Нет, Господь не дозволил ей испытать ни разу чистой и действительной радости, зато по его воле она узнала истинную и горькую печаль! то было правосудие!
Форнарина
Форнарина. С картины Рафаэля Санти
Форнарина! Да будет проклята потомством эта женщина, бывшая причиной смерти царя живописи! Да будет вечно проклинаема эта куртизанка, пламенные поцелуи которой иссушили источник жизни Рафаэля Санти! Ни малейшего сожаления для этого презренного существа, которое не поняло, что безумно повинуясь своим чувственным инстинктам, отыскивая только сладострастия в нежности, она совершала величайшее преступление: убийство гения!..
Некоторые историки тщетно пробовали оправдывать Форнарину, утверждая, что совершенная ложь будто Рафаэль погиб в ее объятиях от излишества в наслаждениях. В настоящее время совершенно доказано, что она была причиной его смерти, что она убила его в то время, когда он только что почти начинал жить для восхищения света…
История эта происходит в Риме в первые годы XVI столетия, при папе Льве X, который искупил свои многочисленные недостатки покровительством ученым, артистам и поэтам.
«Век Льва X, говорит Вьене, – воскресил век Перикла и Августа. Он покровительствовал Ариосто, заставлял играть комедии Плавта, Маккиавелли и отыскивал с большими издержками старинные манускрипты. При нем Рафаэль обогатил Ватикан своими картинами, при нем блистали Корреджио, Леонардо да Винчи, Микель Анджело и Браманте и при нем же оканчивалась великолепная базилика св. Петра. Правда, эти великие люди были завещаны ему Юлием II, и он передал их своим наследникам, но он достоин похвалы за то покровительство, которое он им оказывал.
В то время, в 1514 году, – жил в Риме богатый банкир, по имени Августин Чиджи, который соперничал с папой в любви к искусствам и художникам. Будучи в течение трех лет покровителем Белла Империа, которой он давал громадные суммы и которая оставила его, не пожав ему даже руки, Августин Чиджи, столь же для того, чтобы рассеять горесть испытанную вследствие этого быстрого забвения, сколько и по своей природной наклонности, душой и телом отдался постройке дворца в Трастеверино, – одном из лучших кварталов Рима на правом берегу Тибра, – из которого он хотел сделать чудо…
Дворец этот назывался Виллой Фарнезино.
В том же 1514 году Лев X декретом наименовал Рафаэля главным архитектором храма св. Петра.
Но Рафаэль не мог жить при храме…
Августин Чиджи предложил Рафаэлю расписать главную галерею виллы, и чтобы облегчать ему работу он поместил его в великолепных покоях, выходивших на прелестные сады, которые состояли в полном его владении.
Рафаэль захватил с собой своих слуг и лошадей, которых у него было много, ибо он вел жизнь принца; и люди и животные содержались на счет хозяина виллы…
Однажды утром, перед тем как сесть работать, Рафаэль прогуливался в саду в обществе одного из своих учеников, флорентинца Франческо Пенни, которого он очень любил за веселый характер; случай направил его шаги к выходу на Тибр и там он встретил молодую девушку, вид которой тотчас же заставил учащенно биться его сердце.
Ей было лет семнадцать или восемнадцать, и она была прекрасна как мадонна.
Она стояла, прислонившись к дереву, в задумчивости, смотря на сад,
Рафаэль подошел к ней.
– Как вас зовут, моя милая?
– Маргарита Джамиано.
– Ты из этого квартала?
– Да.
– Чем занимается твой отец?
– Он булочник.
– А!.. И ты, быть может, ждешь его здесь?
– Нет. Я соскучилась дома и вышла прогуляться.
– Быть может, ты сожалеешь, что нельзя гулять по саду!
– О! я очень хорошо знаю, что такая бедная девушка, как я, не имеет права входить сюда…
– Так ты ошибаешься, Маргарита! Такая прелестная девушка как ты, как бы ни была она бедна, имеет право входить всюду. Пойдем?
Рафаэль подал руку Маргарите, она с минуту колебалась, наконец решившись принять предложение весело воскликнула:
– Пойдемте!..
А Рафаэль, наклонившись к ученику, шепнул ему: «Я нашел мою Психею!..»
Для фресок отделываемой виллы, Рафаэль, следуя желанию Августина Чиджи, избрал мифологические сюжеты. Он уже написал Сивилл и теперь в одно время занимался рисунками трех граций, Галатеи и Амура, и Психеи
Он провел в свою мастерскую ту, в которой сразу увидал совершенную модель супруги Амура.
По дороге Франческо Пенни скромно отстал.
Маргарита с изумлением рассматривала этюды и картины, развешанные по стенам.
– Понравится ли тебе, спросил у нее Рафаэль, если я напишу твой портрет?
– Все равно, ответила она, – если согласится батюшка.
– Отец твой согласится… будь спокойна… Я все устрою…
– Нужно еще спросить позволения у Томасса Чинелли.
– Это кто?
– Мой жених…
– А! У тебя есть жених?…
– Разве это не естественно в восемнадцать лет?…
– Конечно… И ты любишь его?…
– Гм!..
