После бала Габриэлли хотела сама проводить свою сестру в нанятый дом. Они остались в брачной комнате.
– Довольна ли ты мной, Анита? сказала Катарина.
– Ты все, что есть доброго на земле! Катарина улыбнулась.
– Правда, ответила она, – надо мной могут посмеяться, но мое поведение было просто героизмом… Подурнеть, чтоб разонравиться человеку – это ничего, но добровольно внушить ему отвращение – это жестоко! Наконец Даниэло твой!..
И наклонясь к Аните, потому что вошел Даниэло, она прошептала:
– Завтра утром ты скажешь мне, действительно ли приятно выйти замуж за человека, которого любишь…
На другое утро Габриэлли не имела надобности расспрашивать сестру: нежная томность, разлитая по ее лицу, страстная благодарность, с какой она смотрела на мужа, говорили больше, чем могли бы сказать все громкие фразы. Габриэлли вздохнула.
«Действительно, подумала она, – существует рай и в этом мире, но я никогда не узнаю его. Ну, если я не могу быть ангелом, буду продолжать жизнь демона… Рай не для меня… да здравствует ад!»
В благодарность за великодушие дон Филиппа, потому что это он дал приданое Аните, Габриэлли еще пятнадцать месяцев, оставалась в Парме.
Потом она отправилась в Рим, обнять отца, спокойно жившего небольшим доходом, данным ему Катариной, и пожать руку Габриэлли .
Она давала представления во многих городах Италии и Германии.
Наконец в 1768 году она отправилась в Петербург, куда, уже давно призывала ее Екатерина II.
Это путешествие через всю Европу показалось ей очень долгим и скучным. Думая о своей дорогой Аните, сколько раз в течение этого путешествия Габриэлли сожалела о разлуке с сестрою.
– Я была тогда глупа! говорила она сама себе. – Анита была моею единственной привязанностью; я не должна была жертвовать ею ради удовольствия сеньора Даниэло.
Но Анита любила его… И отирая слезу Габриэлли продолжала:
– Нет, я не сделала ошибки, выдав ее замуж, потому что она счастлива. Я не имею права жаловаться…
На другой день по приезде в Петербург, Габриэлли была представлена царице.
– Сколько вы желаете получать? спросила Екатерина у Габриэлли .
– Десять тысяч рублей.
– Десять тысяч! Но я не плачу таких денег моим фельдмаршалам.
– Прикажите же, Ваше Величество, и петь им.
Екатерина нахмурила брови, но тотчас улыбнулась и сказала:
– Хорошо. Я дам вам десять тысяч рублей.
В 1768 году в Петербурге было уже три театра, но так как Екатерина вызвала Габриэлли для себя, то певица дебютировала на придворном театре в Эрмитаже, который был соединен арками с Зимним дворцом.
В Петербурге, как и в Вене, в течение почти двенадцати лет, Габриэлли , певица и куртизанка, не имела недостатка ни в «браво», ни в любовниках, между тем она была уже не молода. Но годы, начинавшие уже омрачать ее красоту, уважали ее голос. Кроме того, она была хорошо принята при дворе. Царица сразу выразила к ней свою благосклонность, которая никогда не изменялась. Не было праздника в Эрмитаже и в Царском Селе без Габриэлли ; и когда случайно – случай еще часто представлялся – певица была не в духе, чтобы присутствовать на каком либо из этих торжеств, когда ей случалось отвечать отказом на любезное приглашение императрицы, эта последняя вместо того, чтобы сердиться, подобно герцогу Аркосскому, весело покачивая головой, говорила:
– А! Понимаю!.. У Габриэлли сегодня ее turlutaines… Оставим ее с ними. И тем все кончалось.
Один только случай из жизни Габриэлли в течение двенадцати лет, которые она провела в России, стоит труда быть рассказанным, потому что рисует нравы двора Екатерины II.
Князь Репнин, вернувшись после долгого пребывания в Варшаве, появился при Петербургском дворе. Это был человек лет сорока, сохранившей в своем характере черты своего татарского, по матери, происхождения. Он не был окончательно зол, ни глуп, но выказывал полнейшее презрение ко всему, что носило на себе печать честности, благопристойности, нравственности. Так, например, он хвастался, что во Франции, где он пробыл несколько времени, он жил в Париже на счет актрис, которых он проедал, как он сам выражался.
Однажды в Царском Селе, среди залы, в присутствии Екатерины II, перед несколькими женщинами, в числе которых была и Габриэлли, князь Репнин развертывал картину своих успехов, которыми он пользовался у парижских актрис, танцовщиц и певиц.
– Ну, сказала Габриэлли , если парижские актрисы, танцовщицы и певицы содержат своих любовников, они весьма глупы, и я утверждаю, в похвалу моих соотечественниц, что, по крайней мере, в этом случае они не походят на парижанок.
Репнин пожал плечами.
Полноте! возразил он – Женщины повсюду одинаковы, когда они любят.
Когда любят, пожалуй!.. ответила Габриэлли . – Но что касается до меня, я ручаюсь вам, что не полюблю человека, который будет больше осматривать мой кошелек, чем мое сердце.
