Прекрасная, Канатчица, произнеся эти слова, быстро удалилась.
«Что это значит? – спрашивал самого себя студент. – Э! это ясно! отвечало ему самолюбие. – Это значит, что я одним выстрелом убил двух уток. Ты мой милый, любим обеими: брюнеткой и блондинкой. О! да, ты счастливый смертный! Пользуйся случаем: Клеманса прекрасна, но и Луиза еще очень обворожительна! И притом, какая слава иметь обеих их сразу!.. Что мы порасскажем нашим товарищам по университету!..»
В этот день за завтраком и обедом нога и колени Эдварда отыскивали ноги и колени Луизы. Его взгляд искал ее взгляда. На другой день, он встретил ее на том же самом месте, как и накануне.
– Вы! после того, что я вам сказала вчера!.. О! как это дурно!..
– Луиза! я требую объяснения, требую непременно!.. Почему вы страдаете?
Она подняла глаза к небу.
– Он не догадывается!.. – И дрожащим прерывистым голосом она продолжала: – Ради Бога, оставьте меня! Разве вы не видите, что я потеряла всю энергию… Знаете ли вы, что сегодня ночью, длинною бессонною ночью, какие я обыкновенно провожу с тех пор, как вы здесь, – знаете ли о чем я мечтала? Умереть.
– Умереть!.. о Боже!..
– Да. В то время как вы с ней… с ней, которую вы любите… О! я не обвиняю ее! она достойна вас… я просила уступки, забвения всех моих ран.
– Луиза, дорогая Луиза! Но я также, люблю вас!..
– Молчите! вы лжете!
– Клянусь всем священным! Я люблю вас… слышишь? я люблю тебя!.. Я не хочу, чтобы ты страдала… Я не хочу, чтобы ты умерла!..
– Довольно!.. довольно!.. Вы меня сводите с ума!..
Она встала; он удержал ее; она противилась но так слабо!..
– Я люблю тебя!.. люблю!.. – повторял он, покрывая пламенными поцелуями, ее руки, волосы, лицо, грудь…
– Ты лжешь! лжешь!.. – шептала она, но позволяла лгать.
Вдруг крик ярости раздался невдалеке; бледная как призрак женщина бросилась к влюбленной чете.
Это была Клеманса… Возбуждаемая каким-то тайным предчувствием, она последовала за своим любовником который думал, что она работает в своем кабинете и видела всю только что рассказанную нами сцену…
Любовник Эдвард находился между двух любовниц, которые с угрозой смотрели одна на другую, как две пантеры, готовые начать смертельную борьбу… Студент бросился через кустарник, с легкостью серны пробежал через лесок, примыкавший к реке вскочил в свою лодку; через час был уже в Лионе, а через два скакал в Париж.
Частности ссоры Луизы Лабэ и Клемансы де Бурж не дошли до нас. Известно только, что после нее они тотчас расстались…
Эннемонд Перрэн умер в 1565 году, оставив своей дорогой Луизе всё свое богатство.
Но она не имела времени воспользоваться им, так как умерла вскоре после своего мужа 27 марта 1566 года.
Марион Делорм
Мэтр Грампэн был экзекутор, но такой экзекутор, каких нынче и не увидишь, Он жил в Шалоне на Марне, в Шампаньи. Его любили на двадцать лье в окружности, и ему, надо заметить, вовсе не следовало бы, по своему характеру, делаться экзекутором. Собратья его говорили о нем, что он только портит ремесло. Ну, да и то сказать не черт его нес на дырявый мост! Кто велел ему браться не за свое дело? Всё это – предопределение, и ничего больше!
На самом деле, каким образом, человек с мягким и даже так сказать рыхлым сердцем может брать на себя такие обязанности, который требуют непреклонного характера и устойчивого нрава. Он вздыхал когда ему приходилось делать опись имущества и не спал целую ночь, если получал приказ о чьём-то аресте, – а разве это входило в его обязанности? Он должен был поражать хладнокровием, а он иногда даже плакал сильнее, чем сам должник, у которого отнимали последнее. Нет, с таким характером мэтр Грампэн должен бы был сделаться раздавателем милостыни, и уж ни в каком случае не вступать ни в какую административную должность, требующего только точности и исполнительности, и воспрещающую сострадательность, ибо закон должен быть строг и неумолим.
И вот однажды, когда он возвращался домой после того, как ему едва было не пришлось продать последний скарб одного бедняка-фермера, по неумолимо законному требованию барона де Баньоля с означенного фермера денег, на дороге он встретил почтальона, который подал ему письмо, извещавшее Грампэна о смерти где-то в Нормандии его восьмидесяти семилетней тетушки, оставившей ему в наследство семьдесят пять тысяч экю, дом и пятнадцать арпанов земли.
Понятно, что он тут же решился бросить своё ненавистное ремесло и поспешил домой, обрадовать свою супругу, бывшую в интересном положении.
И вот он уже в Шалоне; он проехал ворота Святого Креста, старинные ворота, пробитые в стене, окружавшей город, еще несколько минут, и мэтр Грампэн достигнет улицы Воронов, на которой у него был свой дом.
Он уже готовился въехать в эту улицу.
Но что это? На углу этой улицы какой-то мальчишка машет ему платком. То был Жан-Клод, сын его садовника. Чтобы такое делал там этот маленький негодяй? И к чему он машет платком?
– Хозяин, а хозяин!..
– Ну?
