– Нет, – сказал он, – береги… береги его; благодарю! С моими шестьюдесятью франками я могу терпеть, искать и…
– То есть вам стыдно быть мне одолженным, злой!
– Не то… но ведь ты хотела купить мебель…
– Я куплю после. Это не торопит. Главное, чтобы ты не скучал и не беспокоился. Разве я должна просить тебя на коленях? Но если бы у меня не было денег, разве ты не предложил бы мне?
– О! Конечно.
– Так что же удивительного в том, что я предлагаю тебе, когда у тебя нет?.. Большая с моей стороны заслуга! Разве я не знаю, что ты мне отдашь. Скорей! Скорей! кладите кошелек в ваш карман. И поцелуйте меня… и давайте завтракать!.. Завтра ты подумаешь о своих делах.
Эдуард больше не отказывался. Пятьсот восемьдесят франков исчезли в его кармане. Он поцеловал Шиффонету.
«Печально! Печально! Печально! – как говорит Гамлет».
На другой день, утром Эдуард Шаванн, не сомкнув ночью глаз, оставил любовницу под тем предлогом, что отправится в дом, в котором прежде ему обещали место.
Прошел целый день без известий о нем. Шиффонета, ждавшая сначала его с песнями, больше не пела, после того, как пробило три часа.
В четыре она стала печальна, в пять она плакала. Уж не случилось ли с ним нового несчастья? О! Она даже не подозревала истины.
Наконец отворяется дверь мансарды. Это он! Шиффонета бросается на встречу.
Увы! Это не он, а комиссионер!
– Алиса Шартрон?
– Я.
– К вам письмо.
– От кого?
– От одного господина.
– Какого господина?
– Не знаю. Прочтите.
– Но где этот господин передавал вам письмо?
– На станции Гаврской железной дороги.
Шиффонета все еще ничего не понимала. Господин… на станции железной дороги… Это не мог быть Эдуард!
Между тем она взяла письмо; сломила печать; прочла… она с трудом прочла его, ибо она с трудом читала писанное… а эти буквы, написанные дрожавшей рукой, были очень не разборчивы.
Вдруг молодая девушка испустила крик. То, чего не могла прочесть, она угадала. Вот послание Эдуарда Шаванна к семнадцатилетней девушке, отдавшей ему свое сердце и доверившей кошелек:
«Прости меня, моя милая, но этого требует необходимость: я уезжаю, увозя с собою деньги, которые ты так великодушно мне предложила. Но не бойся; я честный человек и когда-нибудь отдам тебе то, что должен. Прощай!»
Это было все. В предвидении будущего, Эдуард Шаванн имел благоразумие не подписаться.
Алиса не проронила ни слезинки.
Она читала и перечитывала письмо Эдуарда Шаванна, как будто желая запечатлеть его в памяти. Потом она снова сложила его и тщательно заперла его в маленький ящик, из которого накануне она вынула деньги, чтобы предложить любовнику.
Однако, при виде этого ящичка, она вздрогнула. Веки ее задрожали. Слезы прихлынули к глазам. Но, возвратив тотчас же самообладание, усилием энергии, которую трудно было подозревать в таком слабом теле.
– А! – произнесла она, глухим голосом, – Так, так-то обращаются в этом свете с теми, кто любит…
и докончила с горьким смехом: – Теперь пусть же заставят меня любить. Мне это стоило с ним шестьсот франков! Им, клянусь, будет стоить дороже, чем моя покупка!..
В тот же вечер, Шиффонета со своей корзинкой, наполненной фиалками и розами ходила по Тамильскому бульвару: цветы были свежие, продавщица веселее обыкновенного. Продажа шла отлично. Она получала сто на сто от восьми до одиннадцати часов. Нужно было вернуть улетевшие или украденные шестьсот франков.
Но вопрос интереса всего менее занимал Шиффонету. У нее в голове были теперь более обширные планы, чем покупка мебели, на собираемые гроши.
Предлагая свои розы, Шиффонета, под влиянием известных идей, с любопытством рассматривала женщин, – в большинстве случаев женщин галантных, составлявших основание ее торговли. В этот вечер она обращала особенное внимание на турнюру, на туалет своих покупщиц. Более прелестные, лучше одетые, более эксцентричные как по разговору, так и по обращению были для нее предметом особенного изучения. После так сказать, фотографического снимка с той или другой в своем уме, маленькая торговка цветами с улыбкой шептала сквозь зубы: «Это не трудно!»
Что было не трудно? Сравняться с этими женщинами? Конечно, не трудно!
Но Шиффонета добивалась не того, чтобы стать лореткой третьего или четвертого разряда, – она добивалась выше.
Несколько раз в продолжение вечера, проходя мимо кафе цирка, Шиффонета вопросительно посматривала на толпу потребителей, сидевших на бульваре около дверей: и под окнами означенного кафе.
Кого она искала? Конечно того, кто заставлял себя ждать. Он явился только в половине двенадцатого.
То был мужчина лет тридцати пяти. Мы назовем его Флоримоном. Драматический писатель, который уже насчитывал многочисленные успехи в 1857 году. С тех пор он не мало присоединил новых пальм к старым, но, во всяком случае, менее, чем имели право ожидать. Это потому, что хотя одаренный большим умом, Флоримон имеет несколько приходных недостатков, вредящих его карьере. Во-первых, он завистлив, он завидует всему и всем. Не правда ли, странная и глупая слабость? Вместе с тем, он несколько ленив, непостоянен в своих наклонностях и идеях, в дружбе и планах. Сегодня он бросается вам на шею, завтра пройдет мимо вас, не поклонившись; по утру весь в огне, он способен произвести нечто достойное Мольера; вечером, идущей по стопам г. Coupe-toujours, фабриканта трескучих мелодрам.
