ых картин и в то же время выполнил для монсиньора Гиза прекраснейшую церковную картину, а также светскую с изображением Венеры и Купидона. Для кардинала Лотарингского он написал «Се человек», Юпитера с Ио и много других вещей.
Польскому королю он послал картину, которую признали великолепнейшим произведением и на которой был изображен Юпитер с нимфой. Две другие прекраснейшие картины он отправил во Фландрию. На одной из них была изображена св. Мария Магдалина в пустыне с несколькими ангелами, а на другой – Диана, купающаяся в ручье вместе со своими нимфами. Обе картины ему заказал миланец Кандиано, врач королевы Марии, который хотел подарить их Ее Высочеству. В Аугсбурге, в доме семьи Фуггеров, он написал для украшения их дворца много вещей, в высшей степени значительных, на сумму в три тысячи скудо. В том же городе для семьи Принеров, видных местных людей, – огромную картину, в которой он построил перспективное изображение всех пяти архитектурных ордеров и которая была очень хороша, а также другую, светскую картину, находящуюся у кардинала этого города. В Креме, в церкви Сант Агостино, – два алтарных образа, на одном из которых есть портрет синьора Джулио Манфроне, изображенного в облике св. Георгия в доспехах. Он же выполнил много хваленых вещей в Чивитале ди Беллуно, в особенности алтарный образ в церкви Санта Мариа, и другой в церкви Сан Джузеппе, оба – великолепны. Синьору Оттавиано Гримальдо он послал в Геную его портрет в натуральную величину, очень живой и отлично написанный, а вместе с портретом и другую картину такого же размера, но с изображением женщины, крайне любострастной. Отправившись после этого в Милан, Парис написал в церкви Сан Чельсо алтарный образ на дереве: несколько парящих фигур с великолепнейшим пейзажем внизу, как говорят, по настоянию синьора Карло из Рима, во дворце которого он выполнил маслом две большие картины, на одной – Венеру и Марса в сетях Вулкана, а на другой царя Давида, подглядывающего, как служанки купают Вирсавию в водоеме, а также – портрет этого синьора и портрет синьоры Паулы Висконти, его супруги, не говоря о нескольких небольших, но великолепнейших пейзажах. За это время он написал также много басен по Овидию для маркиза д'Асторга, который увез их с собою в Испанию. Равным образом и для синьора Томмазо Марини он написал много вещей, упоминания не стоящих.
О Парисе нами сказано достаточно. Ему сейчас семьдесят пять лет, он спокойно живет у себя дома и работает для своего удовольствия, выполняя просьбы кое-кого из знати или иных своих друзей и опасаясь соперничества и суетного тщеславия, во избежание обид и для того, чтобы те, кто (как он говорит) следует не по праведному пути, но коварно и ни с кем не считаясь выбирает окольные дороги, не нарушали его безмятежного и мирного существования, так как все его помыслы направлены на то, чтобы жить попросту и по доброте душевной, данной ему от природы, а изощряться в жизни или хитрить он не умеет. В последнее время он закончил великолепнейшую картину для герцогини Савойской с изображением Венеры и Купидона, спящих под охраной слуги, и выполненных так хорошо, что не нахвалишься.
Я не могу, однако, умолчать здесь о том виде живописи, который, почти что всюду оставленный, поддерживается Светлейшим Венецианским сенатом, а именно о мозаике. Поддержкой же этой мы, пожалуй, главным образом обязаны Тициану, который, насколько это от него зависело, неизменно добивался того, чтобы мозаики в Венеции создавались и чтобы мозаичистам оказывалась должная поддержка. Вот почему в соборе Сан Марко и производились различные мозаичные работы, почему почти что полностью восстановлены в нем старые мозаики и почему этот вид живописи доведен до возможного совершенства, не в пример тому, чем он был во Флоренции и в Риме во времена Джотто, Алессио Бальдовинетти, Гирландайо и миниатюриста Герардо. Ведь все, что сделано за последнее время в этой области в Венеции, восходит к рисункам Тициана и других выдающихся живописцев, которые заготовляли рисунки и цветочные картоны с тем, чтобы мозаичные работы достигали того совершенства, которого, как мы видим, достигают мозаики в портике собора Сан Марко, где в очень красивой нише находится Суд Соломона, настолько прекрасный, что действительно лучшим образом в цвете и не сделаешь.
Там же – родословное древо Богоматери, созданное рукой Лодовико Россо, полное всяких сивилл и пророков и исполненное в мягкой манере, с отлично пригнанными друг к другу камешками, создающими впечатление сильной и правильной рельефности изображения. Но никто в наше время лучше не работал в этом искусстве, как тревизанцы Валерио и Винченцио Дзуккеро, которым в соборе Сан Марко принадлежит множество разнообразных историй, в особенности из Апокалипсиса, в том числе четыре евангелиста в зверином обличье, окружающие престол Бога, семисвечники и многое другое, выполненное настолько хорошо, что, глядя на них снизу, можно подумать, что они написаны кистью и масляной краской, не говоря о том, что в руках у отдельных фигур и вокруг них маленькие картины, полные крохотных фигурок, которые сделаны с величайшей тщательностью, причем такой, что они кажутся я уж не говорю живописью, а даже миниатюрой, и в то же время они сложены из камешков. Там же и много портретов – императора Карла V, его брата и преемника нынешнего императора Фердинанда, а также сына Фердинанда – Максимилиана. Равным образом и голова знаменитейшего кардинала Бембо, гордость нашего века, а также голова великолепного… (Пропуск в печатных изданиях.), выполненные с такой тщательностью и мягкостью, с такой согласованностью бликов, телесного цвета, тонов, теней и всего прочего, что лучшей и более прекрасной работы в этом материале и не увидишь. И поистине очень жалко, что это замечательное по своей красоте и прочности мозаичное искусство не находит себе применения большего, чем это имеет место в наше время, и что им не занимаются по воле государей, от которых это зависит.
