21 октября 1587 года, при начале дня, барка управляемая двумя монахами, спускаясь по Арно, везла на Пизское кладбище смертные останки великой герцогини Тосканской.
Один крестьянин на руле, две служанки и лакей – таков был погребальный конвой Бианки.
Рассказывают, что когда смертные останки были опущены в могилу, один из монахов, почти касаясь своими губами земли, прошептал, как будто предполагая, что мертвая его услышит:
«Покойся в мире, Бианка Капелло, я буду молиться за твоего сына и за тебя.»
Однако, что стало с Антонио Медичи, сыном Франциска и Бианки Капелло? История не говорит ничего; но вероятно, он не достиг старости. Если Фердинанд не отравил его, то велел задушить, утопить или убить кинжалом.
Кальдерона
Кальдерона. Картина Хуана Жозе де Аустриа
Трое любовников: поэт, герцог и король, потом, как бы по воле фатального закона, когда она оставила свет, – в котором только промелькнула, – чтобы заключиться в монастырь, – полдюжины капризов под формой полдюжины красивых монахов – таков был любовный учет Кальдероны, испанской актрисы и куртизанки.
Немного, как вы видите.
И история ее будет не долгой.
Однако, за недостатком великих событий, вы найдете в ней довольно любопытные черты испанского двора XVII века.
И именно поэтому мы хотим рассказать вам эту историю.
Где и в какое бы время он не жил, всегда, по нашему мнению, занимательно изучать одного из этих людей, которые под предлогом, что они короли, думают, говорят и делают такие глупости при полном свете дня, от которых самый последний из подданных, темный рабочий, покраснел бы во мраке.
Король, о котором идет речь, один из трех любовников Кальдероны, был Филипп IV.
Это был печальный государь, этот внук Карла V, – двойник блаженной памяти Людовика XIII.
Но у Людовика министром был Ришелье, который вместо него правил твердой рукой, тогда как Филипп IV доверил управление страною Оливаресу, человеку без способностей, натуре узкой, замечательной по скряжническому честолюбию: для него золото шло впереди славы.
И Испания, столь великая и прекрасная когда-то, находилась в опасности в это царствование.
Французы начали тем, что разбили испанцев при Авене и Казале; Каталония передалась Франции; Португалия сбросила с себя иго рабства; все, что оставалось от Бразилии, всё, что не было отнято голландцами, перешло к Португалии; Азорские и Мозамбикские острова, Гоа и Макао освободились из-под испанского владычества.
В Мадрид на громадном объявлении перенесли портрет Филиппа, внизу которого была сделана следующая ироническая надпись: «Чем больше у него отнимают, тем он больше отдает!»
Весь занятый своими любимыми удовольствиями – театром и женщинами, Филипп не подозревал даже, что для того, чтобы увеличить, его так сильно изрыли.
Давид Гэн, сын простого рыбака, достигнувшей звания вице-адмирала, получил приказание от Генеральных Штатов Голлландии захватить флот галионов, перевозивший в Испанию богатства Перу. Произошла жестокая битва в водах Гаваны, и победители голландцы привезли своим соотечественникам более двадцати миллионов.
Филипп IV, пребывая у ног своей прелестной любовницы, герцогини Альбукерк, не потерял из-за этого ни одного поцелуя.
Оливарес, подойдя к Филиппу, сказал ему тем тоном, каким сказал раз: «Франция наша!» – Государь, у меня есть для вашего величества чудесная новость! мы конфискуем на четырнадцать миллионов имущество герцога Браганцского; бедный герцог потерял голову: его провозгласили королем Португалии.
– А! ба! – ответил Филипп IV, и возвратился в свой кабинет дописывать сцену для комедии.
Филипп IV Испанский. Портрет работы Диего Веласкеса.
Между тем, если Филипп IV не имел никаких достоинств, как король, то как человек, он имел их: он был гуманен, приветлив, великодушен, благотворителен.
Мы только что сравнивали его с Людовиком XIII, но Филипп IV был лучше его. Людовик XIII, не морщась, видел как вступал на эшафот, воздвигнутый Ришелье, тот, которого он называл другом – великий конюший Сен-Марс. Точно также он выслушал известие о том, что пали головы вельмож, правда, виновных в мятеже, но в жилах которых текла кровь знаменитейших фамилий Франции – Марилья и Монморанси.
Он забыл на четырнадцать лет в Бастилии герцога Ангулемского, последнего Валуа и Бассомпьера, старинного друга его отца, Генриха IV.
Ни в чем подобном Филиппа IV упрекнуть нельзя.
Правда, то был король-ленивец; но разве публицист не сказал: «из всех королей, которыми должны особенно дорожить народы, ленивцы заслуживают предпочтения; если они не имеют смелости делать добро, они также не берут на себя труда делать зло».
Но пора заняться Кальдероной.
Как пролог к истории любви короля к комедиантке, мы вам расскажем о любви того же короля к знатной даме.
Крайности сходятся.
Это было в 1627 году. Рожденному в 1605, наследнику трона после отца в 1621, Филиппу IV в 1627 году было двадцать два года. И в перечне его любовниц было уже столько же имен, сколько ему было лет.