На минуту омрачившееся лицо Рафаэля снова просветлело.
– Не слишком?… не правда ли? спросил он. Маргарита улыбнулась.
– Нет… не слишком, наивно ответила она.
– Чем занимается твой жеиих?
– Он пасет стада отца своего, который фермером у сеньора Чиджи из Альбано.
– Пастух!.. О, ты стоишь не такой участи, Маргарита!.. С этими большими глазами, с этим маленьким ротиком, с этими роскошными волосами, ты стоишь любви принца… Например это ожерелье: пойдет ли оно к тебе?
Художник, подал молодой девушке великолепное золотое колье, купленное им накануне дли подарка куртизанке Андреа, любовником которой он был несколько уже недель: при виде его, при виде блестящих каменьев, Маргарита покраснела до ушей; она готовилась надеть его, но тотчас одумалась и сказала:
– К чему примерять его, если оно не мое!..
– Почем знать! возразил Рафаэль. – Если хочешь, я продам его тебе.
– За сколько?
– За десять поцелуев.
Она поглядела на артиста.
Рафаэлю в это время был тридцать один год; черты его, говорит Шарль Клеман, – были нежны и приятны, хотя не имели, правильности; его нос был велик и тонок; губы полны; нижняя челюсть выдалась, но глаза были прекрасны, велики, нежны, – волосы темны, цвет лица смуглый.
Рафаэль Санти. Автопортрет
Осмотр Маргариты не был неблагоприятен для художника; она, улыбаясь, воскликнула:
– Хорошо! Берите, но не больше десяти.
Он взял сотню; он хотел бы взять тысячу. Но хотя и оживленная этой игрой, молодая девушка имела силу или скорее благоразумие окончить оную.
Внезапно вырвавшись из рук художника, она прыгнула на порог его мастерской.
– Я заплатила! сказала она. – Прощайте.
– Нет, не прощайте, а до свиданья! Когда ты придешь снова?…
– Спросите у моего отца. И она убежала.
Почти в одно время с нею Рафаэль был у Джемиано – хлебника, который позволил ему за пятьдесят золотых экю рисовать с его дочери сколько ему заблагорассудится, обязавшись в то же время объяснить своему будущему зятю об этом торге, а в случае, если этот последний будет препятствовать, общаясь объяснить ему причину.
Рафаэль не спал целую ночь после этого приключения; страстно пленившись Форнариной[19], как прозвали Маргариту по профессии ее отца, он считал каждый час до нового свидания.
А думала ли в эту ночь о Рафаэле Форнарина? Да. И вот при таких обстоятельствах:
Дом Джемиано находился на углу переулка на конце Strada Felice, одной из лучших улиц Рима; на улицу выходила лавка; сзади дома находился сад, примыкавший к дороге, которая прилегала к Тибру.
Если б вместо того, чтобы грезить с открытыми глазами, в своих покоях в Фарнезино, о той минуте когда он соединится с Маргаритой, Рафаэль при помощи какого-нибудь доброго волшебника, перенесся в эту ночь в комнату дочери булочника, то если бы только что родившаяся любовь и не уничтожилась окончательно, она, но крайней мере, очень уменьшилась бы.
В полночь, когда ее отец и его работники занимались печением хлебов, Маргарита находилась с мужчиной в своей комнате.
Правда, это был ее будущий муж, Томасо Чинелли, который каждую ночь проезжал тридцать миль, чтоб увидаться с будущей женой.
Что прикажете делать! Вследствие различных причин свадьба Томаса и Маргариты была отсрочена на год, и чтобы несколько успокоить свое нетерпенье обрученные брали задаток у настоящего на счет будущего.
А Форнарина, – о лукавица! – отрицательно покачала головой, когда Рафаэль спросил у ней, любит ли она своего жениха!..
Но быть может, мы не в праве обвинять ее во лжи?… Если она любила его быть может это было в прошедшем, или он не любил ее более?…
Нам легко будет удостовериться в этом, если мы перенесемся на место свиданья двух любовников.
Томасо оставлял свою лошадь в соседней гостиннице, потом перескакивал через стену в сад, где дожидалась его Форнарина.
Оттуда рука с рукой они входили на цыпочках по маленькой лестнице в комнату, которую следовало бы назвать брачной.
Так бывало каждую ночь в течение целого месяца: так же было и в эту ночь…
И так, они были вместе, в комнате с тщательно запертой дверью, освещаемой дрожащим светом одинокой лампы.
Но как ни был слаб этот свет, его было достаточно, чтобы заставить блистать ожерелье на шее Форнарины, которое жених ее не заметил в сумраке сада.
– Что это значит? вскричал он, – ожерелье!
Быть может молодая девушка предвидела и приготовила этот эффект потому что осталась спокойной.
– Ну, да, ответила она, – ожерелье… И я полагаю, недурное ожерелье?…
– Прекрасное! возразил Томасо, рассматривая вблизи драгоценность. – А кто тебе подарил его?…
– Сеньор Рафаель Санти, живописец его святейшества Папы, который работает в настоящее время в Трастеверино, во дворце сеньора Чиджи.