И вот мы снова наткнулись на Пабло. Он был на своем старом веле, который выглядел так, словно большую часть последнего десятилетия провел под водой. Пабло стерег коз, водя их гурьбой из одной части деревни в другую. Увидев нас, он резко затормозил ногами (велосипедный тормоз был сломан). Стоя на осыпающемся выступе, я улыбаясь поглядел на него; Пабло ответил любопытствующим взглядом.
Он, видно, решил, что мы немного не в себе. Пабло знал Вилью-Эпекуэн от и до. Он лучше, чем кто-либо другой, понимал, насколько может быть опасно шутить со всем этим мусором, пусть даже с самыми обычными предметами – с деревянными балками, например, из которых может торчать гвоздь, способный стать причиной серьезного ранения. После недолгого объяснения с нами через Ману он согласился дать интервью. Думаю, ему нравилась идея сделать хоть что-то хорошее для Вильи-Эпекуэн. Наш подход был куда лучше, чем у каких-нибудь документальщиков, которые принялись бы дотошно вынюхивать все подробности произошедшей трагедии.
Через несколько дней после этой встречи Пабло навестил нас, причем сделал это весьма запоминающимся образом. Мы с Джорджем тогда укрепляли старое здание: устанавливали в нем арматурные стержни, чтобы потолок не провалился. Внезапно раздался гулкий рев, отразившийся от стен. Я бросил взгляд на Джорджа; мы вышли наружу посмотреть, в чем дело. Это был Пабло. Он гнал к нам на своем внедорожнике, утопая в создаваемом им облаке пыли.
Ну и выходка это была! «Машина» Пабло – куча причудливым образом скрепленного между собой хлама – была настоящим зверем, словно бы прибывшим из вселенной «Безумного Макса». У нее отвалился глушитель, потому-то она так и ревела. Капот отсутствовал вовсе, на его месте была растянута тарпаулиновая ткань. Заводил машину наш герой, как выяснилось, отверткой. Пабло оказался мастером на все руки: когда позже мы пришли в его дом, представлявший собой сложную конструкцию из мусора и металлолома, он рассказал нам о том, как ему приходилось адаптироваться к новым условиям после наводнения.
«Нас начало подтапливать в 1980 году, – сказал он. – Лагуна начала переполняться. Со временем все становилось только хуже, и мы начали принимать меры. Четыре года мы боролись. Все было непонятно: иногда все шло хорошо, потом вдруг резко ухудшалось. Вот мы думали, что воды больше не будет, а ее уровень-то рос, да так, что в какой-то момент прорвало».
Пабло не собирался никуда уходить. Он родился в Вилье-Эпекуэн, он был сыном одного из основателей поселения. Он всю жизнь прожил здесь. «Эвакуация продолжалась где-то месяц, – рассказывал он. – Она началась 16 ноября 1985 года. 16 дней мы работали практически под водой. Время у нас в запасе было, если бы прорыв был чуть помощнее, мы бы ничего не сумели спасти. Все работали сообща, и в Кархью тоже, все работали плечом к плечу. Мы старались по возможности забрать с собой все, что только могли: в деревне осталось лишь немного казенного имущества, какие-то машины тоже – в общем, ничего особенного…»
Иногда воспоминать о произошедшей трагедии ему становилось слишком тяжело, и тогда он отводил глаза. Я знал, что голос Пабло придаст истории Вильи-Эпекуэн подлинную жизнь.
Никакого ощущения надвигающейся беды у меня не было, когда я решил спрыгнуть с вывески Matadero. Однако я все же ощутил некий страх, стоя наверху и видя перед собой четырехметровый пролет до крыши подо мной, осознавая, что в случае, если крыша все же обвалится, мне предстоит пролететь еще девять метров до земли. Мои колеса стояли на каменных буквах: переднее на букве D, заднее на букве E; ширина поверхности, на которой я стоял, от силы составляла полметра. Я прекрасно понимал, что если свалюсь с такой высоты, то выпаду из игры надолго. Джон стрессовал внизу во дворе. Он обеспокоенно смотрел на меня. Он снимал очень многих райдеров, принимал участие во многих безумных проектах, но чтобы он так переживал, я никогда не видел. Мы оба осознавали, насколько опасна исходная позиция (до другой стороны надписи было 13 метров), но его тревога не могла воспрепятствовать моему прыжку. Как только я увидел фотографию Matadero на своем ноутбуке, я сразу понял, что мне нужно тем или иным образом покорить его.
Я зажал тормоза и встал на заднее колесо, развернул велосипед и сбросился вниз. Крыша стремительно приближалась ко мне, мое сердце замерло, когда шины с хрустом приземлились. Крыша выстояла. Поразительно, но я не лежал, задыхаясь, в гробнице из пыли и кирпича. Правда, была одна проблема: когда я попытался продолжить, я понял, что скорость, которая нужна была мне для прыжка на стену, погашена ударом. Я был выпотрошен. Попытка провалилась. Я быстро вернулся в исходную позицию, но на этот раз ручки руля при ударе о поверхность задрожали, и я потерял равновесие. Надо мной жужжал дрон, который мы использовали для съемки этого трюка, – понятно, что никак иначе этот прыжок было не запечатлеть. Я не всегда мог понять, дает ли мне Дэйв сигнал для старта или же наоборот, но я не позволил этому обстоятельству выбить меня из колеи. С третьего раза мне удалось благополучно приземлиться, отъехать и проделать гэпы между рядом выступов. Затем я ринулся вниз через заднюю часть здания и в конце концов вылетел из окна, оказавшись там, где когда-то находилась оживленная дорога. Моя голова гудела.