– Э! ловкий мужчина берет сначала, как бы то ни шло, сердце, а потом уже достигает и до кошелька!
– Право? Мне было бы очень любопытно, узнать такого ловкого человека, который сыграл бы подобную игру со мною…
– Вы отрицаете его существование?
– Да, отрицаю…
– Ваше Величество и вы mesdames, – будьте свидетельницами, что между нашей великой артисткой и мною объявлена борьба.
– Неужели вы сами, князь, смеялась Екатерина, – рассчитываете поддерживать ее.
– О! нет! Возразил Репнин, тем же тоном.– Я открыл мои батареи. Между мной и ею борьба была бы теперь неравна. Но у генерала есть офицеры, и я надеюсь найти достойного меня.
– Это не должно быть трудно! презрительно ответила Габриэлли .
Князь не возражал; как вежливый противник он оставил последнее слово Габриэлли .
Тем не менее, не мешкая, Репнин занялся приготовлениями к битве. На самом деле ему стоило только сделать выбор. Все русские и иностранные вельможи, составлявшие двор, были ему друзьями. Князь жил так приятно и таким оригинальным образом, что с ним невозможно было соскучиться.
Но независимо от ума и дерзости, которые должны были быть употреблены в данном случае, было необходимо, чтоб избранник обладал красивой наружностью. Ясно, что дурной и старый не получил бы и улыбки в виде милостыни от врага.
Репнин полагал, что нашел нужного ему человека в лице виконта де-Верака, гасконского дворянина, недель уже с шесть находившегося при Русском дворе.
Верак был молод; довольно красив; он во что бы то ни стало добивался состояния, стало быть он не будет слишком разборчив в средствах добыть его, если ему представится случай.
– Милый мой! сказал ему князь, – речь идет о том, чтоб заставить говорить о себе.
– Дурно или хорошо?
– Хорошо, если вы смышлены.
– Я буду.
– В добрый час!.. Умейте и тогда… вы знаете, что даже императрице приятно видеть у ног своих человека, о котором все говорят…
– Но что же это, наконец?…
– Я объясню вам.
Через два дня посредине ночи, Габриэлли была пробуждена шумом, который был произведен человеком вскочившем в окно ее спальни.
Это было летом, чрезвычайно жарким летом; Габриэлли имела неосторожность оставить на ночь открытым свое окно.
Быстро пробужденная ото сна, Габриэлли на половину выскочила из постели, чтобы схватить сонетку, стоявшую на ночном столике, около лампы. Но остановив ее движением руки, молодой человек холодно сказал:
– О! к чему звать прислугу! Клянусь вам, что я скорее убью двадцать лакеев, чем уйду отсюда… Разве уходят от вас, в подобный час?…
Габриэлли не раз встречалась с виконтом, но никогда не говорила с ним. Придя в себя от первого движения ужаса, она его, однако узнала и поняла все.
– А! хорошо! – сказала она. – Вы…
– Виконт де-Верак, ваш почтительнейший обожатель.
– Мой обожатель по приказанию князя Репнина?…
– Вы ошибаетесь… я…
– Стыдитесь лгать, виконт! Вас послал сюда князь Репнин. Чего вам от меня нужно?…
– Я вас люблю!
– Вы меня любите? То есть, князь сказал вам: «Габриэлли посмеялась надо мной, отомсти за меня, сделавшись насильно ее любовником.» Честное слово, странное поведение!.. Если это Репнин называет победой над сердцем женщины…
– Уверяю вас!..
– И когда, злоупотребив моим одиночеством… когда силой вы получите то, что желаете, – к чему это вам послужит?.. К чему это послужит князю?.. Если вы разделяете его принципы в любви, – а вы разделяете, это доказывает ваше поведение, – я думаю, вы не настолько обольщены собой, чтобы полагать, что если я против воли буду принадлежать вам, то сочту себя слишком счастливой завтра, доставив вам богатство?..
– О, Боже мой! повторяю вам, что князь Репнин, ничего не знает об этом моем поступке, сознаюсь, несколько смелом, – но который извиняется моею страстью. Прекрасная и обожаемая, каковы вы, мог ли бедный дворянин надеяться на вашу благосклонность?..
– И не имея возможности надеяться, вы решились ее похитить… Я оскорблена; но не вас я хотела бы наказать, – не вы заслуживаете мой гнев… вы только правая рука князя Репнина, а он голова… но… о! я вижу очень хорошо, вы незаметно приближаетесь к моей постели, готовясь броситься на меня… Если вы сделаете еще шаг, то такая же правда, что есть Бог, и что князь Репнин подлец, – я раздроблю ваш череп!..
Габриэлли ждала всего со стороны такого противника, как князь Репнин, а потому уже две ночи она клала на свою кровать пару пистолетов, который она взяла во время разговора с ночным посетителем и в эту минуту навела на него.
Де Верак дурно скрыл гримасу при неожиданном появлении пистолетов. Но его честь была задета; он обещал успеть…
– О! о! – насмешливо сказал он, – мне говорили, что итальянки употребляют иногда стилеты, но не пистолеты. Берегитесь, этот инструмент производит шум… и ночью, в императорском дворце, будить всех из-за шутки – какой смешной скандал…