Кроме упомянутых мастеров в соборе Сан Марко, соревнуясь с братьями Дзуккеро, в мозаике работал и Бартоломео Боццато, который точно так же проявил себя в своих работах достойным неустанных хвалений. Однако для всех величайшей помощью в этом деле служили присутствие и советы Тициана, учеником и во многих вещах и помощником которого был, помимо уже упомянутых и многих других, некий Джироламо, фамилию которого, если не считать его прозвища Тициан, я не знаю.
ОПИСАНИЕ ТВОРЕНИИ ЯКОПО САНСОВИНО СКУЛЬПТОРА И АРХИТЕКТОРА СВЕТЛЕЙШЕЙ ВЕНЕЦИАНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
Во Флоренции фамилия Татти, выходцев из благороднейшего тосканского города Лукки, поминается в коммунальных книгах начиная с 1300 года, так как она всегда изобиловала мужами деятельными, почитаемыми и пользовавшимися высочайшим благоволением дома Медичи. В этой семье и родился Якопо, о котором ныне идет речь, родился он от некоего Антонио, человека весьма почтенного, и от жены его Франчески в январе месяце 1477 года. Его с детских лет, как обычно, стали обучать грамоте, в чем он с первых же шагов стал проявлять живость ума и быстроту соображения, и не прошло много времени, как он самостоятельно стал заниматься рисованием, словно желал этим показать, что сама природа гораздо больше располагала его к этому роду деятельности, чем к словесности. Недаром он и в школу ходил нехотя и лишь против воли заучивал нудные правила грамматики. Видя это, его мать, на которую он был очень похож, потакая ему, устроила ему тайком уроки рисования, лелея мысль о том, что сын ее сделается скульптором, которому, быть может, суждено соперничать с нарождающейся славой совсем юного еще Микеланджело Буонарроти, а также и потому, что ее взволновало некое, казалось бы, роковое и вещее стечение обстоятельств, благодаря которому и Микеланджело и сам Якопо родились на одной и той же улице по имени Виа Санта Мариа около Виа Гибеллина.
Между тем спустя некоторое время мальчика определили по торговому делу. А так как это улыбалось ему еще гораздо меньше, чем словесность, он словом и делом добился у своего отца разрешения свободно заниматься тем, к чему принуждала его сама природа.
В то время во Флоренцию прибыл Андреа Контуччи из Монте а Сансовино, местечка, прославившегося в наши дни тем, что оно стало родиной Юлия III. Андреа, получивший в Италии и в Испании славу самого выдающегося скульптора и архитектора после Буонарроти, находился во Флоренции для изготовления двух мраморных фигур. К нему-то и определили Якопо для обучения скульптуре. И вот, убедившись, что из юноши должен получиться выдающийся скульптор, Андреа не преминул со всей тщательностью преподать ему все то, что могло заставить признать в нем его ученика. А так как он безгранично его полюбил и с любовью занимался его обучением и так как юноша отвечал ему тем же, люди решили, что он не только сравняется со своим учителем, но и намного его превзойдет. И в самом деле, обоюдная любовь и благоволение между ними, как между отцом и сыном, были таковы, что уже в те годы Якопо стали называть не де Татти, а дель Сансовино, как, впрочем, его и сейчас называют и всегда будут называть.
И вот, приступив к делу, Якопо получал на каждом шагу такую помощь от природы, что, хотя он иной раз и не проявлял особого прилежания или рвения к своей работе, тем не менее во всем, что он делал, видна была легкость, нежность, грация и некое обаяние, особо ценное в глазах художника, а каждый его набросок, каждая черта, каждый эскиз всегда отличались подвижностью и смелостью, которыми природа балует лишь редких скульпторов. Общение же и дружба, которые с детства, а затем и в юности завязались между Андреа дель Сарто и Якопо Сансовино, принесли огромную пользу и тому, и другому. Придерживаясь одной и той же манеры в рисунке, оба они обладали одинаковой легкостью, один в живописи, другой в скульптуре, так как они всемерно помогали друг другу, делясь своими сомнениями в искусстве, а Якопо изготовлял для Андреа модели фигур. А что это так, об этом свидетельствует следующее: на алтарном образе с изображением св. Франциска, написанном для женского монастыря, что на улице Пантолини, есть фигура св. Иоанна Евангелиста, воспроизводящая великолепную глиняную модель, которую как раз в это время вылепил Сансовино, соревнуяс