– Прежде всего дайте мне ваши руки, я их согрею в моих… так… теперь положите вашу голову ко мне на грудь… и не думайте…
– О чем не думать?
– О громе!.. это так легко, если только вы желаете…
Нинона, быть может, и не хотела того, чего хотел граф; но верно то, что гроза прошла так, что она ее не заметила. В половине ночи, лежа рядом со своим новым любовником, Нинона, вспомнив о чем-то, внезапно разразилась хохотом.
– Ах! славная записка у ла Шатра…
Де Миосен осведомился, что значит это восклицание; Нинона все ему рассказала; он хохотал вместе с ней, и на другой день рассказал в свою очередь эту историю своим друзьям.
Рассказ имел большой успех. Ах! славная записка ла Шатра! повторяли со всех сторон. Это слово так и осталось насмешкой для всех легковерных простаков… Нинона была сердита на Mиoceнa за огласку; по этому поводу она написала ему письмо, в котором его бранила. Он явился, чтобы выпросить прощение; она приняла его очень сухо.
– Я вас ненавижу!..
– Милая Нинона!
– Я запрещаю вам приходить ко мне!
– Милая Нинона!
Разве в этот вечер снова была гроза? Или он имел особенный дар произносить: «Милая Нинона!» так что куртизанка не могла противиться, только граф считал себя прощенным. Но, без сомнения, не таково было убеждение Ниноны, ибо на другое утро, когда граф уходил:
– По крайней мере, граф, крикнула она ему, – мы не помирились.
Что касается, Ла Шатра, узнав о своем несчастье, он оказал больше философии, чем предполагали. Он отослал назад записку Ниноны с этой простой надписью внизу:
«Для уплаты, после банкротства.»
«Маркиз де ла Шатр.»
Граф д’Эстре произведенный Людовиком XIV в вице-адмиралы Франции за то, что посещая порты Франции, Голландии и Англии, от изучил все, что необходимо моряку, – прогуливаясь однажды вечером с аббатом д’Эффиа, увидал Нинону и влюбился в нее.
Аббат д’Эффиа, четвертый сын маркиза д’Эффиа, маршала Франции и брата знаменитого и несчастного Генриха де Рюзе д’Эффиа, маркиза де Сен-Марса прогуливался однажды вечером со своим другом графом д’Эстре, увидал Нинону и влюбился в нее.
Кто был первым счастливцем? История уверяет, что оба вместе: граф д’Эстре имел дни, аббат – ночи. Великолепная система, употребленная Ниноной, чтобы любовники не встречались. Но им однако привелось встретиться, и угадайте, где? перед колыбелью!.. Да, от этой любви родился сын.
– Он мой! вскричал граф.
– Он мой! вскричал аббат.
– Честное слово! в свою очередь вскричала Нинона. – Что он одного из вас, – этого я не отрицаю, но чей именно, я не могу объяснить.
– Ах! Если бы был Соломон, вздохнул аббат, – он вывел бы нас из затруднения.
– Да, сказал граф, – но так как Соломон более не существует, следует найти средство, чтобы мы могли согласиться. Ведь вы хотите, аббат, приобрести малютку?
– Конечно, и тело и душу!
– А я душу и тело! Итак, мой друг! Я предлагаю разыграть его.
– В какую игру?
– В passe-dix.
– Идет.
Passe dix очень старинная игра, чрезвычайно простая. В рожок кладут три кости и потом бросают на стол. Если выпавшие очки превышают десять, – это выигрыш; если их меньше десяти – проигрыш.
Всего страннее, что Нинона присутствовавшая при этой партии, не сделала ни малейшего возражения. Напротив, она находила очень смешным, что два мнимые отца разыгрывали своего сына. У Ниноны не было материнской любви, потому что нельзя иметь все. Случай поблагоприятствовал графу д’Эстре. Он бросил четырнадцать противник его одиннадцать.
– У нас будет другой, Нинона! сказал аббат, ради своего утешения.
– Никогда! воскликнула куртизанка. – И одного довольно.
Однако у нее был и другой, драматическую историю которого мы расскажем. Было бы несправедливо, чтобы Нинона, дурная мать, не была наказана, за то, что грешила. Граф д’Эстре озаботился о своем сыне, и ребенок не мог жаловаться, что он принадлежала этому отцу; воспитанный под именем де ла Буасьера, он получил блистательное образование, вступил в морскую службу и достиг звания капитана корабля.
Нинона восхитительно играла на лютне. Раз в течение каждых двух или трех лет Шевалье являлся к Ниноне, церемонно целовал ее и дарил великолепную лютню. Нинона играла какой-нибудь отрывок на новом инструменте и говорила:
– Великолепно!
– Вы довольны?
– Очень довольна, Шевалье.
– Слишком счастлив, что сделал вам приятное, и имел случай еще раз наслаждаться прелестью вашего таланта. Честь имею кланяться.
– Прощайте, Шевалье.
И тем все кончалось. Шевалье удалялся; Нинона убирала новую лютню. То были не мать и сын, а музыкантша и ее поставщик лютней.
Что сказать нам о Великом Конде, как любовнике Ниноны? Очень немного. Это был, нельзя отрицать, великий полководец – победитель при Рокруа, Фрибурге, Нордлинге, хотя ему и ставили в упрек, что он не жалеет крови солдат, но как человек он всего менее был любезен.
Связь принца с Ниноной продолжалась всего несколько недель.
