Встряхнувшись, я принялся помогать Валиду.
Алекс, выпрыгнув из подпола, тут же спустил лесенку и схватив ближайший Ремингтон, принялся карабкаться к другому люку — теперь уже на крыше…
— Не отставай, поручик, — бросил он, вспрыгивая наверх. На голове шефа красовались активные наушники. Вторую пару он кинул мне.
Подхватив протянутый Валидом Моссберг, я тоже вылез на крышу.
Голову обдало стылым ветром, в котором запахи сырой земли мешались с гнилостным духом разложения.
ДУ-ДУХ. ДУ-ДУХ, — рявкнул Ремингтон шефа.
Стоя на чуть покатом краю крыши, он бил прицельно, с трёх метров, почти что в упор. Головы мертвецов взрывались, как перезрелые арбузы.
Встав с другой стороны, я тоже принялся стрелять. Когда патроны заканчивались, я бросал ружьё вниз, а взамен получал другое, остывшее и заряженное.
Не знаю, сколько так продолжалось — мертвецы лезли к автобусу со всех сторон, словно их привлекал шум. Может, они стекались к нам со всего города.
В руках появилась характерная дрожь — так бывает, если стрелять приходится слишком много.
Мертвецов не становилось меньше, но хотя бы те, кому удавалось отстрелить голову, больше не двигались.
Они валились под ноги остальным, и вскоре бруствер мёртвой плоти достиг уровня окон, бедняги карабкались на него, оскальзывались, падали, но всё равно продолжали лезть к нам — как трупные мухи на дохлого осла.
Плечо онемело, и я переложил ружьё на другое — стрелять с обеих рук меня приучил Алекс.
Действия приобрели ритм: восемь выстрелов, смена оружия, ещё восемь, смена плеча…
Попутно я пытался разобраться: что чувствую я по отношению к этим несчастным, вырванным из своего вечного сна, вынужденным подчиняться чьей-то непонятной и зловещей воле?..
Ничего.
Я не чувствую к ним ни-че-го. Для меня эти мертвецы ничем не отличаются от набитых песком болванов в тире.
Иронично, правда?..
Внезапно в сдвоенный ритм наших с Алексом выстрелов вклинился контрапункт из сухих винтовочных щелчков.
Сначала я решил, что кто-то из наших поднялся на крышу — оборотень или старый ящер — но тут же сообразил, что выстрелы идут со стороны.
— Охотничий карабин, — бросил Алекс через плечо.
— Главное, чтобы в нас не попал, — буркнул я, кидая ружьё в люк и вытягивая к себе следующее.
— Судя по всему, профи, — Алекс кивнул на безголовые тела, отваливающиеся от автобуса при каждом винтовочном выстреле. — Из окна садит.
Понадобилось три сотни патронов, чтобы расчистить дорогу.
Тот, что помогал нам винтовкой, на глаза показываться не стал — его право.
У меня болело всё: отбитые плечи, локти, ладони, раз за разом дёргающие цевьё, ноги — я слишком напрягался, инстинктивно боясь оступиться и упасть вниз, в эту влажную разлагающуюся кучу.
Представляю, каково сейчас Алексу…
Шеф стоял под люком, положив ружьё на стол и глотал коньяк из фляжки отца Прохора, как воду.
Спустившись вниз, я толчком убрал лесенку. Люк закрывать не стал — в салоне было душновато, пахло болотом и сыростью — до меня дошло, что рептилоиды так потеют…
— Дядя Саша, а мертвецы уже кончились?
Девочка сидела там, где я её оставил. По-моему, она даже не шевелилась, только надвинула поглубже свою нелепую шапку и прикрылась помпоном.
Голос в тишине прозвучал тонко, словно где-то внутри у Маши была натянута нейлоновая струна.
— Если честно, не знаю, звезда моя.
Алекс отдал фляжку чудо-отроку, а сам рухнул на диван, утирая лицо, шею, бакенбарды, белым крахмальным платком.
— Ты молодец, — я подошел к девочке и сел рядом. Рамзес даже не дёрнулся, пришлось перешагивать его пятнистую, бело-рыжую тушу. — Страшно было?
— Нет, — тут же откликнулось чадо. — Да…
— Я такого тоже никогда не видел, — признался я. — Тоже испугался. До чёртиков.
— Правда? — детские глаза смотрели на меня внимательно, словно хотели пронзить насквозь.
— Правда.
— Такого нельзя не бояться, — дёрнул тощей косицей отец Прохор. — Нечеловечье дело сие…
— Вы знаете, что здесь случилось? — тут же оживился шеф.
— На кладбище нам надо, — кивнул святой отрок. — Есть у меня кое-какие мыслишки.
…Сначала показалось, что это распаханное под озимые поле. И только потом я заметил вывороченные, лежащие боком памятники, утонувшие в стылых лужах кресты…
Из автобуса Алекс выходить запретил — во избежание, как он выразился. Поэтому всем желающим рекомендовалось подняться на крышу Ауруса — и уже оттуда обозревать окрестности.
Желали все — кроме Рамзеса, по понятным причинам.
— Поэтому они такие грязные, — сказала Маша. Я придерживал её одной рукой за плечо — почему-то боялся, что девочка может поскользнуться и упасть. — Им пришлось выкапываться, обходясь только руками. Лопат-то в могилки не кладут…
Кладбище поливал дождь.