Однако Филипп был женат на Елисавете Французской, дочери Генриха IV и сестре Людовика XIII. Что однако не помешало последнему, в лице его министра Ришелье, объявить себя смертельным врагом Филиппа.
Но хотя и женатый, Филипп вел себя так, как будто был холост, и у него было на этот случай достаточно логическое извинение: в двадцать два года он уже считал двенадцать лет супружеской жизни, то есть не собственно супружеской, потому что, женившись одиннадцати лет на Елисавете Французской, которой было семь, – будущий король совершил только политический брак. Только через семь лет было дозволено ему рассматривать жену с менее грандиозной точки зрения, но за то, без сомнения, с более приятной.
Как бы то ни было, и даже сокращая восемью годами должное сношение, все таки Филипп давно уже, очень давно узнал свою жену. Вот почему, продолжая сохранять к ней дружбу, он не имел к ней ни малейшей любви. Вот почему, вместо того, чтоб заниматься ею, он занимался другими.
Другой в 1627 году, в сентябре, была герцогиня Альбукерк, жена Эдуарда Альбукерк-Коэло. Маркиза-де-Босто, графа Фернанбука в Бразилии, кавалера ордена Христа в Португалии и камер-юнкера короля. Последнее звание он получил четыре месяца назад… Он выказал весьма посредственную радость при известии о своем новом назначении.
Но король был так ловок…
А Оливарец был таким смышленым советником!..
Ибо Оливарец не ограничивался тем, что держал бразды правления, вместе с тем он прислуживал Филиппу IV в его любовных похождениях. Он отправлял вдруг несколько должностей.
И средство, изобретенное Оливарецом, средство, которым воспользовался Филипп, чтоб сблизиться с герцогиней Альбукерк, которую ревнивый муж старался удалить от двора, – было очень остроумно.
Однажды, вечером, в Эскуриале, когда он был в расположении играть в hombre, король вдруг вспомнил, что он оставил неоконченным на своем бюро, в кабинете, необыкновенно важное письмо. Партия была дорогая; его величество участвовал в ней на большую сумму!.. Но письмо!.. письмо было необходимо кончить.
Долг прежде удовольствия.
– Герцог, сказал он Альбукерку, который участвовал в партии, – прошу вас, поиграйте за меня… Я вернусь через несколько минут.
Герцог поклонился и взял карты.
Между тем, король, войдя в свой кабинет, быстро накинул на себя плащ и в сопровождении своего верного Оливареца отправился из дворца по потаенной лестнице и достиг отеля, где он был уверен, что найдет прекрасную Элеонору, герцогиню Альбукерк, – одну.
Но на вежливого хитреца всегда найдется недоверчивость мужа. Через час ожидания, рассудив, как странно, что его величество, который был пристрастен к игре, покинул ее ради корреспонденции, герцог Альбукерк пришел к уверенности, что был обманут.
И так как это убеждение вызвало на лице его холодный пот, то воспользовавшись выражением нравственного беспокойства, выразившимся расстройством физическим, которое было заметно каждому, он сказал игрокам:
– Извините меня, сеньоры, но я принужден удалиться; я дурно себя чувствую; у меня колики и дрожь во всем теле… Когда король вернется, вы будете так добры, что скажете ему…
– Как же!.. ступайте же! ступайте, герцог!..
Король был с герцогиней в будуаре, когда Оливарец, стороживший на улице, взошел уведомить любовников, что он видел герцога, приближающаяся к отелю.
Что делать? Оливарец только на несколько секунд предупредил герцога Альбукерка! Бежать невозможно!..
Герцогиня чуть не упала в обморок от ужаса. Сам Филипп не был спокоен. Бывают такие положения, которыми стесняются даже короли.
– Подождите! подождите! говорил Оливарец. – Не все еще потеряно. Быть может, какая-нибудь случайная причина, а не подозрение приводит сюда герцога Альбукерк!.. Нам нужно спрятаться. Когда он простится с герцогиней, то отправится в свои апартаменты, а мы, – мы свободно удалимся.
– Спрятаться… Но где!.. – пробормотала прекрасная Элеонора.
– Разве рядом нет какой-нибудь комнаты?… Ба! да вот же!..
Оливарец дотронулся до двери в глубине будуара.
– О! – возразила герцогиня, краснея, не смотря на свою бледность, – моя уборная!.. Я недавно приняла там ванну… Королю там будет ужасно дурно.
На лестнице послышались шаги герцога.
– Ба! – воскликнул Оливарец: – a la guerre соmmе а la guerre!..[23]
Он отворил дверь уборной, втолкнул туда короля, который имел надобность в этой помощи, и исчез с ним в сумраке уборной.
В ту же минуту, герцог, с палкой в руке ворвался как бомба в будуар.
– О, Боже! герцог, вы меня испугали! – воскликнула герцогиня, привскочив на своем кресле.
Альбукерк на минуту остался неподвижен, удивленный тем, что нашел жену свою одну. Уж не ошибся ли он? Король, быть может, не оставлял Эскуриала?…