– Они могущественны и богаты, – сказал он ему, – и если вы не поспешите избрать себе покровителя, способного защитить вас, вы можете бояться всего. Самая меньшая опасность, угрожающая вам, состоит в том, что вы будете убиты каким-нибудь «брави»…
– Ваши рассуждения, мой друг, совершенно справедливы, – ответил Пьетро, – и я сегодня же воспользуюсь ими.
На самом деле вслед за этим разговором он отправился во дворец Питти, к великому герцогу Франциску Медичи, сыну и наследнику Козимо, – человеку самого приятного характера. Он благосклонно принял Пьетро Буонавентури, заставил со всеми подробностями рассказать его историю и уверил в своем покровительстве против врага.
– Но, закончил он, – вы нарисовали передо мной такой обольстительный портрет вашей жены, что не удивитесь тому, если я пожелаю ее увидетъ.
Пьетро поклонился.
– Подобное пожелание со стороны вашей светлости слишком лестно, – ответил он, чтобы я и жена моя не поспешили его исполнить.
– Достаточно, – возразил великий герцог, – среди моих офицеров есть один испанский дворянин, капитан Мондрагоне, который живет с женой около площади Марии Новелла, где, как вы сказали, живете и вы; завтра, утром, если для вас будет удобно, сеньора Мандрагоне отправится в своей коляске к сеньоре Буонавентури и привезет к себе… Куда я явлюсь через несколько минут. Я предоставляю вам, мой милый, полное право присутствовать при этом свидании… О! Мои намерения совершенно чисты!..
– Я не сомневаюсь, государь, – живо возразил Пьетро, – и после того, чем мы обязаны вашей светлости, я счел бы черной неблагодарностью всякий признак недоверия. Полагаю, что я буду вынужден завтра утром отправиться по делам, и ваша светлость не удивитесь, если я не буду сопровождать завтра мою жену к сеньоре Мандрагоне.
Франциск Медичи улыбнулся, подавая Пьетро Буонавентури руку, которую тот поцеловал. Флорентинец уже видел, как из этой царственной руки сыпятся на него почести и богатство.
Как! Только что, женившись на восхитительной женщине, Пьетро Буонавентури решился принести ее в жертву своему честолюбию? Так что же! Роль благосклонного мужа была в моде в ту эпоху. Когда король, принц или герцог желал женщину, муж восклицал: «Чрезвычайно лестно!..» И в то время, как король или принц любезничал с женой, этот муж прогуливался снаружи.
Но Бианка, происходившая из благородной фамилии, согласится ли играть роль, назначаемую ей в этой галантной комедии? Да, и по двум причинам: во-первых, она только о том и думала, как бы избавиться от бедности, в которой она прозябала у своего тестя; а во вторых, услыхав от мужа диктовку этой роли, она превратила свою любовь в презрение… А то, что презирают, с тайной радостью стараются уничтожить…
После ухода из дворца Питти, Пьетро отправился к Бианке.
– Мы спасены! – сказал он ей. – Я только что видел великого герцога. Он удостаивает нас своим покровительством. Но взамен он требует одной любезности.
– Любезности?
– Да; он хочет видеть тебя.
– Ну… пойдем… Когда тебе будет угодно поблагодарить его.
– О, нет, его светлость хочет не этого. Завтра жена одного из его офицеров сеньора Мандрагоне явится сюда за тобой… у нее его светлость встретит тебя одну. Что делать, моя милая? Есть такие безвыходные положения, когда опасно отказывать. К тому же, разве я не уверен в твоей нежности, в твоей добродетели!..
Бианка не могла удержать какого то движения.
– Что это? – продолжал Пьетро. – Эта встреча тебя смущает? Полно. Великий герцог молод, красив, умен… и если тебе это будет стоить некоторой благосклонности без последствий… какое мне дело, лишь бы твое сердце принадлежало мне!..
– Хорошо! сказала Бианка. – Я пойду завтра одна к сеньоре, Мондрагоне, и будьте спокойны, его светлость будет доволен моим желанием понравиться ему, как вы того желаете.
Сеньора Мондрагоне не в первый раз устраивала нежные свидания для его светлости Франциска Медичи. Когда-то очень красивая, Инеса Мондрагоне, как уверяют, с согласия своего благородного супруга, была первой любовью сына Козимо I. С годами ее прелести поблекли, и она ограничилась ролью преданного друга молодого герцога. По приглашению последнего, на другой день, в назначенный час, она отправилась к Бианке Капелло, которую привезла с собой в коляске. Через несколько минут испанка и венецианка сидели одна напротив другой в изящном будуаре.
– Позвольте мне теперь наглядеться на вас, мое дитя! – воскликнула Инеса. – В этом ужасном домишке вашего тестя мне невыносимо было вас видеть!.. О! Да вы на самом деле прелестны!.. Прелестны, как не сказать больше!.. Прекрасные глаза… Прекрасные волосы!.. а какая белая и розовая кожа!.. Но вы не заботитесь еще об одном, что еще прибавило бы вам красоты… Моя прелестная Бианка! ведь вы ужасно одеты!..
– Одеваются, как могут!
