Дорогая Мария, при всем моем воображении я не способен вообразить, что станет с детьми, когда меня не будет! Они на удивление не сформированы, наши маленькие пташки, просто детки с колотящимися сердцами. Все вернулись со своих работ, никто не преуспел. Ни один не способен выйти в мир, не потерпев провал, – один месяц труда влечет за собой полгода восстановления. Энни похудела от печали. Лотта плачет при любой возможности. Говорит, что остается дома ради моего же блага, а мне хочется сказать – вперед! Уезжайте, уезжайте все! Но я не могу, когда все они так сильно желают остаться.
Своей хрупкостью они похожи на тебя. Жаль, что им досталась по наследству эта черта, жаль, что они не унаследовали мои более крепкие качества (не считая зрения!), а так я жалею, что вовремя не закалил их. Я пытался: заставлял их быть независимыми и не потворствовал им.
А еще они бранятся! Жуткое зрелище: язвят и издеваются друг на другом, как малые дети! Лотта просто извела Эмили, и та не выносит ее присутствия. Все жалуются на нашего Мальчика из-за того, что он действует на нервы, а также из-за стирки. Я отношусь к нашему сыну с добротой, ведь какой толк в снисхождении, если хочешь привить добро? С дочерями держусь с бесстрастной учтивостью, ведь какой толк в привязанности, если хочешь привить самодостаточность?
Ясно, что никто не собирается вступать в брак, и не только оттого, что они не привлекательны: у девочек нет сил к деторождению, компромиссам и семейной жизни, они полны по-детски грандиозных замыслов! Эм не слушается старших и даже не признает никого таковыми, а Лотта слишком заботится о собственных нуждах и желаниях. Обе обладают эксцентричными привычками, которые в таком возрасте могут закрепиться на всю жизнь. В компании людей наша Энн просто исчезает – р-раз, и ее нет! Куда пропала? Только фокусник сумеет ее найти, а такие в наших краях не водятся.
Тем временем нашему мальчику приходят сообщения, запрещающие контакты с одной замужней дамой. Он не слушается ни своих сестер, ни меня, ни кого-либо еще, а только пьет и лелеет детские мечты о величии. Я спросил, почему он не пытается заняться литературным творчеством. Говорит, в издательском мире, таком тесном и закрытом, нет места гению, или что-то вроде того. Предпочитает зря тратить бумагу и чернила, нежели позволить всезнайкам и лентяям оценить его слова. И все же продолжает писать, как и все остальные.
Что же будет с ними, если я умру? Я бы позаботился об их будущем, но мое состояние невелико, так говорит наш поверенный, с которым я тоже виделся на этой неделе – еще один практичный человек. Я ничего не сумею им оставить, кроме моего собственного примера и того, чему я их научил, а это не самое большое утешение для людей, умирающих от голода.
И друг друга, конечно: я оставляю их друг другу.
Может быть, наш сын наконец поймет, какова его обязанность, и сумеет позаботиться о сестрах. Может, наши девочки смело выйдут в этот мир. Может, они отрастят крылья и взлетят – это вполне вероятно!
Мистер Пятипенс задергался: видимо, нам пора.
Он тоже практичный человек. Сочувствую той, на которой он женится, ибо ее дух, хрупкий или живой, будет раздавлен его практичностью.
ЭНН наблюдает, не вставая с постели
Мы странная семья, состоящая из сестер, которые не встают с кровати. Лежащая напротив меня Шарлотта, натянув по подбородок одеяло, хотя сейчас лето, говорит: «Я хожу по этой земле уже около трех десятилетий, большая часть из которых прошла в этом достойном доме. Смотрю на эту картину, когда-то целую вселенную, а теперь маленькую деревушку[3], и удивляюсь: неужели они прошли, наши лучшие годы?[4] Куда же они подевались? Если они ушли, не проявив себя, то что же насчет текущего года, что насчет будущих лет? Наш городок теперь кажется уродливым и противным; попадая туда, я всякий раз думаю о другой жизни в другом месте[5]. У меня не получилось стать няней или секретаршей. Я хотела работать учителем, но узнала, что без высшего образования это невозможно! И все равно не могу поверить, что создана такой, какая есть, что наделена талантами и чувствительностью, от которых нет никакого прока[6]. Эта убежденность – единственная нить, которую мне нужно найти и потянуть – осторожно, чтобы она не порвалась! Я не хочу остаться навеки без надежды!»
Эмили отвечает: «Если хочешь поговорить сама с собой, иди на улицу, где твоя болтовня никому не помешает». Громким голосом та отвечает, что хочет тишины: она заслуживает тишины хотя бы сейчас, неужто мы не можем обеспечить ей тишину!
Эмили заняла обе верхние койки и работает над каким-то проектом, для которого нужна ручка и бумага; обсуждать характер данного проекта она не желает.
Даже когда Лотта молчит, она слишком громко вздыхает, по словам Эм, и чересчур заметно переворачивается.
– Не обращайте на меня внимания, – говорит Лотта. – Не хочу отвлекать вас от важных дел!