– Спешите!
– Но ты видишь, я спешу, как только возможно.
– Ах, хозяин!.. Госпожа!..
– Госпожа?
– Уже есть!
– Есть! Что есть?.. Ах! возможно ли!.. она…
– Да да!.. Дочь… у вас дочь, хозяин.
– У меня… жена моя подарила мне…
– И совершенно здоровая как кажется… Уже кричит!..
– Кричит! дочь моя уже кричит?..
– Это еще не все.
– Как не все?..
– Так. У вас какой-то прекрасный господин с дамой, которые сказали г-же Грампэн, что они будут крестным отцом и крестной матерью вашей дочери.
– Прекрасный господин и прекрасная дама? А откуда они явились?
– Вот уж этого, хозяин, я не знаю.
– Достаточно… отведи лошадь в конюшню… я… Что же такое! меня уже и ноги не держат!.. Однако, я должен взойти, поцеловать мою дочь и мою жену… жену мою и дочь…
Говоря таким образом с самим собой, мэтр Грампэн поднимался по лестнице, держась за перила, потому что все вокруг него вертелось, в комнату своей жены.
Вот что произошло, когда он отправился по служебным обязанностям: еще он не выехал из Шалона, как почувствовав муки, жена его послала за доктором, и очень скучала, что мужа ее не было при таком важном событии. Но что делать? Тоолько то, что и сделала она: родить, с Божьей помощью, меньше чем в пол часа, существо, которое она девять месяцев носила под сердцем, родить, не испустив ни одной жалобы, ни одного крика.
И вот в то время, когда к великой радости родильницы, доктора и прислуги маленькое существо уже лежало около матери, – мужчина и дама, без доклада вошли в эту комнату, по той причине, что ни души не встретили в доме.
То были: Маркиз де Вильярсо и графиня Сен-Эвремонт.
По возращении из Германии в обществе маркиза своего кузена, графиня, проезжая через Шалон, выразила желание отдохнуть здесь денёк. Но главная гостиница "Золотое солнце" не отличалась изяществом.
– Узнайте, кузен, – сказала графиня маркизу, – нет ли в го-роде какого-нибудь дома, где нам было бы лучше чем здесь?..
Вильярсо справился и ему указали на дом Грампэна, и он немедленно отправился сюда с графиней.
Минута для гостеприимства была дурно выбрана нашими путешественниками.
Нет! в тот день, когда небо дало ей ребенка г-жа Грампэн не запрёт дверей для тех кто отворил их, особенно для знатной дамы и вельможи из Парижа.
Графиня и маркиз хотели удалиться, но экзекуторша воспротивилась. Почему будет она лишена чести принять благородных посетителей? Графиня и маркиз желают покушать, выпить… Скорей приготовить им завтрак!.. – Благодаря Бога, в провизии недостатка нет… "Да приготовьте две лучшие комнаты".
– Но, госпожа Грампэн, мы стесним вас?
– Напротив, графиня, нисколько… Я счастлива и горжусь тем, что принимаю вас. Посещение знатных лиц, в день рожденья, принесет счастье моей дочери.
– Пусть так! – мы согласны, ответила графиня, обменявшись потихоньку с Вильярсо несколькими словами, – но с условием.
– Каким?
– Что мой кузен и я будем крестить вашу дочь.
– Как графиня!.. вы удостоите?..
Хотя метр Грампэн и был предупрежден Жан Клодом обо всем случившемся в доме во время его отсутствия, но при виде дочери, лежавшей рядом с матерью, при виде вельможи и знатной дамы без церемонии сидевших у постели, он совсем потерялся. Богат, отец и удостоенной такой чести от знатных и могущественных особ – всё сразу… Это уж слишком! Он хотел в одно и тоже время и приветствовать гостей, и обнять жену и дочь, и объявить всем о нежданном богатстве и ничего не мог сделать.
Мадам де-Сент-Эвремонт подумала, что если она не вмешается, то экзекутор никогда не кончит. Нежно взяв с постели ребенка, она подала ему его.
– Ну же, мэтр Грампэн, взгляните, – сказала она, – и поцелуйте вашу дочь, а мою крестницу – Марию-Анну.
– Марию-Анну… – пробормотал добряк, – мою дочь зовут Марией Анной… О! она очень хорошенькая!.. – И он приложил свои влажные губы ко лбу дитяти. – Радуйся же Мария-Анна, ты родилась в сорочке, моя куколка!,.. Крестница знатной дамы, ты в свою очередь можешь сделаться такой же, если захочешь, потому что ты богата, слышишь ли?..
– Богата? – повторила г-жа Грампэн. – Как! Почему богата?
– Прочти! – сказал экзекутор, кидая жене письмо, полученное им в дороге.
Экзекуторша прочла и вскрикнула от радости, но вскоре ее лицо сделалось задумчивым, ибо она была очень религиозна.
– Одна душа уходит на небо, другая приходит оттуда, – сказала она, крестясь, – Боже прими одну и обереги другую!..
– Да будет так!.. заключил мэтр Грампэн.
Такова история рождения Марионы Делорм, ибо Мария Анна Грампэн, дочь экзекутора в Шалоне, и крестница графини д’Эвремонт и маркиза Вилльярсо была никто иная как знаменитая куртизанка, Фрина ХVII века, которую мы успели представить еще в колыбели.
Главной причиной падения Марии-Анны была смерть ее матери, случившаяся двенадцатью годами позже.