– Правда, это не ваша вина и даже не вина вашего мужа!.. Бедняжка! Я знаю, вы не богаты. О! Мне рассказывали вашу историю. Она очень интересна, очень интересна!.. Клянусь вам, я плакала при мысли о вашем отчаянии, когда вам приходилось выбирать или скандал или бегство… Ну, как бы то ни было, вы избрали всё-таки лучшее… Говорят, ваш муж не дурен… Вы его любите… Он любит вас… А теперь, когда великий герцог интересуется вами обоими… Он так добр!.. От вас, моя милая, зависит в самом скором времени занять великолепное положение во Флоренции. Но, дело теперь не в том… Я всё болтаю пустяки… Дело вот в чем… Не правда ли, ведь вы немного кокетливы? Если нет, так вы не были бы женщиной, и притом в Венеции, у вашего отца, вы не имели привычки носить платья из такой грубой материи… Герцог придет ещё через час, у нас есть ещё время, и если хотите… мы одного роста… и у меня есть совершенно новое бархатное платье… вы наденете его.
– Но…
– Что «но»? Я мать… Я хочу быть и вашей матерью… Разве стыдно принять подарок от матери? Посмотрите, разве это не лучше, а?..
Сеньора Мондрагоне вынула из шкафа голубое бархатное платье, отделанное золотом и жемчугом, вид которого заставил Бианку Капелло вспыхнуть от радости.
Эта радость сама по себе была ответом.
– Вы согласны? – начала Мондрагоне. – Браво! Скорей! Скорей! Сбрасывайте эту ужасную черную хламиду!.. Хорошо быть прекрасной, мое дитя, но изящество никогда не вредит… Я сама буду вашей горничной… Так! Так!.. О, что за великолепная грудь! А какая талия!.. Как прелестна рука, как тонка кисть!.. Как кругла эта ляжка! Как узка и мала ножка!.. Сеньору Буонавентури нечего жаловаться!.. Вы королевский кусочек, честное слово!.. Вы рождены быть королевой, моя милая!..
Сконфуженная этими похвалами, полураздетая Бианка, посреди будуара, с опущенными глазами, с руками, сложенными на груди, с чувством стыдливости, ожидала, чтобы импровизированная горничная надела на нее платье.
Но та не спешила.
Быть может, вы догадались, что не одна Инеса Мондрагоне присутствовала при этой сцене. При ней присутствовало другое невидимое лицо – Франциск Медичи, скрывавшийся в комнате за стеклянной дверью, выходившей в будуар. Сцена эта была повторением многих других, разыгрывавшихся здесь же при таких же обстоятельствах. Всё это производилось потому, что раздетая женщина часто много теряет из своих прелестей, и потому, чтобы избавить великого герцога от разочарования, остроумная испанка избрала только что описанное нами освидетельствование.
Бесполезно говорить, что, выйдя победительницей из этого осмотра, Бианка Капелло вскоре увидела вошедшего великого герцога. Он едва дал время Мондрагоне окончить туалет прекрасной венецианки. Но как ни был влюблен в нее Франциск, он не мог обращаться с Капелло, как с простой мещанкой.
Расставаясь с Бианкой, великий герцог сказал ей:
– Если вы позволите, сеньора, то я буду иметь честь увидеть вас снова у вас, в вашем дворце.
В тот же день Пьетро Буонавентури был позван к Франциску, который объявил ему, что принимает его к себе в качестве шталмейстера, с жалованьем в сорок тысяч цехинов в год[22]. И что, кроме того, жене его дарит дворец Кастелини, в трех милях от Флоренции у подошвы горы Мурельо.
За три мили от Флоренции! Радость, ощущенная Пьетро при начале речи очень уменьшилась при ее конце. За три мили! Удерживаемый в городе, своей службой, он будет не в состоянии видеть Бианку. Но разве он сам не желал этого? Он продал свою жену. Покупатель имел право взять покупаемую вещь от продавца. Последнему нечего было рассуждать. И он не рассуждал.
– Государь, вы меня осыпаете милостями! – вскричал Пьетро, падая перед Франциском на колени.
– Вы довольны, мой друг?
– Я в восхищении, государь!
– Следуйте же за Джузепе, моим камердинером, который покажет вам ваши комнаты. С этого вечера вы начнете вашу службу.
Джузепе вошел, но Пьетро не спешил за ним следовать.
– Что такое? – спросил великий герцог только что испеченного шталмейстера. – Вы хотите мне что-то сказать, Буонавентури?
– Простите мне, ваша светлость, – отвечал последний, – но я полагал… я думал… жена моя ничего не знает…
– Не беспокойтесь, мой друг, жена ваша знает все. В то самое время, как я призвал вас сюда, сеньора Мондрагоне, жена капитана моей гвардии, отправилась к вашему отцу, чтобы объяснить о моих намерениях относительно сеньоры Буонавентури. В эту самую минуту ваша жена едет в коляске в свой дворец, вместе с этой милой Мондрагоне, которая согласилась сопровождать ее. О! Еще раз не беспокойтесь дворец меблирован. Я подумал обо всем. Сеньоре Буанавентури ни в чем не будет недостатка. Ясно, что если для вас слишком трудно быть некоторое время с ней в разлуке, и я тому не воспротивлюсь. Но в таком случае, мой друг, я буду вынужден уничтожить назначение ваше в звании нашего конюшего, потому что эта должность заключается в том, чтобы постоянно находиться при мне, а…
– …А все, что сделано вашей светлостью, сделано хорошо, – вскричал Пьетро.– С той минуты, как жена моя знает всё, чем она обязана вашей светлости, я был бы достоин порицания, если бы сохранил, и я не сохраняю, малейшую заботливость о ней… Я увижусь с ней… позже… когда мне позволит это моя служба…