Проводить меня прибыл сам командир полка. Маузер подает и говорит:
– Память об отце, погибшем в Гражданскую. Храню как зеницу ока. Выполнишь задуманное, вернешь. Считай, это мое личное приказание: обязательно вернуть маузер.
Что ответишь? Постараюсь, мол. А он: приказ исполняется беспрекословно и точно. Вот так. Ну а теперь к делу…
И опять телефонный звонок прервал его. Молча слушал начальник доклад, затем коротко приказал:
– Оставьте в своем кабинете до моей команды.
– Не связаны ли звонки с нашим делом? – спросил следователь.
– Напрямую.
– Тогда хотелось бы знать, что происходит.
– Пока я не знаю деталей, потому повременю. Домыслы непозволительны. Думаю, все прояснится в самое ближайшее время.
Предположение начальника следственного изолятора были не беспочвенны. Он узнал, что Марфа арестована и переправлена, опять же без решения суда и даже без извещения его, начальника, в женскую часть изолятора. Арестована она за нанесение побоев милиционеру при исполнении и угрозу смертельной расправы с ним. Серьезное обвинение.
Все, однако, произошло не так, как было занесено в протокол ареста…
Марфа решительно вошла в отделение милиции, но тут же, почти у порога, была остановлена шустро выскочившим ей навстречу дежурным:
– Тебе что не объяснили разве, что никто ничего не скажет: тайна следствия!
– Какое еще следствие? Назовите мне его имя!
– Мне оно неизвестно.
– А я и не вопрошаю тебя. Ты – сошка. Я к начальнику иду. Посторонись!
– Не рыпайся, а то загремишь за своим хахалем. Тебе в могилу пора, а ты людям покоя не даешь!
Нет, не пощечину нежной женской рукой схлопотал дежурный в ответ, а крепкую, сродни мужской, оплеуху.
– Это тебе за хахаля! – еще одна затрещина следом. – А это за могилу! Посторонись, а то так лягну, что враз в больницу увезут мужской причиндал восстанавливать. Мироедам продался, рабом их стал, а корчишь из себя пупа земного. Посторонись, архаровец!
Оттолкнув оторопевшего дежурного, пошагала по коридору к знакомой уже двери, но спереди и сзади в коридор выскакивали сотрудники.
– Ну что? Все на одну беспомощную бабу? Не одолею. Застегивайте наручники, если совсем совесть потеряли!
Застегнули, отводя глаза в сторону и смущаясь. Затем в машину – и в следственный изолятор. Вот начальник и приказал руководительнице женского отделения подержать ее в своем кабинете. Как долго? Время покажет.
Только положил начальник трубку и собрался попросить ветерана продолжить рассказ, как новый звонок помешал ему это сделать. С минуту слушал, потом, оставив ее на столе, открыл сейф и достал блокнот. Полистав, ответил в трубку:
– Подследственный Сохнин. – Послушал еще немного и закончил разговор вздохом облегчения.
И следователь, и особенно Илья Петрович с нетерпением ждали информацию от начальника, но тот набрал номер и повелел:
– Лично приведите ко мне арестованную. – И к гостям: – В пище обнаружен сильнодействующий яд, вызывающий инфаркт миокарда. Мне велено передать вам, – кивок следователю, – что можно начинать расследование. Принято решение о задержании начальника райотдела милиции и других, кто подозревается в криминальных деяниях. Пока – восемь человек. Начнем с того, кто развозил пищу по камерам?
– Да. Именно с него и начнем, – согласился следователь.
– Пойду, приведу.
– А что, больше некому?
– Есть. Но потом поймете…
С ухмылкой посмотрел приконвоированный подследственный на ветерана:
– Жив, значит?
– А почему вы считаете, что он не должен быть живым? – спросил следователь.
– А вы кто?
– Я – следователь. Из Москвы.
Подследственный даже присвистнул. Затем, явно скрывая свою тревогу, картинно поклонился:
– Извиняйте, гражданин начальник, если что не так…
– Не ерничай. Ты влип основательно. Соучастие в покушении на убийство. К твоим статьям – весомый добавок. За двадцатку перевалит, а то и пожизненный.
– Я чо?! Вез, что повариха наклала.
– Не крутись, как уж на сковороде. Или – как на духу, или на пару дней, чтоб не до смерти, в палату номер три. Потом потолкуем. Надеюсь, прочистятся у тебя мозги.
– Пиши, начальник, с повинной…
– Но не сам же ты появился здесь…
– Как желаешь, начальник: или с повинной, или гроб-могила. Хоть сейчас в ту самую палату, какую сулишь. Там, учти, начальник, честные воры.
– Хорошо, – прервал пререкания следователь. – Принимаю – с повинной. Вот микрофон, затвердим это устным заявлением, затем и письменным.
Когда формальности были соблюдены, подследственный признался:
– Везу баланду в бачке, меня Злыдень остановил, поставил миску и приказал именно ее сунуть в окошечко вот ему, опасному преступнику. За что, спрашиваю, а мне в ответ по морде. И угроза: разинешь рот где не следует – чиф темный.
– Ты фамилию назови, – попросил следователь.
– Откуда мне знать? Вон начальник знает.
– Тогда очной ставки не избежать.
