Он отметил звездочкой в своем списке произведения, которые считает «достойными» моего тонкого ума.
Пожалуй, заставлю себя ответить!
Дорогая Нелл,
Джей Ти в самом деле прислал мне запас книг, завернутых в газеты и перемотанных клейкой лентой. Дабы продлить нашу переписку (признаюсь!), я спросила, с чего мне стоит начать, поскольку я не очень знакома с этими авторами и среди них нет тех, кого я встречала в городе. Он ответил – вновь с лестью по поводу моего интеллекта. Интереснее всего вам покажется эпический роман такого-то… Вы наверняка оцените мастерство этого… Его работа напоминает ваши труды благодаря умелому обращению к таким высоким темам, как…
Представив мне список, который ничем не отличался от ранее перечисленных произведений, он умолял меня поделиться своими мыслями, потому как ценит мой ум, наиболее оригинальный из всех ему известных. О моем уме он не знает ничего, кроме того, что почерпнул из моих книг, но я не против.
Я читаю эти книги ночью при тусклом свете, чего делать не стоит, и сочиняю отклики. Ответы Джей Ти в шесть раз длиннее моих и всегда развивают какую-то из высказанных мной мыслей, которые он называет оригинальными и смелыми. Смелой я стала благодаря его похвале, поэтому делюсь не только общепринятыми мнениями, но и не самыми популярными – коих у меня в избытке, – и он видит в них ценность, даже путь иногда переоценивает, поскольку своих идей у него мало.
Я благодарна ему за покровительство, внесшее распорядок в мои дни или как минимум ночи, а также появлению новой писательской цели, так как с «В.» продвижений нет. Он спросил, можно ли ему меня навестить и привезти новые тома. Я согласилась, хотя и подозреваю, что его мотивы не ограничиваются словами на страницах книг.
Дорогая Нелл,
Могу поделиться с тобой как с подругой, ведь ты не станешь (надеюсь!) меня упрекать: в ожидании визита Джей Ти мне стало нехорошо. Он обещал привезти книги, а мне показалось, что он пообещал… и себя тоже. Я не могла понять, придется ли мне это по душе, но по крайней мере хотела выслушать его предложение.
И вот еще: возможен ведь (так я подумала ночью) союз между теми, кто мыслит схоже, обсуждает книги, ценит идеи. Я не имею в виду фантазии: Джей Ти – человек серьезный, рассудительный, мое сочинительство он уважает, хотя ему такое занятие подошло бы лишь в том случае, если бы им надо было заниматься в строго установленные часы, а затем откладывать. И речь не про его идеи, поскольку, как я уже объясняла, собственных идей у него мало. Я говорю о своих идеях, которые его вдохновляют и которых хватит на двоих. Пожалуй, в тридцать пять лет только этого и следует ожидать: товарища, который с уважением отнесется ко мне или хотя бы к моим разумным мыслям?
Эта фантазия, питаемая не разумной мыслью, а воображением, что поутру заставило меня слишком долго размышлять над выбором наряда (хотя их у меня всего три) и прически (хотя у меня всего одна), а также испечь печенье по рецепту Энн, в котором (к сожалению) не хватало сведений насчет температуры выпекания, времени пребывания в духовке и так далее. Нелл, ты бы меня не узнала!
Когда Джей Ти прибыл, кстати вовремя, со своим подношением – десятком хорошо подобранных книги в коробке, одетый в строгий костюм, уголки рта опущены вниз – ну, я просто не смогла. Не могла находиться рядом с ним, не могла слушать его рассуждения по поводу какого-то философского трактата или лирического стихотворения, не могла предложить ему невкусное печенье, и уж тем более себя, не могла смотреть ему в глаза, настолько отвратительной была его аккуратная бородка, его туго натянутый жилет, его привычка повторять фразу «в некотором роде» и «я тут услышал», а чаще всего «так правильно» и «так неправильно», настолько отвратительной была его щуплость и его запах, напоминающий парикмахерский парфюм и нафталиновые шарики старых дев, отвратительным было и его чувство непоколебимой правоты по любому поводу. Я предложила ему сесть в самое дальнее кресло и, когда показалось, будто бы он готов сделать признание, я вскочила и воскликнула: «Надо же, как поздно», а дедушкины часы внезапно, впервые в жизни, оказали мне дружескую услугу.
Я старалась избежать объятий и даже рукопожатия, а на прощание нелепо помахала ему рукой. Дотронься он до меня, я бы, наверное, упала в обморок – или как минимум опустошила бы желудок, набитый печеньем.
Я не стану подчиняться мозгу, Нелл! Не могу! Союз должен быть во всем: в уме, в теле и в душе, мне нужен мужчина, который будет меня волновать, который взбудоражит, а не погасит мою страсть, а в противном случае лучше уж одной!
Вот так здравые размышления вновь потеснили воображение.
Дорогая Нелл,
Прости, я не писала уже несколько месяцев! Я сама не своя. У меня возникли трудности уже совсем с другим человеком – моим редактором! Затем, как бывает, я впала в мрачное настроение. Не могла есть, не могла писать «В.» – была не в силах отыскать форму ни для романа, ни для жизни. Я даже думать не могла из-за призраков, которые плевали мне в уши и пожирали мои мечты.
