Шарлотта: Нет.
Эмили (показывая рукой, снова и снова): Тогда это были серьезные поиски, усердные поиски, хитрые и неустанные поиски! Где еще ты смотрела?
Шарлотта: В других местах.
Эмили (руки уперты в бока): Скажи, в каких.
Шарлотта: Я искала под твоим матрасом, в ящике с твоим бельем, позади того места, где ты держишь еду для Ровера, а потом нашла их в коробке с акварелью. (спешит добавить): Однако качество твоей работы оправдывает мой поступок!
Эмили: Лотта качество моих стихов ничуть тебя не оправдывает! Лотта это непростительно, Лотта такое не прощают! Лотта ты забрала сестринский дар то есть доверие и разрушила его!
Шарлотта (встает, чтобы занять более уверенную позу, хотя Эм выше и правда на ее стороне): Это непростительно. Такое не прощают, ты больше не сможешь мне доверять, но твои стихи великолепны! Они сияют оригинальностью, искренностью, редкой интеллектуальной мощью! Такого голоса еще никто не слышал!
Эмили (вновь помахивая ложкой): Это твой голос я не желаю слышать! Уходи! Рагу не получишь!
Папа (заходит на кухню в поисках обеда): В чем дело? Лотта?
Эмили (вздыхает): Папа, все в порядке. На обед рагу.
2.
Эмили (нарезает лук громче, чем обычно): Мои стихи – это личное. И нет в них ничего особенного.
Энни (делает вид, будто накрывает на стол): Стеклянный город?
Эмили: Да, про Стеклянный город, но, наверное, не только.
Энни (как будто отвлекшись, глядя на сервировочную миску): Дашь почитать?
Эмили (стук ножа!): Они не для чтения.
Энни (поправляет миску): Но они же про Стеклянный город, так, может, все-таки дашь?
Эмили: Признаюсь, ты тоже принимала участие в Стеклянном городе. Но это нечто большее.
Энни (осторожно): Тем более мне стоит их прочесть.
Эмили (громко, чтобы Шарлотта услышала из коридора): Сначала забери их у тролля из другой комнаты. Я не стану ее просить, потому что я с ней больше не разговариваю!
Энни: У меня тоже есть стихи. Буду рада, если ты их прочитаешь.
Эмили (стучит ножом еще громче): Все пишут стихи. Даже Единственный мальчик, и тот пишет!
3.
Папа (разглядывая детей, собравшихся за столом, ладони домиком): Дети.
Брен (закатывает глаза).
Папа: Приближается то время, когда меня уже не будет рядом, чтобы вас организовывать, призывать к ответственности, мирить, ведь я стар и, как видите, нездоров.
Лотта: Папа! Это неправда!
Энни (нервно дергает воротник).
Лотта (начинает плакать).
Папа: Нет, все так и есть – и должно быть. Я неплохо пожил, как говорится, и если о чем и жалею, то уж точно не о своей семье, ведь вы все чудесные дети, которыми я горжусь.
Брен (с довольным видом, не замечая резких взглядов как минимум от одной сестры):
Папа (повышая голос): Но!
Энни (хочет что-то сказать):…
Папа: Я не могу спокойно умереть, если среди вас не будет мира. Энн!
Энни (хочет что-то сказать): Да, папа?
Папа: Что я говорил про вас четверых?
Энни: Что мы – оставшиеся. Что должны жить за шестерых.
Папа: А дальше? Эм?
Эм: Мы должны давать маме повод для гордости.
Папа: А еще? Брен?
Брен: Все должны слушаться Единственного мальчика.
Папа: И? Лотта? Ты же старшая, верно? Я ожидаю от тебя большего.
Лотта: Мы одна кровь, одно сердце.
Папа: Да! Вы замечательные дети. А теперь помиритесь, чтобы я мог спокойно умереть.
Брен (выкрикивает): Это они виноваты! Я тут ни при чем!
Папа (отмахиваясь, выходит из комнаты).
4.
Лотта (глаза заплаканы, лицо сморщенное и усталое, тянет руку к Эм, которая сидит):
Эм (не обращает внимания на протянутую руку Лотты): Ты меня своей слабостью не растрогаешь.
Лотта (убирает руку): Я оставила всю слабость в прошлом.
Эм (смотрит куда-то вдаль): Ты меня не растрогаешь слезами и эмоциями.
Лотта: Не будет никаких слез.
Эм (переводит гневный взгляд на Лотту): Ты не изведешь меня лестью.
Лотта: Я не стала бы тебя обижать.
Эм: Тебе не удастся мне докучать.
Лотта: Я предлагаю кое-что обсудить.
Эм (сложив руки на коленях): Слушаю.
Лотта: Обсуждение касается безделья.
Эм: Продолжай.
Лотта: Один из аспектов безделья – это отказ действовать вне своей сферы; и чем у́же эта сфера, тем сильнее безделье. Писанина не требует особых усилий. А вот ставить слова друг перед другом, позволять им воздействовать на человека – это совсем другое дело!
Эм: Хочешь сказать, я бездельничаю? Мне не нужна лесть, но и критика тебе не поможет.
Лотта: Эм, я не тебя имею в виду! А Энн!
Эм (заинтересовавшись): Энн?
Лотта: Наша Энн пишет стихи! Мне это известно из разных источников.
Эм: Просто ты подслушиваешь наши разговоры.
