К чему рыдать? В рыданьях толку нет!
Ведь милый не со мной!..
О, я мила. Мне только двадцать лет.
Вернется милый мой.
– Песня права! – прошептала Августа. – Мне семнадцать лет; я прекрасна!.. Тот, кто любит меня, – отыщет. Она отерла глаза и заснула.
Вернемся к Фридриху Вильгельму, которого мы оставили в жалком положении, в кабинете короля. Часовой, стоявший у двери этого кабинета, слышал шум от падения; но так как он был хорошо выдрессирован, то, зная, что не должен заниматься ничем, кроме своей службы, он не произвел тревоги. Из этого произошло, что принц был поражен воспалением в мозгу, которое можно бы было в начале уничтожить без опасных последствий, но вследствие которого он, в течение трех недель находился между жизнью и смертью, потому что только через два часа после припадка позаботились о нем. Королевский принц в опасности! Знаменитейшие медики Берлина и Потсдама явились на призыв короля. Сам Фридрих Великий двадцать четыре дня и столько же ночей, часто посещал больного. В сущности король не был зол. Не только как наследника престола, он любил принца как человека.
Наконец, через три недели доктора ручались за жизнь принца. Еще восемь дней, говорили они, и принц будет окончательно спасен.
По прошествии этих восьми дней, однажды утром, король, сидя у постели выздоравливающего, сказал грубым голосом:
– Ну, теперь вам лучше?
Принц печально улыбнулся.
– Нет, вам также дурно?..
– Простите, государь! Но…
– Но, чтоб совершенно выздороветь вам чего-то или кого-то не достает?.. Так что ли?
– Государь!
– Признайтесь! Вы все еще думаете о вашей любовнице; об этой маленькой Генке, чтоб черт ее побрал!.. Поспорим, что один ее взгляд имел бы больше влияния на ваше здоровье, чем все микстуры, прописанные медиками?.. Ну, я согласен возвратить вам ее.
– О, государь!
– Постойте!.. Не прыгайте так на своей постели!.. А то опять кровь прильет в голову… Возможно ли, чтобы принц, призванный управлять одним из лучших государств в Европе, имел слабость влюбиться как последний мещанин в девчонку!.. Наконец, вот условия, на которых я согласен возвратить вам вашу красотку.
– Говорите, государь.
– Вы женитесь, через шесть месяцев.
– Согласен, государь.
– Женившись, вы устроитесь, как вы захотите… это будет зависеть от вас. Но до тех пор, так как было бы неприлично, чтобы вы продолжали свои глупости, то со своей стороны, вы выдадите замуж мадмуазель Генке.
– Как, государь, вы требуете!?
– Я требую, чтобы вы нашли этой девчонке благосклонного мужа, который давал бы свободу в ваших удовольствиях, прикрывая их своим именем. Разве вы находите трудным это? Разве не было сотни примеров подобного рода браков?..
– Да, государь, да… я теперь понимаю и принимаю…
– Хорошо! В таком случае я прикажу привезти мадмуазель Генке…
– О, государь! Я вам так благодарен!.. Вы далеко услали мою Августу?
– Какое вам дело, куда я услал ее, если я ее возвращаю вам!
– Только одна просьба, государь!
– Какая?
– Она должна была сильно страдать от этого происшествия, и еще вероятно страдает… Большая неожиданная радость может убить ее…
– Это значит, что лицо, которого я хочу послать за ней, должно будет исподволь объяснить ей о моем решении?.. Черт побери! Да эта девчонка настолько чувствительна?
– Она меня любит, государь!
– «Она меня любит»!.. Нет, это сильнее меня! Я никогда не привыкну к этим глупостям!.. Но вы желаете этого – пусть будет по-вашему. Ее не станут пугать неожиданностью. Чтобы привести г-жу Генке в Шарлотенбург, будут надеты перчатки… До свидания!..
Новые инструкции были даны также барону Бредту, который, согласно желанию принца, отправился в Бреславль за той, которая была сослана туда месяц назад. Капитан Бредт не отличался деликатностью; он подобно королю, лучше умел говорить с солдатами, чем с женщинами. Но сам король сказал ему: «Мой племянник боится за сильное волнение со стороны девушки… Будь ловчее… не обращайся с ней грубо…»
– Как, черт побери! Как я слажу с этим? – спрашивал самого себя барон, во всю дорогу от Потсдама до Бреславля. И во все четыре дня он не объяснил себе, как возьмется он за это дело.
– Ба! – сказал он самому себе. – Г-жа Гютцнер, хозяйка, даст мне совет.
Прежде всего, барон оставил свою карету на почте и дошел пешком до той улицы, где находился дом г-жи Гютцнер.
Был вечер; пробило десять часов; г-жа Гютцнер готовилась лечь в постель, когда служанка таинственно провела к ней барона Бредта.
– Господин барон, это вы?…
– Да… Тише! Не следует, чтобы ваша племянница, мамзель Фукс, знала, что я здесь. Как она чувствует себя этот месяц?
– Очень хорошо… так хорошо, как позволяет ей ее печаль… Она очень печальна, эта малютка!
– Да, у нее есть причины быть печальной… у нее будут причины быть веселой…
– Ах!..
– Я вам тотчас же объясню; прежде всего, где она теперь?