На что Эмили отвечает:
– Ты только этого и хочешь! Тебе нужно больше, чем мы все вместе можем дать. Я занята, перестань уже вздыхать и вертеться!
Лотта задерживает дыхание и лежит неподвижно, как труп.
– Так лучше? – спрашивает она.
Эмили кричит.
Я ищу, но не нахожу в мире ничего хорошего.
ЛОТТА начинает письма, но не заканчивает
Теперь, когда мы снова дома, мы все время стукаемся локтями. Наша комнатка с четырьмя удобными койками сжалась до половины своего прежнего размера – даже с учетом того, что Брен занял спальню тети, которую мы с радостью называли бы гостиной, будь наш брат мужчиной, а не свиньей. Нашим убежищем стала кухня, куда не разрешается войти ни одному мужчине (кроме Ровера), даже новому помощнику отца, некоему мистеру Пятипенсу, в мужественности которого есть сомнения.
Я слишком слаба, чтобы подняться, слишком слаба и телом, и духом. Если мне не дано никого любить, не дано быть любимой, если такова моя судьба, тогда в чем смысл? Если в моей жизни не будет ничего особенного, не будет цели, к которой стоит стремиться, не будет приятного сюрприза, не будет награды в качестве поддержки, тогда к чему вообще эта жизнь?
Папа раздражителен и не хочет, чтобы ему читали; он отказывается от любой помощи, в результате чего по всему дому появилось множество разбитых вещей. Я купила замшевую ткань, чтобы протирать его очки – тогда он хоть что-нибудь увидит. Спасибо, Энн, говорит он, потому что на самом деле ничего не видит и притворяется, будто может отличить нас по походке или по запаху волос.
Меня мучает полнейшая debolezza[7]. Все силы ежедневно понемногу уходят на глажку и починку одежды, и хорошо еще, что Эм, а не я, готовит на всех еду, иначе бы мы умерли с голоду. Только в ней одной течет живая кровь. Огонь, который когда-то пылал во всех нас, теперь вообще не разгорается.
Эмили выболтала Пегому удивительную вещь. Она сказала, что у Энн есть «занятия поинтереснее», чем отстирывать рвоту с его штанов. Это какие же, скажите на милость? – откликнулся он. Ее жизнь – это раковина, внутри которой нет жемчуга. К примеру, писать роман, ответила Эм. Я начала спрашивать Энн. Да так, сказала она, ничего особенного, простенькая вещица. Да, она и впрямь исписала множество страниц, множество простеньких страниц, обычные страницы. Шаг за шагом, страница за страницей, вот увидишь, она допишет эту простенькую вещь, и она получится хорошей, пусть и небольшой, но четкой и понятной. Наша Энн пишет роман, малютка Энн! По такому поводу отдала ей мою любимую ручку, подаренную папой перед отъездом; видит бог, уж мне-то она ни к чему.
Единственный мальчик был вынужден признаться, что он тоже пишет роман, но вовсе не маленький; нет, он пишет Нечто Грандиозное, Огромный Труд, Труд, переполненный важностью, на самую достойнейшую мужскую тему, которую он тщательно исследовал, ведь он живет этим Трудом, заполонившим его разум и душу. Его невероятно раздутая тема – несчастная любовь. Плотская любовь, говорит он, зловеще поглядывая на незамужних сестер, любовь плотская, однако омраченная внешними дурными силами. Любовь, которую невинные девы и представить не могут!
И где же этот Труд, спрашиваем мы, так как никто не верит в его существование.
Вот здесь, глубокомысленно отвечает он, постукивая по своей немытой голове.
Нам требуется вдохновение – даже Энн, непоколебимая Энн, бледна и не так активна. Боюсь, ее поразила опасная боль, боль душевная. (Эм спит под всхлипывания Энни, и они с Ровером храпят каждый на своей койке.) Начну с очевидного, хотя Эм не любит очевидности: начну с ее матраса.
ЭМИЛИ в бешенстве
Лотта копалась в моих личных вещах нашла мои Стихи. Давайте Мы Все Напишем Стихи заявляет она Мы Отправим Их Как Книгу. Она мне больше не друг она чудовище которому неизвестны другие чувства кроме как к самой себе и своему ненормальному любовнику обезьяноподобному горбуну м-ру Х. Интересно, продолжает ли он ей потакать. Энни ничего не понимает ведь ее стихи очень простые а прочитав мои Лотта меня уничтожила.
Часть 4. Работа
Комедия в пяти актах
Глава, в которой Шарлотта находит стихи!
1.
Эмили (лицо красное, кричит над рагу, размахивая деревянной ложкой, как всегда неопрятные волосы выбиваются из хвоста): В итоге ты меня уничтожила!
Шарлотта (сидит в напряжении за кухонным столом: не шевелится, не может пошевелиться):…
Эмили (разглаживает платье, будто где-то в его складках можно найти остроумный ответ): Как ты вообще нашла мои стихи?
Шарлотта (в надежде ответить честно и просто): Я искала.
Эмили: И что заставило тебя искать в коробке с акварелью? Ты туда полезла первым делом?