Лотта (обводит руками тесную комнату): Как будто у меня есть выбор! Она пишет стихи, хочет, чтобы их читали, но ей не достает уверенности.
Эм: Младшей быть нелегко.
Лотта: Наверное, считает, что мы ее затмили.
Эм (сердито смотрит).
Лотта: Возможно, просто потому, что мы немного повидали мир.
Эм: Вероятно.
Лотта: Предлагаю издать сборник стихов. Напишем их втроем и сделаем себе имя. А те, кто смотрит на Энн свысока, думая, что она простая няня, увидит ее в новом свете. Она и сама увидит себя другой!
Эм: То же самое можно сказать и про тебя: твоя гордость задета равнодушием остальных.
Лотта: Вот бы наша фамилия стала знаменитой, иначе я пойду своим путем, сама буду публиковать.
Эм: Когда ты в последний раз писала стихи?
Лотта (подходит ближе): Давненько. Ладно, да, уже несколько лет не сочиняла, но они еще хороши. Прочитай внимательно и попробуй сказать, что это не так. Я уверена, что и стихи Энни тоже неплохие, ведь она девушка трудолюбивая, с острым умом и чувством.
Эм: Это верно.
Лотта: Тогда займемся этим делом?
Эм: Ради Энн?
Лотта: Ради Энн.
5.
Энн: Так мы сможем опубликовать стихотворения Эм?
Лотта (шепотом): Другого способа нет. Мы должны согласиться с ней, иначе ничего не выйдет.
Энн: Тогда я буду рада помочь, если ты будешь рада задействовать и меня.
Лотта: Эм сказала, чтобы не использовали настоящие имена.
Энн (кивает).
Лотта: Эм хочет издаваться как Ровер.
Энн (кивает).
Красавицы
Глава, в которой три сестры создают книгу (от лица Лотты)!
Дорогой дневник,
Я весь день улыбаюсь. Никогда не улыбалась так, как улыбаюсь сейчас, поскольку мы копаемся в наших стихах, выбираем, сортируем, проверяем. Мы не сентиментальничаем, мы жестоки, яростно обсуждаем каждую строчку; нам нужно защищать искусство и наши добрые имена (хотя мы планируем скрывать их под вымышленными). Мы облачились в доспехи проницательности и вкуса; мы ищем силу, глубину, хорошую рифму, а также ясные и правдивые образы. Мы снова гении Стеклянного города, Светлые Ангелы, четыре стороны света, хотя нас только трое: впрочем, Эмми достаточно умна, чтобы сойти за двух гениев – даже за трех! Я рада оказаться хотя бы в сноске, Энни тоже.
Детям знакомы такие минуты счастья, когда, забыв об остальном мире, они настолько теряются в дружбе и игре, что настоящее становится всем, а прошлое и будущее, в которых таятся все печали и заботы, – ничем. Их способности оттачиваются в этот момент, который потому и идеален. Некоторые обладатели мощной духовной натуры (среди которых и мои сестры) способны приблизиться к этому чувству через встречу с Природой или Духом, но в его самой сильной и могущественной форме мы испытываем это состояние только через союз умов, союз намерений. Я совсем забросила свою мечту о таком союзе – а в двадцать девять лет вновь нашла ее у моих сестер! Они способны вникнуть в мой разум, в мой дух и сердце и достойно их оценить. Они видят все множество моих недостатков и все равно любят меня такой, какая я есть!
Стихи, которые я отдаю на публикацию, старые, хотя от этого не менее любимы. Во многих затрагивается тема из Стеклянного города, выхватывая одно мгновение из этого повествования и развивая до вневременного пласта поэзии; я чувствую, что они хороши. Стихи Энни простенькие, но и они не должны отвлекать нас от главного замысла, то есть донесения стихотворений Эмили до всего мира. Пусть я мало чего добьюсь в жизни, но если преуспею в этом, то уже будет достаточно.
Дорогой дневник,
Мы смеемся за кухонным столом, придумывая псевдонимы. Рассматриваем очевидные варианты: Карлотта, Эммилисиус, Аннечка, Эммелина, Анника, Эмбли, Лотта, Аннабель. Затем Эм предлагает попробовать неженские имена, и мы соглашаемся. Я Картер. Эм становится Эмерсоном, а Энни – Артемисом. В качестве фамилии можно взять Бренуэлл, в память о тете, но можно подумать, что это в честь Бренуэлла, Единственного мальчика, поэтому лучше сократить до Белла – звучит ярко и отчетливо, даже звонко! К тому же сможем называть себя беллами, то есть красавицами, отчего даже Энни смеется.
Дорогой дневник,
Мне предстоит стать деловой женщиной. Из Энни посредника не выйдет, она просто отдаст свои стихи, и теперь, когда стихи выбраны, Эм нет до них дела, ведь самая приятная часть уже позади. Поэтому придется Картеру Беллу взяться за поиск издателя. Я уже узнала, что ни один приличный агент не возьмется даже взглянуть на наши труды и уж тем более их представлять, если их публикация не принесет доход, так мне сказали. Как такое возможно, если все дети учат стихи наизусть, если все студенты университетов (как я слышала) пишут работы о стихах, если все образованные люди должны цитировать стихи в своей речи, не понимаю, но и не спрашиваю. Нет смысла создавать интерес там, где он априори отсутствует. На нашей книжной полке я обнаружила имена уважаемых