И все же семья Бронти благодарна. Бренуэлл (Лотта начала с отвращением называть его Пегим) ничего не говорит, но он благодарен Эмили за еду и сестрам в целом, которые стараются удерживать на плаву отца, ведь тот чуть что впадает в уныние. Эмили благодарна за то, что она теперь дома, наедине со своим бурлящим воображением! Папа радуется, что он теперь не остается один на один с Бренуэллом и его малопонятными переменами настроения и жалкой жизнью, хотя думать о том, почему она такой стала, он не желает. Он тоже благодарен своим дочерям – наконец-то вернулись! – которые заботятся о брате, умасливают его. Шарлотта благодарна… ну, Шарлотта никому не благодарна. Она погружена в себя. Мир вокруг – сплошное давление и темнота, страшное место, потому что давление и темнота не заканчиваются. Она расчесывает волосы почти каждый день – и на том спасибо.
Мы произносим новогодние тосты, и папа всех удивляет:
Бренуэлл станет государственным служащим! Как же я им горжусь!
Увы, не стану, отвечает Бренуэлл. Разве я не говорил?
Видимо, забыл, откликается папа. В чем дело?
Хотят, чтобы я пописал в стаканчик. А я не собираюсь!
Боюсь, я ничего не понимаю, говорит наш добрый папа.
Это нарушение моих свобод! – настаивает Брен. Я не буду писать в стаканчик!
Работа нарушает его свободу, пробормотала Лотта, служба, и тем более государственная, – вот что нарушит его свободу.
У человека должны быть принципы, заявляет папа. Вот именно, говорит Бренуэлл.
Эм ухитряется уронить свинину ему на колени. Расскажите нам про свои путешествия, просит папа. Мне так нравится представлять вас в этом древнем городе.
Непонятно, к кому обращается отец, так как смотрит он на овощи.
Лотта хочет, чтобы ответила Эмили, но та не слушается, она никогда не слушается. Бренуэлла вопрос тоже смущает, напоминая о том, что его отовсюду выгнали.
Вот если б вы съездили в Париж, говорит Брен, сейчас могли бы преподавать. Все достойные мужчины изучают французский.
Мы не мужчины, вставляет Эмили.
Пожалуй, стоило бы подтянуть латынь, не унимается Бренуэлл, тогда могли бы нормально зарабатывать.
Зарабатывал на нашем труде только один ты, говорит Лотта.
Не груби, Маленькая Лотта. Я всегда говорю лишь правду.
Так и какой же у тебя план, правдолюбец? Будешь кормиться латынью? Станешь предсказателем? Оракулом? Отправишься по пещерам искать клад с помощью куриных косточек?
Не твое дело, отвечает Бренуэлл. У меня есть планы, серьезные планы. Вот увидите.
Мы еще будем гордиться Бренуэллом, отзывается папа.
Неизвестно, верит ли ему отец на самом деле, но говорит так постоянно.
Расскажи хоть немного, просит Лотта. Хоть про какие-нибудь из своих серьезных планов!
Что ж, мои стихи опубликовали. Если вы вдруг не знаете. В крупных газетах.
Если их опубликовали, то это уже не планы. А планы-то у тебя какие, твои серьезные планы? В них входит трата денег, которые ты раздобыл на железной дороге?
Лотта, хватит. Против Брена не было никаких доказательств, говорит папа.
Буду учить вместе с Энн, если желаете знать. Поступило предложение от Робинсонов. Подумываю его принять.
Ты что, станешь… няней? – спрашивает папа.
Гувернером, папа! Буду учить молодое поколение мужчин в семье Робинсонов – достойное дело. И оплата за это положена куда более серьезная, чем у малютки Энн, которая только следит за гардеробом двух девочек.
За новогодним столом воцаряется тишина.
Будем ждать результатов твоего труда, бормочет Лотта.
Даже не рассчитывай, отвечает Бренуэлл.
Мистер Пятипенс знакомится с девочками
Глава, в которой помощник отца возникает в неподходящий момент
Занавес поднимается. Мы в гостиной Бронти: тесная комнатка с тяжелыми мрачными шторами. На одной стене картина с изображением трех девочек, похожих на привидения. Слева – односпальная кровать с розовым взъерошенным покрывалом, туалетный столик с разбросанным шитьем, огнетушитель, расшитая скамеечка для ног. По центру – неиспользуемый камин, на полке над ним стоит урна и старая фотография молодой женщины в бронзовой рамке. Справа виден коридор, в конце которого дверь с надписью WC детским почерком.
Папа, шестидесяти восьми лет, сидит в кресле у камина. На нем домашняя куртка, она же халат, на котором не сходятся пуговицы, или же это жилет, а из кармана торчит цепочка от золотых часов. На нем очки в толстой оправе, и несмотря на это он все равно плохо видит и щурится. Седые волосы отросли, пробор неровный, зато бакенбарды хотя бы красивые. У его ног Всадник, дряхлый пес, который не двигается с места. Мистер Пятипенс, двадцати семи лет, чисто выбритый и проворный, тоже сидит в кресле у камина. Костюм на нем недорогой и/или поношенный.
ПАПА: Так я вырвался из нищеты своих предков.
М-Р ПЯТИПЕНС: Поразительно!
ПАПА: А ваши предки были бедными?
М-Р ПЯТИПЕНС: Несомненно!
ПАПА: Если покопаться в прошлом.
М-р Пятипенс энергично кивает.
ПАПА: Полагаю, вскоре вы с ними увидитесь.
М-Р ПЯТИПЕНС: С моим предками? Надеюсь, нет!
ПАПА: С моими дочерями! Они где-то тут.
