– Мужчина! – невольно воскликнули они.
– Мужчина! – вскричала Империя, снова погружаясь в воду.
Клерк оставался неподвижным и только проговорил:
– Какая жалость!
Империя была по природе капризна, т. е. также способна сделать доброе дело, как и злое, готова сказать «да» также как и «нет», любить и ненавидеть, броситься на шею, чтобы поцеловать или задушить. В первые две минуты, прошедшие за той секундой, когда она заметила Филиппа, вид клерка не произвел на нее ни малейшего впечатления. Не то чтобы она повиновалась чувству оскорбленной стыдливости, —стыдливость и Империя давно уже жили как кошка с собакой, – но она считала в высшей степени неприличным и, следовательно, достойным самого строгого наказания поступок мальчика, который, проникнув к ней, даром наслаждался зрелищем, которое немногим доставалось видеть за самую дорогую цену.
Однако она не рассердилась. Львица не злится на червя.
– Кто ты? Как тебя зовут? – шипящим голосом сказала она.
– Меня зовут Филипп Мала. Я секретарь монсеньора архиепископа Бордосского.
– А! И это монсеньор архиепископ посылает тебя к дамам по ночам, заставать их в ванне?..
– О, нет! Я пришел сам. Я любил вас, еще не зная, и хотел видеть. Теперь я вас видел лучше… о! гораздо лучше, чем я смел надеяться, и еще сильнее люблю вас.
– Право?.. Так ты не жалеешь о том, что ты сделал?..
– Жалеть!.. О, я жалею только о том, что не пришел раньше! Вы так прекрасны, и я так счастлив близ вас!
По мере того, как Филипп говорил, лицо Империи из сурового и строгого становилось все более и более нежным; на ее губах прежде сжатых, в ее глазах, прежде смотревших с угрозой, теперь сияла улыбка.
– Ах! – сказала она таким голосом, который согласовывался с выражением ее физиономии, рассматривая черту за чертой прелестную голову клерка. – А… так вы, господин Филипп Мала, близ меня счастливы!
– Как в раю.
– А вы уже бывали в нем?
– Да, в грезах, мечтая о вас!
– Ну, а если бы я рассердилась? Если для того, чтобы наказать вас за то, что вы выбрали такую странную минуту, чтоб представится мне я приказала бы моим стражам взять вас!.. Я имею право. Входить к дамам ночью, подобно вору, запрещено законом. Тогда вы не столько бы любили меня, не правда ли?
– Когда бы я умер, конечно, я перестал бы вас любить. Но пока бьется мое сердце, оно будет биться только для вас.
– У вас есть на все ответ. Хоть вы еще очень молоды, вы должно быть много учились, что так хорошо говорите.
– Много учился? О, нет! Только сегодня вечером я в первый раз прочел самую лучшую книгу, которая может существовать на земле.
– Какую книгу?
– Ваши глаза.
– А что вы читаете в них? Что вы дерзкий и нескромный ребенок, которого, если я не хочу велеть взять, так все-таки прогоню!..
Ребенок сделал отрицательный знак.
– О, нет! – возразил он. – Я не читал этого.
– Что же?
– Что вы хотите узнать, действительно ли в таком маленьком теле может существовать такой великий огонь, и что ночь в объятиях клерка может пройти также гладко и быстро, как в объятиях короля.
Пламенная краска покрыла щеки Империи.
– На самом деле; ты демон, – воскликнула она бросая в лицо Филиппа несколько капель ароматной воды. – Но пусть я буду проклята, а ты мне нравишься, и то, что сказали тебе мои глаза, подтвердят тебе мои губы… Ступай!.. Изабелла, уведи его, пока я выйду из ванны. Вода холодна как лед. Ты будешь виноват в том, что завтра я буду кашлять.
Филипп последовал за Изабеллой в комнату смежную со спальней Империи.
– Это все равно! – прошептала на ухо клерка служанка прежде, чем возвратиться к своим товаркам, чтоб присутствовать при ночном туалете госпожи. – Все равно, – вы можете похвастаться, что у вас больше шансов, чем у другого мужчины. Я видела, как по приказанию госпожи убивали под окнами людей, которые не делали и сотой доли того, что сделали вы. Но не бегите! У вас есть чванство… Только если у вас нет денег, берегите свою шкуру!..
И она, смеясь, убежала.
Филипп ждал около четверти часа, потом явилась та же служанка; чтобы отвести его к госпоже.
Та лежала на великолепной постели из дуба с инкрустациями из слоновой кости и золота, на которую всходили по пяти ступенькам, покрытым мягчайшим ковром. Как только Изабелла отвернулась, клерк одним прыжком очутился на пятой ступени у самого изголовья. Но оттолкнув его руку, которая сжала ее руки, Империя сказала:
– Та, та, та!.. Поговорим сначала серьезно.
– Серьезно?.. повторил Филипп. – О! к чему?..
– Потому что я этого хочу, потому что это необходимо. Начнем. Вы мне нравитесь, я сказала уже и не отрекаюсь… Я была одна и скучала… вы пришли и останетесь – хорошо! Но вы мой милый, конечно знаете, что я живу любовью, как булочник своими хлебами. Любовь – мой товар, У каждого свое занятие. Дело только в том, чтобы уметь им пользоваться. Итак, вы по вашей молодости и особенно по вашей профессии, занимаясь которой не куют денег, заплатите мне не так как принц, не так как герцог, даже не так как граф, а как барон… ну что же вы мне заплатите?