– Очная – это хорошо. Давно упечь его нужно, чистоплюя ядовитого. Поизгаляются над ним воры честные. Куда не сошлете, малява за ним следом пойдет. А я, гражданин следователь, с великим удовольствием в зенки его злющие погляжу, как забегают они от страха. Зовите.
Начальник следственного изолятора снял трубку и позвал дежурившего майора.
– Зайди на минутку.
Сам же – к двери. И только майор ступил через порог, он ловко, расстегнув висевшую у него сбоку кобуру, вынул пистолет, обезоружив на всякий случай. Затем спросил подследственного:
– Подтверждаете, что именно майор Подворов поставил миску с едой и приказал подать именно ее ветерану?
– Подтверждаю. Подтверждаю и то, что все арестанты его именуют Злыднем. Еще – Клещом. Еще – Скорпионом…
Когда конвоир увел Сохнина из кабинета начальника, тот спросил майора:
– Как поведешь себя со следователем из Москвы? Вилять станешь или содействовать?
– Не погуляем, понял… На мормышку поймали?
– Как будет угодно. Вы все давно на крючке, но факты были не весомые. Теперь «двигатель пошел в разнос». Но я жду ответа на мой прямой вопрос.
– Что взамен?
– Суд отдельным производством. И сохранность жизни. Тебя, как знающего много, уберут моментально. А сделать это легко: зэки тебя ненавидят. Станешь откровенен, жизнь гарантирована.
– Задавайте вопросы, – обратился «оборотень» к следователю.
– От кого получено распоряжение отравить ветерана? И еще… Кто доставил яд?
– Начальник отделения лично приказал сразу же, как узнал, что преступник в одиночной камере. Яд привез его первый зам. Он же проинструктировал, как провернуть дельце.
– Пока – достаточно. – И начальнику: – В одиночную камеру под надежной охраной. Беречь как зеницу ока!
Когда начальник следственного изолятора позвонил губернатору, он услышал:
– Идет арест всех участников криминальной группы. Вам принять руководство райотделом. Пока временно, но уверен, областное руководство меня поддержит. За себя есть кого оставить? Того, кто честен и готов руководить следственным изолятором?
– Есть.
– Передавайте ему дела. Через два часа встречаемся в районном отделении. Вопросы?
– Все ясно! – Затем он обратился к Илье Петровичу: – Вы свободны с этой минуты, но если нет возражений, придется немного задержаться. По двум причинам. Первая – радостная. Сейчас… – он поднял трубку и попросил: – Приходи ко мне в кабинет. С преступницей, которая у тебя… Ну а вторая – после первой.
Минут пять сидели молча. Начальник, зная, что ждет ветерана, рисовал в своем воображении встречу любящих друг друга довольно пожилых людей, стариков, если быть точным. Следователь явно раскусил замысел начальника, а ветеран путался в догадках: какой-такой преступник будет приконвоирован, и почему сделано это для его удовольствия?
Наконец стук в дверь. Она открывается, и через порог переступает с осторожной растерянностью Марфа. Еще миг, и она вспыхнула радостным светом:
– Илюша?!
Он порывисто встал, успел сделать всего шаг навстречу – она прижалась к нему с неудержимой проворностью, положив голову на плечо, и начала ласково перебирать дрожащей рукой его седые волосы, одновременно упрекая тихим воркованием:
– Неслух ты неслух! Конец бы счастью моему, коли не Остап бы Нестерович…
– Не жури, Марфуша. Все равно не обошлось бы мирно. Не обошлось…
Вернул их в реальность начальник следственного изолятора:
– Вот что, голубки, у вас еще будет время без помех наслаждаться счастьем, а нам сейчас поспешать нужно. Но прежде, чем вы определите планы со следователем, мы с ним настоятельно просим Илью Петровича продолжить рассказ, так счастливо прерванный. Целых двадцать минут есть для этого.
– Понял. Уложусь… Так вот, поделился я с ротным и взводным замыслом: загодя миновать фланговое болото, укрыться в ельнике и ждать красную ракету. Командиры мои засомневались поначалу: болото, мол, не лучший вариант, в нем можно остаться навечно, а нужно обязательно пулеметную точку уничтожить. Но я убедил их, что с кочки на кочку стану переползать, прихватив с собой длинную жердь на всякий случай. Спасет она, если оплошка случится. Уговорил. Взял с собой немецкий автомат и наш карабин. Винтовка трехлинейная громоздка, карабин – легче и удобней. Засветло еще углубился в лес и, сделав довольно внушительный круг, ползком – к началу болота. Начал выбирать путь. Но все равно не рискнул пересекать болотину в полной темноте. Дождался, когда посерело. Уверен был, что никто не увидит меня, ибо противоположный берег болотины зарос густым подлеском, в котором не было наблюдателей – не опасались фрицы подвоха. Они вполне оправданно считали, что болото непроходимо. Если б не жердь, каюк бы мне. Умощу ее на кочку, что впереди, и ползу, держась за нее. Все равно дважды в окна угождал… Первый раз успел я опередить болотную жадность, а второе окно так захватило, что еле вырвался. Сапог один там остался. Без сапога, хотя и колко в ельнике, но и это – мелочи. Главное, автомат и карабин сохранены. Запасные обоймы и рожки – считай гавкнулись, но долгой перестрелки не должно бы быть. Тут так: или-или. Другого варианта нет.