Тугие струи врезались в развороченную землю, как свёрла, взбивали бурые фонтанчики грязи, колотили злобными кулачками по лужам…
Скоро дождь перейдёт в снег — его запах уже чувствовался в воздухе, в унылом крике ворон, в вое гуля где-то на другом краю широкого поля…
— Но кто их поднял? — вопросил Алекс. — Вы можете мне сказать?
Чудо-отрок лишь поёжился, мотнув головой.
— Можно, я попробую? — неожиданно предложил Гоплит. — Только для этого мне нужно спуститься, — он кивнул вниз, на землю. — Ну, туда…
— Извольте, — Алекс отступил от люка и старый ящер исчез в салоне. За ним тут же пошел Валид, и ему тоже никто худого слова не сказал — ясно же, что одного он Гоплита не бросит…
Двери открылись, оборотни спрыгнули в грязь, двери закрылись.
Мы трое — я, отец Прохор и Маша — остались на крыше, Алекс спустился в автобус, но через минуту поднялся с двумя ружьями и одно протянул мне…
В душу укололо: почему я не додумался, что оборотней может понадобиться прикрывать?
Что это? Уверенность в том, что Гоплиту ничего не грозит, или элементарная расхлябанность?
Успокойтесь, поручик. Это просто предосторожность. Я тоже не чувствую здесь ничего живого.
Шеф был прав. Даже вороны, грай которых мы слышали постоянно, кружили где-то вдалеке, не над самим кладбищем.
Впрочем, у Валида тоже был дробовик — он так и шел перед Гоплитом, вложившись, глядя на мир сквозь коллиматор.
Старый ящер задумчиво бродил по кладбищу.
Не жалея ни новых кроссовок, ни своего модного спортивного костюма…
А потом взял, да и спрыгнул в разрытую могилу.
Потеряв ящера из виду, мы все испытали несколько неприятных минут, и когда он, схватившись за руку Валида, вылез назад, испустили дружный вздох.
Что-то он там держал в руке, какую-то цепочку или верёвочку…
Когда Гоплит направился к автобусу, я не выдержал. Ссыпался вниз по лесенке, рывком распахнул дверь…
— Не подходите, Сашхен. Это опасно.
Голос старика уносил ветер, шнурок в его кулаке трепетал и чуть слышно звенел — в нити были вплетены крошечные колокольчики.
Не послушав его, я спрыгнул в грязь и увязая чуть не по щиколотку, поковылял к Гоплиту.
— Что это? — на раскрытой ладони его лежал шнурок, из тонких чёрных нитей, в которые были вплетены бусины, пёрышки, какие-то косточки…
— Это гри-гри, — пояснил рептилоид. — Гаитянский амулет для вызова мёртвых, сделанный из волос и костей мертвецов. Не трогайте! — сжав кулак, он отдёрнул руку.
— Вряд ли мне будет опасен подобный амулет.
Он притягивал меня. Манил. Звал. В нём билась какая-то неведомая мне сила, незнакомая энергия.
— Именно вам, Сашхен, учитывая ваше э… агрегатное состояние, гри-гри может быть ОСОБЕННО опасен.
Глава 7
— Дада хочет сказать, что ты — такой же дохлый, как и мертвяки на дороге, — заслонив старого ящера, Валид встал между нами, прижимая к груди дробовик.
— Именно этого я и не хотел говорить, — мягко заметил Гоплит. — Чтобы не ранить чувства нашего друга. Но по-сути Валидик прав. Вам лучше отойти подальше от гри-гри, Сашхен.
— Ну так уберите его от меня! — крик вышел неожиданно громким, эхом разлетелся по кладбищу, спугнув тучи ворон. — Иначе я заберу его у вас, и тогда…
— Спокойно, поручик.
Мне на плечо легла знакомая рука, и я сразу почувствовал себя лучше.
Я даже не понимал, насколько хреново мне было до этого — все мои мысли, чувства, всё моё естество и сознание захватила одна цель: заполучить этот замечательный, просто ВОЛШЕБНЫЙ предмет, просто чудо из чудес.
Как только я его получу, жизнь моя сразу измениться к лучшему — я это видел так же отчётливо, как и серое, в чёрных пламенниках комет, небо над головой.
— КАДЕТ!
Окрик вернул меня с небес на землю, но ненадолго. Внимание вновь захватил амулет.
— Валидик, разведи огонь, пожалуйста, — попросил Гоплит.
Оборотень кивнул и не убирая ружья, принялся собирать какие-то щепки, обломки — я не сразу догадался, что это остатки гробов.
Сложив их в небольшую кучку, он сунул под них скомканную газету — листок передал тот же Гоплит, достав из кармана.
Сначала я обрадовался живому огню. Вокруг было сыро, как у Болотного царя за пазухой, и мысль о костре казалась очень приятной.
В следующий миг вспыхнула догадка, зачем рептилоиду понадобился огонь. Я рванулся к нему что есть сил, распялив рот в немом крике, расширив глаза и задыхаясь от ужаса…
Но было уже поздно.
Гоплит разжал пальцы, гри-гри упал в пламя, моментально вспыхнул, превратился в раскалённый шар и… рассыпался серым пеплом.
Отпустило.
— Я просил вас не подходить, — с вежливым упрёком напомнил Гоплит.
— Он не мог, — Алекс похлопал меня по плечу, но когда я глянул на него, быстро отошел в сторону. — Сашхен ещё на крыше автобуса почуял эту дрянь. Гри-гри для него — как доза для торчка, как течная сука для кобеля…