи еще далеки от совершенства, достигаемого созданиями третьей эпохи, о которых мы будем говорить в свое время, поскольку сейчас речь идет о мастерах второй, которые, говоря в первую очередь о скульпторах, очень далеко ушли от манеры первой эпохи и настолько ее улучшили, что мало что оставили для третьей. А манера их была настолько более привлекательной, более естественной, более упорядоченной как по рисунку, так и по соразмерности, что статуи их стали казаться почти что живыми людьми, а не просто статуями, как в первую эпоху, о чем свидетельствуют те из них, которые создавались в этой обновленной манере и в чем можно будет убедиться в нижеследующей второй части, где будут упомянуты фигуры Якопо делла Кверча, сиенца, в которых больше движения, больше грации и больше рисунка и отделки, а также фигуры Филиппо, в которых лучше прослежена мускулатура, лучшая соразмерность и больше вкуса, причем это же относится и к их ученикам. Однако еще больше добавил к этому Лоренцо Гибертй в созданных им дверях Сан Джованни, где он обнаружил и замысел, и стройность, и манеру, и рисунок настолько, что кажется, будто фигуры его находятся в движении и имеют живую душу. И, хотя Донато был его современником, я еще не совсем решил, не поместить ли мне его в третью эпоху, поскольку творения его не уступают хорошим современным вещам, и я не ошибусь, если скажу, что его в этом отношений можно назвать правилом для всех остальных, так как в нем одном сочетаются все те особенности, которые по одиночке были достоянием многих. Дело в том, что он привел свои фигуры в движение, придав им некую особую живость и непосредственность так, что они могут выдержать сопоставление и с современными и, как я уже говорил, равным образом и с античными.
Так же выросла в то время и живопись, которую превосходнейший Мазаччо совершенно освободил от манеры Джотто в лицах, одеждах, постройках, обнаженных фигурах, колорите и сокращениях, им возрожденных, и создал ту новую манеру, которой с тех пор и поныне следуют все наши художники и которая время от времени обогащается и украшается, приобретая все больше привлекательности, изобретательности и разнообразия, как это будет видно из жизнеописания каждого художника в отдельности, в которых читатель познакомится с новой манерой колорита, ракурсов и передачи естественных телодвижений у каждого из них и, что еще важнее, с тем, как они выражали движения души в соответствующих им жестах нашего тела, пытаясь как можно больше приблизиться к правде природы при помощи рисунка и выражения лиц, с тем чтобы изображенные люди обладали полным сходством и чтобы можно было сразу узнать, кого именно они изображают. Таким образом, они старались делать то, что они видят, но не больше, и этим они добились того, что с ним стали больше считаться и что произведения их стали лучше понимать. А это в свою очередь дало им возможность еще смелее устанавливать правила перспективы и точной передачи ее ракурсов, как это они и делали при помощи натуральных объемных моделей соответствующей формы, они стали строго соблюдать правильное распределение тени и света, а также падающих теней, преодолевая и другие трудности и, преследуя в то же время более точное правдоподобие в композиции историй. Вместе с тем они пытались изображать пейзажи более похожими на настоящие, в частности деревья, травы, цветы, воздух, облака и другие явления природы, настолько, что можно смело сказать, что искусство это не только завершило свое воспитание, но и достигло цвета своей юности, полного надежды на те плоды, которые потом созрели, и на то, что оно очень скоро вступит в пору своего совершенства.
Приступим же с Божьей помощью к жизнеописанию Якопо дел Кверча, сиенца, а затем и других архитекторов и скульпторов, пока мы не дойдем до Мазаччо, который, будучи первым, кто улучшил рисунок в живописи, покажет, насколько мы ему обязаны за ее новое возрождение. И поскольку вышеназванный Якопо избран мною как достойный зачинатель этой второй части, я, соблюдая временную последовательность манер, буду в самих жизнеописаниях раскрывать все трудности, преодолевавшиеся этими столь прекрасными, трудными и прославленными искусствами.
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ЯКОПО ДЕЛЛА КВЕРЧАсиенского скульптора{31}
Итак[666], скульптор Якопо, сын мастера Пьеро ди Филиппо[667] из Кверчи, местечка в Сиенской области, был первым, который после Андреа Пизано, Органьи[668]и других, упоминавшихся выше, работая в области скульптуры с большим усердием и тщательностью, начал показывать, как можно приблизиться к природе, и был первым, который ободрил и других, внушив им надежду на возможность хотя бы в некоторой степени с ней сравняться.