М-Р ПЯТИПЕНС: Замечательно! Я слышал, у вас еще очень достойный сын?
ПАПА: А?
М-Р ПЯТИПЕНС: Сын? Слышал, у вас достойный сын?
ПАПА: Он где-то поблизости. Думаю, вы его скоро увидите.
За сценой раздается истошный женский вопль. М-р Пятипенс приподнимается, глядит на папу в поисках объяснений.
ПАПА, грустно: А это наша Лотта. Недавно вернулась с Континента.
М-Р ПЯТИПЕНС: Хотелось бы ей помочь!
ПАПА: Она сейчас принесет чай.
М-р Пятипенс садится. Снова слышен женский вопль.
ПАПА: Счастливые деньки, наконец-то мы все вместе. Энни вернулась со службы, Бренни тоже. Эм приехала с Континента. Все они, знаете ли, сироты.
Указывает на урну и старинную фотографию.
ПАПА: Моя любимая Мария, уже двадцать четыре года, как ее нет. Хотите посмотреть?
Наступает на хвост собаке – та жалобно скулит – и неуверенным шагом направляется к каминной полке, размахивая руками. Папа едва не опрокидывает урну, но тут из коридора слышится грубый мужской голос. Папа поворачивается в сторону двери (более-менее). На лице – ангельское выражение, взгляд полон слепого обожания.
ПАПА: А это наш Брен. Пойду встречу его. Урна вот здесь, если хотите взглянуть.
В комнату входит невысокий мужчина с взлохмаченными рыжими волосами. Он как будто не замечает никого вокруг, но при этом кричит – точнее, бушует. На нем довольно модная одежда, включая платок-галстук. Несмотря на маленький рост, он словно занимает собой все пространство.
БРЕН, с криками и жестикуляцией: И я сказал поэту-лауреату!.. Должен ведь я хоть раз в жизни!.. Это прямо как!.. Не могу понять, не понимаю! Это неправильно! Я люблю ее, по-настоящему люблю!
Брен срывает с себя одежду и плачет. Чья-то тонкая рука проникает в комнату и вытаскивает Брена в коридор. Едва можно рассмотреть небольшую головку с простой прической за краем двери – это Лотта, двадцати девяти лет.
ЛОТТА: Не обращайте внимания. А вы все без чая? Сейчас принесу.
Лотта выходит, таща за собой рыдающего Брена. Хлопает дверь, и вновь становится тихо.
М-Р ПЯТИПЕНС: Возможно, ей потребуется помощь с чаем?
ПАПА: Моя дочь вполне способна сама приготовить чай, мистер Пятипенс. Или, думаете, не способна?
М-Р ПЯТИПЕНС: Сдается мне, она расстроена и встревожена поведением брата.
ПАПА: Это Брен, наш Единственный мальчик. Весь в маму. Видели прах?
М-Р ПЯТИПЕНС: Посмотрю позже.
ПАПА: Он познал разочарование, но справится. У девочек ни гроша. После моей смерти все окажутся на улице, если только Брена не заставят чего-то добиться.
М-Р ПЯТИПЕНС: Да что вы!
ПАПА, шепотом: Контроль арендной платы! Их тетушка, которая недавно умерла…
Папа указывает на гостиную, м-р Пятипенс не понимает, на что именно нужно смотреть.
ПАПА: …кое-что им оставила, но на эти средства не проживешь, вот бедняжки. Лотта надеялась стать учительницей, однако план не удался…
М-Р ПЯТИПЕНС: Говорите, она вернулась с Континента?
ПАПА: Уж три года как. Вернулась, погруженная в меланхолию, даже не знаю почему. А вот и она, несет чай.
Входит Лотта с подносом. На ней красивое серое платье и удобные туфли. Волосы каштаново-мышиного цвета завязаны в тугой пучок. Лицо опухшее, глаза красные. Передвигается устало. Ставит поднос на столик, сдвигая разбросанное шитье, берет чайник. Рука дрожит. М-р Пятипенс вскакивает.
М-Р ПЯТИПЕНС: Позвольте мне, мисс Бронти!
ЛОТТА: Думаете, я не способна налить чай, мистер Пятипенс? Заверяю вас, мистер Пятипенс, что уж чай-то я наливать умею.
ПАПА: Мистер Пятипенс, а это моя старшая, Лотта, знакомьтесь. Лотта, детка, это Пятипенс, мой новый помощник.
ЛОТТА, неохотно: Очень приятно.
М-р Пятипенс, по-прежнему стоя, кланяется.
ЛОТТА: Сахара? Молока? Соевого?
М-Р ПЯТИПЕНС: Да. Пожалуйста!
Лотта, улыбаясь самой себе, наливает всего помногу в чай мистера Пятипенса. Он забирает у нее чашку, хотя из-за дрожащей руки Лотты половина проливается. Лотта наливает чай отцу, он пьет черный. Мужчины делают по глотку. Лотта направляется к двери.
ПАПА: А Энни дома? Зашла бы поприветствовать гостя.
ЛОТТА: Ей нездоровится, папа.
ПАПА: Надеюсь, ничего серьезного.
ЛОТТА: Нет, ничего такого. Но она в постели.
ПАПА: Раз ничего серьезно, пусть зайдет! Это ее долг – встречать моих гостей!
ЛОТТА: Если пожелаешь, могу надеть на нее платье и принести сюда, хотя не уверена, что смогу поднять… Хотя можно дотащить…
ПАПА, м-ру Пятипенсу: С младшей познакомитесь в другой день.
М-Р ПЯТИПЕНС: Хочется верить, она поправится.
ЛОТТА: Мне тоже, ведь вся стирка теперь на мне.