Вот Флоримон.
Другой конек, которому писатель посвятил лучшие ночи своей юности, которому уже в зрелые лета он посвящает лучшие часы – это любовь, – любовь по его способу. Способ Флоримона состоит в том, чтобы иметь любовниц для того, дабы знали, что у него есть любовницы. «Этот Флоримон удивителен! Всегда в женских юбках». Эти две фразы звучат в его ушах слаще, чем какие бы то ни было похвалы его произведениям.
– Последний букет фиалок, г. Флоримон. Купите у меня.
То была Шиффонета, обратившаяся таким образом к писателю и ставшая перед ним.
Должно вам сказать, что уже несколько недель Флоримон по своему ухаживал за маленькой торговкой цветами. Это волокитство было самого наглого свойства. Но Флоримон взял себе за правило, что у женщин можно успеть только наглостью.
Он поднял голову, взглянул на молодую девушку и ее букет, потом своим язвительным голосом, согласовавшимся с насмешливым выражением его лица, проговорил:
– Итак, я должен избавить тебя от того, что у тебя осталось. Я гожусь только на то, чтобы избавлять тебя от остачи? Очень благодарен!.. Покупая фиалки, я их выбираю.
Шиффонета была знакома с этим тоном; он не испугал ее.
– Право? – возразила она, – Вы выбираете?.. Это меня удивляет.
– Почему?
– Потому что, по репутации, вы не так взыскательны.
– Пусть так! Я согласен… быть может, я не взыскателен, если говорю, что нахожу тебя милой и готов любить тебя двадцать четыре часа.
– Что такое двадцать четыре часа!..
– Ты полагаешь, что для тебя этого было бы недостаточно? Ты ошибаешься. Двенадцати с тебя будет довольно… ступай!
– Да, быть может, я удовольствуюсь… Но я не уверена, что вы удовольствуетесь…
– О! О! Какое самолюбие!..
– Это не самолюбие, но я знаю чего я стою.
– Ты думаешь, что чего-нибудь стоишь?
– Я думаю, что стою, по крайней мере, довольно для того, чтобы меня сохраняли далее, чем рубашку.
– Ну, так попробуем. Я ничего лучшего не желаю.
– Что если бы вас ловили на слове!.. Г. Флоримон любовник букетницы! Что скажут об этом ваши прекрасные дамы!..
– Какие дамы?
– Ваши актрисы… комедиантки, с которыми вы воркуете с утра до ночи.
– Ты очень хорошо видишь, что я не воркую с ними, потому что воркую теперь с тобой.
– Смешная история!
– Если бы это была плачевная, признаюсь, она меня не забавляла бы. Наконец, где же ты живешь? Вот уже двадцатый раз я тебя об этом спрашиваю.
– К чему?
– Конечно для того, чтобы явиться к тебе.
– Вы заблудитесь на моей лестнице.
– Разве есть пропасти?
– Есть очень много ступеней.
– Я буду переступать через две. Ну, в котором часу ты встаешь?
– Как случится. Теперь в пять.
– Я буду у тебя в четыре.
– О! В четыре часа еще темно.
– Тем лучше. Ночью…
– Все женщины милы. Точно! Вы говорите очень вежливо.
– Я шучу. Ты прелестна как амур, и я тебя обожаю, честное слово!.. Позволь мне обожать тебя в твоей квартире. Ты живешь?
– В предместье Сен Мартен 48 №.
– Хорошо! Но, полагаю, тебя не знают там под именем Шиффонеты?
– Меня зовут Алисой.
– Алисой? Ну, и так, мадмуазель Алиса, если вы позволите завтра от девяти до десяти часов.
– До завтра.
Маленькая торговка удалялась.
– Подожди же, – сказал Флоримон, удерживая ее. – А твой букет? Теперь я его куплю.
Он взял букет и бросил наполеондор в корзину Шиффонеты.
Шиффонета возвратила монету.
– У вас нет мелочи, и у меня нет сдачи. Вы должны мне два франка.
– Но…
– Вы полагаете, что мне нужен задаток? Если я вас приму у себя, так потому, что мне нравится… вот и все. До свидания!
– О! О! – произнес Флоримон, оставшись один. – Неужели на самом деле она…
О суетность!..
На другой день утром Флоримон явился в мансарду Шиффонеты. Она читала его комедию, которую готовились дать на театре Гимназии. Лесть, к которой он не остался равнодушен. Но так как он не мог обойтись без насмешки.
– Так ты умеешь читать? – спросил он.
– Кажется, потому что читаю ваши комедии, – ответила Шиффонета.
– Скажи, что же ты в них находишь? Не видишь ли ты, что я гений, назначенный стать славой и украшением отечества?
– Не знаю, гений ли вы, но, мне кажется, у вас талант– ум… и по этому…
– По этому я тебе не противен? Ты не чувствуешь отвращения…
И говоря, таким образом, он наклонился к молодой девушке, чтобы поцеловать ее. Но она его оттолкнула.