Мы уже десять дней снимали в Вилье-Эпекуэн, но я понимал, что именно эта часть, именно Matadero станет гвоздем программы; это нечто совершенно особенное. Однако оставался еще один трюк, который я отчаянно хотел выполнить: фронт-флип с толчком. Линия не сильно отличалась от флипа, который я делаю с водяного резервуара в конце Way Back Home. Разница состояла в том, что в случае с Вильей-Эпекуэн для успеха от меня требовалось гораздо больше техничности. Для начала мне нужно было заехать на самодельную рампу. Согласно плану после того, как мой байк оторвется от земли, должен произойти толчок (на деле – грубое столкновение) моего переднего колеса и какого-нибудь другого объекта – стены, скажем, или, что мы в итоге и выбрали, дорожного знака. Момент удара переднего колеса о знак должен был дать мне возможность сделать 360-градусный прыжок, приземлиться и уехать прочь, желательно без сломанных костей и выбитых зубов.
Такова была теория. В реальности же мне нужно было много опыта и много практики, я никак не мог провернуть все как следует. У нас были с собой специальные маты, призванные смягчить удар во время тренировок, но у меня все равно не особо получалось. Я спокойно бился о дорожный знак и делал флип, но приземлялся я в итоге на спину. Долгое время я думал, что этому трюку вообще не суждено состояться.
Все изменилось в одно мгновение. После того как я закончил с Matadero, после завершения одного из самых эпичных съемочных дней в моей жизни, я бросил байк и попытался расслабиться. Я был разбит, было поздно, и большинство линий мы уже сделали; мы работали от рассвета до заката. Свет в Вилье-Эпекуэн, по-видимому, был так хорош, что эта деревня стала для Дэйва локацией мечты. Все, что он отснял, выглядело потрясающе, но нам не хватало бэнгера, чтобы закончить видео. Мы оба понимали, что фронт-флип с толчком – это как раз то, что нам нужно; мне только надо было привести мысли в порядок, так что я уселся на пыльную землю. Солнце над озером садилось за горизонт. Вдалеке скучились тяжелые облака. Лагуна начала темнеть.
«Дэнни, знаешь, если свет сейчас прорвется, – сказал Дэйв, – то будет самое лучшее время, чтобы заснять этот последний трюк…»
Я-то понимал, что он прав, но была одна загвоздка: я очень сильно волновался. Я опасался, что трюк изувечит меня. Вокруг меня все суетно готовились на случай, если я вдруг решусь. Камеры были установлены. Все ждали, понимая, что возможности оборудования сейчас на самом пределе. Стань небо еще темнее, изображение получится зернистым.
Игнорируя окружающий меня хаос, я надел наушники. Весь день я слушал песню Calm Down инди-группы The Love Language; гитарные партии в этом треке помогали мне сосредоточиться. Я вновь взглянул на знак. Он торчал из земли перед рампой Джорджа и Джона – заостренной в нескольких местах бетонной балкой… Облака немного разредились, солнце робко показалось на горизонте. Это был тот самый момент: сейчас или никогда.
Я взял байк и начал трюк; я гнал по рампе так быстро, как только мог. Мое переднее колесо поднялось, коснулось знака, я сделал переворот в воздухе, все вокруг меня закружилось – шины, знак, земля, то, что над ней, деревья… Хрусь! Я приземлился и отъехал прочь по грязи и камням. Я был цел, невредим и поражен.
Я ненавижу разглагольствовать о первенстве в чем бы то ни было. Да, в моих видео бывали вещи, которые действительно были впервые выполнены именно мной, трюки, за которые до меня никто не брался, но что до фронт-флипа с отталкиванием – он был чем-то совершенно особенным, даже более необычным, чем Matadero или флип со стены Эдинбургского замка. Почему? Ну, ни в одном фильме про райдинг такого еще не было – на триальном байке, по крайней мере. Этот трюк в Вилье-Эпекуэн стал совершенно необычным бэнгером.
Мать-природа, впрочем, была от всего происходящего не в особом восторге. Вышеописанные хмурые облака внезапно надвинулись. Небо потемнело, сильный ветер заметался и засвистел в зданиях. Я услышал, как Робби закричал: «Началось!» За какие-то жалкие несколько секунд наше приподнятое восторженное настроение сменилось жуткой паникой. Маты и оборудование бросало из стороны в сторону. Размещенный нами тент, призванный защищать нас от солнца, грозился вот-вот сорваться под натиском шквального ветра. Деревню заволокло облако пыли. Никто не мог дышать. Вилья-Эпекуэн гнала нас прочь.
На переднем плане видны три так называемые «подружки плейбоя», бредущие по тропинке к особняку Playboy. Камера отдаляется, и открывается вид территории поместья с роскошными фонтанами и величественным домом с башнями в средневековом стиле.