Первые из его работ, достойных упоминания, были выполнены в Сиене, когда ему было девятнадцать лет, и по следующему случаю. Когда сиенцы вышли войском против флорентинцев под предводительством Джан Тедеско, племянника Сакконе из Пьетрамалы, и Джованни д'Аццо Убальдини, Джованни д'Аццо в походе заболел и, перевезенный в Сиену, там скончался. Сиенцы, огорченные его смертью, постановили воздвигнуть к его похоронам, которые были весьма почетными, деревянное сооружение в виде пирамиды и поставить на нее конную статую этого Джованни работы Якопо[669], вышиной превышающую натуральную и выполненную с большим вкусом и изобретательностью, ибо Якопо для выполнения этой работы придумал способ, до тех пор не применявшийся, сделав остов лошади и фигуры из кусков дерева и досок, сколоченных вместе и закутанных затем в сено и паклю; все это было крепко связано веревками и покрыто сверху глиной, смешанной с обрезками полотна, тестом и клеем. Этот способ был и остается поистине лучшим из всех, применяющихся в подобных случаях, ибо, хотя произведения, выполненные таким образом, с виду тяжелы, тем не менее позднее, когда они готовы и высохли, они становятся легкими, и, будучи побелены, они кажутся мраморными и весьма приятными на взгляд, какова и была названная работа Якопо[670]. К этому следует прибавить, что статуи, сделанные этим способом и из упомянутой смеси, не трескаются, что с ними случилось бы, если бы они были сделаны из одной цельной глины. Именно этим способом теперь и делают модели скульптур к величайшему удобству для художников, ибо в них они всегда имеют перед глазами образец и верные размеры выполняемых ими скульптур, чем они немало обязаны Якопо, который, как говорят, был изобретателем этого.
Засим Якопо обработал в Сиене две липовые доски, вырезав на них лица, бороды и волосы с таким терпением, что глядеть на них было диво[671]. А после этих досок, которые были поставлены в соборе, он выполнил из мрамора нескольких не очень больших пророков, находящихся на фасаде названного собора[672], при попечительстве которого он продолжал бы работать, если бы чума, голод и распри сиенских граждан, бунтовавших неоднократно, не привели к смуте в этом городе и не был бы изгнан Орландо Малевольти, под покровительством которого Якопо работал и получил на родине признание. Тогда и он покинул Сиену и при помощи некоторых друзей добрался до Лукки, где синьором был Паоло Гвиниджи, для супруги которого, незадолго до того скончавшейся, он выполнил там в церкви Сан Мартино надгробие[673]. На цоколе его он высек из мрамора несколько несущих гирлянду путтов так тщательно, что тело их кажется живым, а на гробу, стоящем на названном цоколе, изваял с бесконечным усердием изображение погребенной в ней супруги этого самого Паоло Гвиниджи, а в ногах у нее в знак ее верности мужу он высек круглым рельефом из того же камня пса. После того как Паоло в 1429 году уехал или, вернее, был изгнан из Лукки и город стал свободным, гробница была убрана с того места и из-за ненависти, которую жители Лукки питали к памяти Гвиниджи, чуть была не уничтожена, однако уважение к красоте фигуры и таких украшений сдержало их, вследствие чего и гроб и лежащая на нем фигура были вскоре тщательно установлены у входа в ризницу, где они находятся и ныне; капелла же Гвиниджи была передана городской коммуне.
Якопо услышал между тем, что купеческий цех Калимара во Флоренции собирается заказать одну из бронзовых дверей храма Сан Джованни, первая из которых, как уже говорилось, была выполнена Андреа-пизанцем[674], и отправился во Флоренцию, дабы показать себя: работа эта должна была быть поручена тому, кто, выполнив одну из бронзовых историй, представит наилучший образец, дающий представление о нем и о его способностях.
Прибыв, таким образом, во Флоренцию, он сделал не только модель, но и вполне законченную, отделанную и отлично выполненную историю, которая понравилась настолько, что если бы соревнующимися с ним не были такие превосходнейшие мастера, как Донателло и Филиппо Брунеллеско, которые в своих образцах действительно превзошли его, то столь важная работа была бы передана ему[675]. Однако, поскольку вышло по-другому, он отправился в Болонью, где по милости Джованни Бентивольи ему было поручено попечителями Сан Петронио выполнить из мрамора главные двери этой церкви. Он продолжал эту работу в немецком ордере[676]