– У себя. О! Вот уже больше двух часов, как она ушла к себе, поужинав с нами.
– Она ужинает у вас?
– Каждый день. Она и обедает тоже. О! Ее поведение удивительно регулярно. Вы дали мне ангела вместо племянницы… ангела, забывшего, что у него крылья.
– Она не часто выходит?
– Днем на несколько часов, когда хорошая погода, она делает небольшую прогулку в Фибич, и всегда в таком случае закутанная в свой плащ; потом она приходит домой и читает у себя в комнате до ужина книги, которые я доставляю ей. После ужина она ложится спать…
– Она не жалуется?
– Никогда барон. Никогда я не слыхала от нее ни одной жалобы.
– Хорошо! Хорошо! Итак, мадам Гютцнер, этого ангела, которого я поручил вам, я беру назад.
– Уже!
– Это слово делает честь и ей, и вам. Причины ее удаления в Бреславль более не существуют, и я имею приказ перевезти ее обратно в Потсдам.
– Тем лучше для нее и тем хуже для меня.
– Но… Я прибегну к вашей опытности… Очень вероятно, что приносимая мною новость будет для нее чрезвычайно приятна. По вашему мнению, каким образом лучше всего объявить ей эту новость?..
– Я и сама не очень то смыслю в этом… Но вы могли бы написать ей несколько слов, а я отнесла бы записку.
– Нет, мне приказано поговорить с ней, – с ней одной, без свидетелей.
– В таком случае она у себя в комнате, но вероятно еще не спит. Она читает. Я вам сказала, что она много читает. У меня есть другой ключ от ее комнаты.
– Прелестно!.. Браво!.. вы очень ловки!.. Я тихо вхожу к ней и… но если она уже в постели?..
– Так что же?.. Добрые намерения оправдывают смелость.
– Это ясно. Дайте мне ваш ключ г-жа Гютцнер. Если она легла… если она не спит… ну, я разбужу ее, – вот и все. И я уверен, что она не сделает мне упрека. Дайте мне ключ.
– Извольте. Хотите свечу?
– Нет, не надо. Свеча бесполезна, потому что я хочу ее удивить…
Оставив г-жу Гютцнер, барон Бредт взошел в комнаты Августы. Помещение состояло из трех комнат. Барон на цыпочках прошел первую и вторую; в этой последней он остановился, прислушиваясь, спит она или не спит?.. Что за странность! Из-за двери спальни до посетителя достиг звук, который заставил этого посетителя раскрыть глаза от какого-то удивления… Барон был не очень то знающ в этой музыке, но она не совершенно была ему неизвестна. Если он позабыл ее теперь, то знал ее в молодости…
Сзади этой двери целовались, и эти поцелуи перемешивались с задушевными вздохами, с какими-то нежными словами… Что за вздор!.. Он грезил, или скорее она грезила… Ну, а кто же помешает ему сделать осмотр?.. Барон приложил глаз к дверному замку. И вдруг испустил крик удивления!.. И более не колеблясь, он вдруг отворил дверь. Ему нечего было больше сдерживаться.
При свете четырех или пяти свечей он увидал любовницу принца в объятьях молодого мужчины.
Ба! Да ведь она так скучала в Бреславле! Она встретилась в садах Фибича с этим молодым человеком, который ей понравился… Она согласилась принять его у себя!.. С помощью веревочной лестницы, через окно, Рейнольд Ганьел входил в комнату Августы, так что никто этого и не подозревал.
Великие характеры обнаруживаются только в особенных обстоятельствах. Другая на месте Августы потеряла бы голову.
– Ей Богу! – вскричал барон, быстро входя в комнату влюбленных. – Я вижу, что вы успокоились, и я сердечно поздравляю вас.
– Ни слова больше! – сказала Августа, вскакивая в одной рубашке с постели. – Мы сейчас объяснимся.
Потом, обернувшись к своему любовнику, остававшемуся как будто пригвожденным к постели, она продолжала:
– Это мой дядя, Рейнольд, – дядя, который имеет права отца. Одевайтесь и уходите!
Рейнольд вскочил в свою очередь, с постели; оделся в одну минуту и убежал по своей обыкновенной дороге, очень счастливый тем, что так дешево отделался.
Теперь начала говорить Августа, обращаясь к барону, несколько бледная, но совершенно спокойная.
– Зачем вы в Бреславле? Быть может для того, чтобы возвратить меня к принцу? Король простил?
– Да, я послан его величеством, чтобы… но… по истине после того, что я видел… Я не знаю, должен ли я…
– Что вы видели? Что вы видели!.. Катерину Фукс с ее любовником… Что есть общего между Катериной Фукс и Августой Генке? Полноте, барон! Подумайте: король стар… Фридрих Вильгельм будет его наследником, а Фридрих меня любит до страсти… Я могу быть могущественной, а когда я буду могущественна, я не забуду моих друзей. Друг вы мне? Отвечайте!
– Мадемуазель, прошу вас… – пробормотал барон, который во время речи Августы невольно с жадностью смотрел на полуоткрытые прелести милой женщины… – прошу вас… прилягте… Я ведь не из мрамора.
«Я полагаю!» – подумала Августа и вслух сказала:
– К чему мне ложиться, если вскоре мы должны ехать? Барон, скоро мы поедем?
– Я совершенно ваш. Вы, вероятно, позволите мне