Филипп наклонил голову. Вопрос, хотя и уместный, казался ему слишком жестоким.
– Ну же? – холодно спросила Империя.
– У меня в кошельке есть четыре серебряных экю, – пробормотал он.
– Что вы сказали? сколько экю?
– Четыре.
– О! о! четыре!.. ха! ха! ха? Но, мой милый друг, я не продаю моих ночей дешевле ста золотых экю, т. е. пятисот экю серебряных… У вас только и есть чтобы заплатить за четыре поцелуя, только за четыре маленьких поцелуя… Ну, а, если вы предпочитаете я вам дам взамен четырех маленьких один большой… Где ваши четыре экю!
Филипп вынул из кошелька четыре серебряных монеты и подал их Империи, которая спрятала их под подушки.
– Хорошо! – сказала она. – Ну что вы хотите: четыре маленьких или один большой?
Все более и более потрясенный сухим и резким тоном куртизанки, клерк потерялся совершенно. С сердцем, переполненным слезами, как у ребенка, которого бранят, когда он думал, что его приласкают он сидел с опущенной головой.
– Ну же! ну! – продолжала нетерпеливо Империя. – Поспешим!.. Поздно! я хочу спать. Один большой или четыре маленьких?
– Один, но пусть он длится! – вздохнул Филипп.
Империя наклонилась к нему. Если бы он не был так неопытен, то по той страстности, с какой губы куртизанки прильнули к его, он понял бы, что все это – шутка… Но шутка, которую она имела мужество продолжать… Она оттолкнула его.
– Конец! – сказала она, отворачиваясь чтобы скрыть свое смущение. – Прощайте г-н Филипп.
– Прощайте?.. О нет! нет! умоляю вас! – вскричал клерк. – Если у меня нет денег, то есть кровь. Хотите за один поцелуй всю мою кровь?..
Он схватил стилет, который Империя постоянно имела при себе. Она взглянула на него. О! он не шутил. Он убил бы себя, если бы она приказала.
– Гм! – сказала она, пожимая плечами. – Ты не осмелишься поранить себе даже пальца?..
– Вы полагаете? – Он поднял кинжал и приготовился вонзить.
– Филипп!.. – прошептала она. – Мой Филипп!.. – И выхватив у него кинжал, бросила его на пол.
И вовремя. Конец лезвия пробив рукав поранил руку клерка.
Тогда она сжала его в своих объятиях так, как будто хотела его задушить, и осыпала поцелуями со словами:
– О! я люблю тебя, малютка! люблю! Как ты не догадался, что я шутила? Я провинилась перед тобой?.. Я тебя опечалила?.. Прости! Я люблю тебя! Я вся твоя даром, слышишь ли: вся от ног до головы!.. Тебе платить!.. Я заплачу тебе за ту радость, которую я испытываю близ тебя!.. Херувим мой!.. Я люблю тебя!.. А ты меня любишь? скажи…
– О!..
– Скажи! скажи! скажи: «моя Империя, я люблю тебя!..»
– Моя Империя, я лю…
– Госпожа! кардинал принц Рагузский непременно хочет говорить с вами…
То не крик женщины, а рев тигрицы вырвался из груди Империи – при этих словарь, произнесенных Изабеллой за дверью спальни.
– Изабелла! – кликнула Империя, после некоторого молчания, во время которого она сжимала руками свою голову, как будто для того, чтоб она не треснула. – Изабелла, войди сюда!..
Служанка вошла дрожавшими шагами.
– Чертова дочь, ты зачем позволила войти кардиналу, когда ты знала…
– Госпожа, это не моя вина! Никто не виноват в этом. Принц Рагузский, вы сами знаете, неспокоен. Ваша стража хотела преградить ему вход. Он приказал своей охране обезоружить наших. Я даже удивилась, что вы не изволили слышать шума на улице. Бедняга Сентон получил удар шпагой в лицо…
– Подлецы!.. они должны были скорее умереть, чем уступить.
– Без сомнения! Но их только шесть, а у принца двенадцать воинов.
– Хорошо! Завтра у меня будет двадцать четыре. А! я и у себя дома больше не хозяйка!.. Наконец, чего же хочет кардинал? Разве в полночь наносят визиты?.. Ступай, скажи ему… нет, я сама скажу ему!.. Где он?
– В большой зале первого этажа. Солдаты остались у лестницы.
– Счастливы, что они не вошли вместе со своим господином. Одень меня, одень скорее!.. Филипп, любовь моя, не бойся ничего: он уйдет, хоть он и принц Рагузский… Только согласись, он могуществен… я не могу делать ему слишком большое неудовольствие. Он хочет говорить со мной, ну и будет говорить; но он уйдет, я тебе обещаю… Обними меня, моя милочка… Ты ничего не потеряешь от ожидания. Ты увидишь, как я приму этого кардинала, который силою врывается в мой дом. Ты увидишь!.. Ах, Изабелла! как ты неловка! Ты не можешь застегнуть платья.
– Это вы несколько волнуетесь.
– Я волнуюсь, дурочка!.. Если бы ты была на моем месте, ты, быть может, не волновалась бы. Позови Франсуазу и Катарину.
– Слушаю.
– И скажи им, чтоб зажгли огонь в моей молельной!.. Я больна… О да!.. я больна от ярости… Мне не следует ходить и беспокоиться… Принц поднимется сам… Дай мой чепчик, Филипп, – благодарю. Поцелуй меня… Я тебя люблю!.. Хочешь послушать, как я выпровожу господина кардинала? Нет? Ты предпочитаешь остаться здесь?