способны принести утешение, однако это потребует правок, а я не хочу их вносить.
Я недостойна своего призвания, потому что не знаю, о чем написать в блокноте. У меня нет никаких ассоциаций с матерью, нет представления о том, что в силах сделать мать, как она ей поможет.
Выхожу из туалета и топаю по коридору: топ-топ-топ! Я хлопаю каждой дверью, стучу кастрюлями и сковородками. Собаки начинают подпевать.
Высовывается голова папы в ночном колпаке.
Вот обязательно, Лотта? – спрашивает.
Это была не я, папа, это призраки. Разве ты не слышал?
Дорогой дневник,
Я лежу на высокой койке, которая мне досталась как старшей из четверых, которую Эм занимала с целью уединиться, пока ей хватало сил туда залезать. Мария лежит через проход, там, где некогда лежал Брен, мечтая о битвах. На голове у нее тиара, напоминающая о наших играх.
Когда потеряли маму, говорю, я не знаю, что ее схватило. И тебя тоже.
Те деньки были ничем не лучше, откликается она.
Разве? Неужто было так же плохо? (Думаю, она ошибается.)
Ты не помнишь, говорит она.
Кажется, помню.
Если считаешь, что время было хорошее, то не помнишь.
Я не помню кошмаров. Не помню, чтобы плакала по любому поводу. Не помню, чтобы думала: и что, вот так теперь будет всегда? В то время у меня была надежда – с ней жилось легче.
Ты не владела словами, сказала Мария. Без них жить было просто невозможно.
Дорогой дневник,
Мистер Пятипенс передал нам странный подарок. Он принес его сегодня утром, после того как папа ушел на работу. Небольшой пакетик, надушенный и перевязанный лентой.
На мне носки Энни, хотя он об этом не знает.
Письма вашей матери, сказал он, к вашему отцу. Он хочет, чтобы вы их прочитали.
Я даже не подозревала об их существовании, ответила я, руки задрожали.
По правде говоря, другого ответа не нашлось – и это у меня, всегда готовой подразнить г-на П. за любую мелочь.
Почему он решил отдать их мне именно сейчас?
Мистер П. говорит, что не знает, но чувствую, он в этом как-то замешан.
Я просидела на тетушкином диване уже три часа и никак не могу развязать ленту. Мистер П. давно ушел, оставив меня наедине с собой, хотя вернется к чаю, якобы нужно забрать какие-то бумаги. Имеет в виду, что выступит в роли слушателя, если я захочу поговорить.
Наверное, надо помыть пол. Давненько наш достойный дом не сиял чистотой.
Дорогой дневник,
Наш разговор, приведенный почти дословно:
Я: Спасибо, что принесли рогалики.
Он: Можно мне с вами?
Я: Нет, извините, я хотела бы съесть их сама.
Он (смеется): Я имел в виду, можно ли составить вам компанию.
Я: Я накрою на стол.
Он (смеется и вычурными движениями нарезает рогалик): Как прошел день, Лотта?
Я: Хотите узнать про письма.
Он: Только если вы не против рассказать.
Я: Возможно. Будете чай?
Он: Чай неплохо подойдет к чаепитию, спасибо.
Я: Дайте я. Если так порезать, не влезут в тостер.
Он: Мне тогда заняться чаем?
Мы (молчим, я караулю у тостера, он следит за чайником).
Я (снова обращаюсь к нему): Жаль, я ее не знала. По-настоящему.
Он (тихо): Что выяснили из писем? О ней.
Я: Она была хорошей женщиной, обладала живым умом. Была счастлива. Готова доверить свое будущее любимому мужчине.
Он: Это вы и запомнили о ней?
Я: Я ничего не помню.
Он: Вообще ничего?
Я: Помню только то, о чем нельзя говорить: достаток, мир, уверенность.
Чайник (шипит, свистит).
Он: Простите, не расслышал.
Я (перевожу разговор на другую тему).
Дорогой дневник,
Эти письма, они не помогают лучше ее узнать! Она такая жизнерадостная! Не познала ни трагедии, ни горя! «Я с нетерпением жду нашей совместной жизни!» – пишет она. Вот бы схватить ее и встряхнуть: остановись! Пока еще не поздно! Не надейся на прекрасное будущее! Жизнь коротка и ужасна! Твой муж, твой «весельчак Пэдди» останется один. Только ты считаешь его «весельчаком» («вечно готов пошутить»): когда тебя не станет, исчезнет и этот «весельчак Пэдди». Пятеро из твоих детей умрут, а выживет слабачка, которая этого не заслуживает! Ты умерла слишком рано, не научив меня жить, иначе я сумела бы их спасти.
Дорогой дневник,
Я подарила своей креветке мать, которую она давным-давно потеряла, а она все равно не встает с постели! Вот я и думаю: наверное, в скорби нам нужно не только утешение (в литературе – обычно мать)? Разве нам не требуются цель и усилия: не просто тише-тише, а давай-давай? Может, подтолкнуть креветку к жизни должен отец? Или двое найденных родителей – это уже слишком для сироты, пусть даже выдуманной??
Дорогой дневник,
Воспоминание: наш учитель дал Эм задание написать Письмо Матери. Результата я не видела, потому что она его не показывала и не желала ничего говорить. Подумать только: чтобы не осталось никого, кто помнил бы нашего учителя. Или вот: Эмили, какой ее создал Ваал, стоит под круглым отверстием в крыше Пантеона и кричит: воображай! Или как хитрая миссис Х. сокращает пайки, чтобы вынудить нас уехать. А кто вспомнит меня?!
Таково определение одиночества, когда ни одна часть твоего прошлого не связана с другой.