Однажды ночью я собрала все вещи сестер и брата: фартук Эмили с изображением медведя и ее крохотные туфли; подушка в форме совы; оды и солдатики Бренни и его изъеденная молью жилетка; ложки, блокноты, все, что я сумела найти – а еще тетушкину заплесневелую коробку с шитьем, – я сложила в одну кучу в коридоре, как бы изображая что? Высокую стену, которую невозможно преодолеть? По одну сторону лежала я, а по другую живешь ты? Я плакала и валялась среди этих вещей, Нелл, чувствуя, что где-то здесь мое будущее, то есть все кончено, всему конец, жизнь прожита.
Утром меня нашел добрый мистер Пятипенс и перенес в кровать. Там днями и ночами я не смыкала глаз: каждая клеточка моего хрупкого тела ощущала постоянство смерти. Я не могла дышать! Где взять воздух? Мое сердце было локомотивом, спешащим вырваться наружу. Я знала, что сердце не взорвется, и в то же время понимала – оно не выдержит.
После всего сказанного ты вряд ли поверишь в следующие мои слова, ибо в связи с этим ужасом я снова боюсь смерти, на этот раз не без причины! Нелл, у меня сдавило грудь, начался сильный кашель, я дрожу от жара и потею от холода, и, кажется, появилась боль в боку. Нелл, эти симптомы мне знакомы! Я знаю, что они предвещают! Никому, кроме тебя, я не рассказывала, так как не хочу беспокоить папу, учитывая, через что он прошел. Ты добрая религиозная женщина, которая у всех на хорошем счету, так помолись за меня, поскольку у меня нет сил молиться! И если я умру, что вполне вероятно, помни, что наша дружба подарила мне немалую долю того утешения, которое удалось выжать из этого мира.
Дорогая Нелл,
Как ты? Я по-прежнему с нежностью вспоминаю о твоем визите в прошлом году, как ты ворвалась и привела мой дом в порядок, очаровала папу (хотя настроение у него было неважное), позаботилась обо мне во время болезни и правильно определила, что это грипп, а не что-то смертельное, и привезла с собой замечательные настольные игры, в которые я никогда не играла в детстве, а когда я смогла подняться, ты настояла на том, чтобы я купила желтое платье. Какая же ты замечательная! Пожелала бы я тебе таких же симптомов, чтобы и я могла о тебе позаботиться, но я вовсе не злобное существо, я просто скучаю по своей дорогой подруге!
Твой визит, Нелл, придал мне смелости: я вернулась к книге, и теперь она готова! Последнюю треть дописала быстро, взахлеб, примерно как начинала с «Джейн». К сожалению, наши с издателем мнения по поводу ценности романа разошлись; боюсь, раскол вышел серьезный. Эту битву я выиграю, даже если цена будет велика, ибо мы с ним больше не друзья.
«В.», как увидишь, отличается от Джейн и даже от «Шире!». В тридцать шесть я решила отказаться от счастливой концовки: в реальной жизни они бывают только у немногих счастливчиков, и теперь я решила написать о настоящем: настоящая выдумка с настоящим персонажем – женщиной, поскольку о мужчинах, ничего о них не зная, я писать не могу! – у которой настоящая жизнь, и она по-настоящему страдает. Никаких совпадений, никакие «боги из машины» ее не спасут, Прекрасный Принц всячески исправлен, как и подобает мужчинам, чтобы походить на настоящих женщин.
Он мне нравится, этот принц, как и она, хотя они не созданы для того, чтобы угождать другим. В некотором роде она заполучит мужчину – я вовсе не отношусь к моей аудитории с высокомерием! – но не того, кого мы ожидаем, и вести себя он будет не так, как ожидается. После признания он исчезнет, чтобы главная героиня смогла осуществить свои мечты без помех. Он уберет волосы с ее лица, заверив в том, что она жива, но сделает это издалека. Я рассказала тебе концовку, прости! И в любом случае прочитай мою книгу, ведь характеризует нас именно пройденный путь, а не полученная в итоге награда.
Восхитительное благополучие
Глава, в которой подруга становится сестрой
Лотта рассказывает про их «традиции»: мясо заменяет Все Самое Хорошее, овощи предрекают Благополучие, а еще произносятся слова благодарности и после обеда дают двойную порцию сладостей. Нелл в восторге. В ее собственной семье (она одна из двенадцати детей) таких ритуалов нет, они довольствуются лишь наличием крыши над головой, пищи и поддержки: этого всегда было достаточно. Но подруга вновь просит составить ей компанию. Мне нужно больше, чем слова на бумаге! – говорит она. Мне нужна моя новая «сестра», особенно на Новый год, когда воспоминания не щадят. Так что Нелл любезно соглашается приехать.
И привозит экзотические лакомства! Турецкие сладости. Яблоки в сахаре. Так празднично!
Хватка Лотты удивляет – какие же крепкие объятия! В ее семье так не принято, но незамужняя Нелл, все еще девственница в свои тридцать пять, решает, что ей это по душе.
Лотта утверждает, что ей не нужна помощь, однако Нелл настаивает и берет фартук с синими медведями, не замеч