– Его поцелуи леденят меня, говаривала она о Конде. – Когда он подает мне веер, мне, всегда кажется, что в руках у него маршальский жезл Франции.
Венера была любовницей Марса, но скорее из любопытства, чем по любви. Марсу Венера всегда предпочитала Адониса. Но как бы то ни было Марс всю жизнь оставался другом Венеры, и эта последняя могла только поздравлять себя с этой дружбой.
У нее было много врагов; в главе этих врагов стояла Анна Австрийская, тогда регентша Франции, считавшая несовместным со своим достоинством дозволить разврат де Ланкло, бесстыдной куртизанки. Королева послала к ней курьера из своих гвардейцев, чтобы передать, ей приказ избрать себе для убежища какой-нибудь монастырь.
– Хорошо! отвечала Нинона, – с позволения ее величества я удалюсь в Корделер.
– Фи! негодная! вскричала Анна Австрийская, когда ей передали этот ответ.
И весьма вероятно, что Нинона раскаялась бы в том, что даже шутя оказала неуважение к государыне. Но принц Конде успокоил королеву регентшу, уверив ее, что мадмуазель де Ланкло, хотя и легкомысленна, тем не менее имеет сердце.
– Честь имею заметить вашему величеству, сказал принц, в виде заключения своему апологу о характере Ниноны, – что эта личность, никогда не принимала ни малейшего подарка от своих поклонников.
– А! право! заметила королева. – Она не интересанка?
– О! пусть уж Марион Делорм будет продажной! Но ваше величество вероятно не изволите знать знаменитый анекдот о кардинале Ришелье и мадмуазель де Ланкло?
– Нет? Что это такое?
– Кардинал Ришелье послал предложить пятьдесят тысяч экю Ниноне за ее благосклонность.
– Ну?
– Нинона отвечала, что она отдается, а не продает себя.
– Право? Это хорошо, это очень хорошо!..
Анна Австрийская постоянно продолжала проклинать Ришелье: Нинона его презирала, – и Анна Австрийская закрыла глаза на разврат Ниноны.
Между тем распространился слух, что куртизанке угрожали тюрьмой, или по меньшей мере изгнанием… В день посещения ее посланным королевы улица Турнелль блистала отсутствием льстецов мадмуазель де Ланкло. Вечером на прогулке на Cours-a la-Reine, – едва ее замечали. Но принц Конде тоже явился на прогулку и когда его экипаж встретился с экипажем Ниноны, он приказал своему кучеру остановиться и выйдя из коляски, снял шляпу, осведомиться о здоровье прелестной женщины… Через несколько минут мадмуазель де Ланкло не знала кому кланяться.
Подобно принцу Конде Сент Эвремонт недолго оставался любовником Ниноны; как Конде он всегда оставался ее другом.
Сент Эвремонт был одним из тех знатных вельмож, столь многочисленных в эту эпоху, которые занимались литературой… Он был остроумен и язвителен, когда писал прозой. Великий Конде, чтобы иметь его постоянно при себе, сделал его лейтенантом гвардии; но этот принц, охотно насмехавшийся над смешными сторонами других, не мог переносить, чтобы насмехались над ним. После спора со своим начальником Сент-Эвремонт потерял свою должность. Но это его не исправило. Ему необходимо было смеяться.
Он посмеялся над Мазарини и этот последний послал его на три месяца в Бастилию… позже, он пошутил над королем, который питал к нему неприязнь то, что он был другом Фуке, и хотел сослать его в Пинефоль. Вовремя Сент Эвремонт спасся в Голландию, потом отправился в Лондон, где был милостиво принят Карлом II.
«До изгнания, говорит один биограф, – Сент Эвремонт давал во Франции тон весельчакам; д’Олонн, Буадофин и он были прозваны Les Coteaux, потому что в своем сластолюбии они дошли до того, что не могли пить иных вин, кроме вин с берегов д’Э Эперне и Гот-Вилльерс.
И эпикурейка Нинона привыкла к этой диэте; но Сент Эвремонт, уже и так очень не красивый, соединял вместе с тем возмутительную неопрятность. Как один современный критик, он мыл руки только тогда, когда об этом думал, а он ни думал никогда. Рассказывают по этому поводу, что когда они сидели за столом (в это время на дворе был ливень) Нинона вдруг сказала Сент Эвремонту:
– Друг мой, вот случай, которым если вы не воспользуетесь, то сделаете большую ошибку.
– Какой случай?
– Разве вы не слышите, что идет дождь. Прогуляйтесь по саду, и вы вымоете руки.
Сент Эвремонт страстно любил собак. У него была их целая дюжина, – они обедали с ним, и даже спали вместе. По поводу одной из них, которую он привел в ее будуар, Нинона рассталась с Сент Эвремонтом.
– Довольно, что я столько терплю от умного человека, сказала своему любовнику Нинона, – чтобы еще быть обязанной терпеть от животного.
В течение своего изгнания Сент Эвремонт постоянно поддерживал переписку с Ниноной?..
В одном из его писем, находится следующее место:
«Вы принадлежите всем странам, столь же уважаемая в Лондоне, как и в Париже; вы принадлежите всем векам, и когда я ссылаюсь на вас, чтобы сделать честь моему времени, молодежь называет вас, чтобы отдать преимущество – своему. И вот, вы госпожа прошедшего и настоящего, – можете иметь достаточные права на будущее!..»