Это наводит на мысль о последней рукописи Эмили. Книга, видимо, не закончена, поскольку ближе к концу работала она лишь изредка. Я начала просматривать ее бумаги. Если не ошибаюсь в Эмили, записи найдутся не среди черновиков стихотворений и даже не в рисунках, а в каком-нибудь необычном месте.
Сначала проверю горшок, где она хранила собачьи кости.
Дорогой дневник,
Я нашла рукопись Эмили. За ее книгами, стоявшими в нашем детском шкафчике. Бумаги запылились, поэтому я не сразу обратила на них внимание: забыла, сколько месяцев уже прошло. Принесла их на кухню, затем положила обратно в тайник.
Я не готова увидеть ее слова – ее последние слова, тем более что перед самой смертью говорила она очень мало. Спрашиваю у мистера П., как поступить. Думала, этот дурень скажет что-нибудь вроде: прочитайте, хуже не будет. Однако он говорит: сожгите. Вашей сестре это уже не поможет.
Даже не заглянув, спрашиваю.
Так будет лучше, отвечает он. Разве нет? Ваш отец поступил бы именно так.
Ему известно об этой книге?
Ни о какой книге ему не известно. Вы же ему ничего не говорили, правильно?
Естественно.
А почему нет?
Он бы не одобрил, отвечаю.
Вот вам и ответ, если хотите сделать так, как ему бы понравилось.
Да что ему вообще нравится! – восклицаю я слишком резко.
Я никогда не сожгу работу сестры. Пусть не прочитаю, но и сжигать не буду, а мистер П. считает, что я на такое способна. Если отец или еще кто-то наткнется на рукопись после моей смерти и будет шокирован ее содержанием, ничего, переживут. Я ее уничтожения не вынесу.
Думала одарить мою креветку отцом. Что за глупость! Мужчины мешают! Они ограничивают и сдерживают. Моя героиня будет жить своим умом! А недавно найденная мать, приложив руку к сердцу, станет наблюдать за тем, как ее дитя занимается… чем же?
Не знаю! Но она обязательно найдет себе поклонника! Поднимайся, дитя! Вставай! Я сдвину тебя с места – это моя задача! Никогда больше не сляжешь в постель, никогда.
Пояснительная записка
Глава, в которой Шарлотта хочет взять свои слова обратно
КОМУ: шеф-редактору
ОТ КОГО: редактора отдела
ТЕМА: интервью по «Дурнушке Джейн»
Спасибо, что согласились встретиться по поводу интервью с Ш. Бронти. Я прекрасно понимаю, что это судьбоносный материал для нашего весеннего номера. В продолжение нашего разговора высылаю дополнительные соображения, «конструктивные замечания» приветствуются:
1. Судебный иск. Не думаю, что ШБ выполнит свою угрозу и подаст в суд. На интервью она согласилась; если же ей не нравится то, что она сказала, то пусть вступает в ряды всех остальных, давших интервью за мировую историю (не наша проблема). Я изучил каждое слово переписки и не нашел никакого намека на согласие (или даже требование) ограничить нашу беседу обсуждением книг ее сестер; если она упоминала об этом секретарю по телефону, юридической силы ее слова не имеют. Кроме того, у нее нет ни гроша на судебный процесс, все ее заработки (она сама сказала!) вложены в облигации, чтобы хватило на старость. Я не вижу никаких препятствий для публикации при первой же возможности, но, конечно, вы вправе связаться с юридическим отделом, если вам так будет спокойнее. Я лишь надеюсь, что выпуск статьи из-за этого не задержится – мы же договорились, что сейчас для него самое подходящее время.
2. Заметки:
• ШБ согласилась дать интервью, что она делает «крайне редко», по одной простой причине: если мы хотели обсудить публикацию «Шире!», то она желала только «реабилитировать» своих сестер. Лишь об этом она и говорила: о переиздании их книг (в ближайшее время), о том, как каждая была безобидной домоседкой, вовсе не жаждавшей об известности («скандальности», если дословно). В ее описании сестры получились довольно простыми (не в самом приятном смысле этого слова), например, Эмили и Энн не распознали бы радикальное движение, даже если бы его подали им на завтрак. И хотя сама по себе ШБ радикальна, она в то же время совершенно традиционна. Хочет казаться правильной. Этот конфликт, затронувший всех сестер, пожалуй, требует больше объяснений, чем их благотворительная деятельность и «семейные ценности»! Наши читатели поддерживают стремление женщины «вырваться на свободу», особенно когда оно не подразумевает отъезда в далекие края.
• Если будем придерживаться темы «женщины противоречий» (что в прошлом успешно срабатывало), то вот еще: ШБ говорит, что предпочитает спокойную домашнюю жизнь «деловой» жизни литературной суперзвезды, но как только позвонили в дверь и принесли письмо, она (я серьезно!) прервала наше интервью, чтобы его прочитать! И даже не извинилась за такую грубость. На вопрос, хорошие ли она получила новости, ответила, что это стандартное послание из переписки с «литературными светилами», хотя лицо ее при этом как-то жутко вспыхнуло. Спросил насчет этих «литературных светил», и она вдруг стала наперебой перечислять имена и события – и тут же принялась критиковать характер многих «светил» (такие комментарии включать не будем, слишком уж они негативны и основаны лишь на мимолетных впечатлениях) и поспешила добавить, что, проводя время в таком обществе, всегда с облегчением возвращается в свой маленький дом. Литературный мир одновременно и возбуждает, и отталкивает ШБ. Если не возражаете, я упомяну данное противоречие. С этой целью надеюсь включить некоторые из услышанных историй (например, что она провернула в доме поэта-лауреата в прошлом году,