Голову он тогда брил, оставляя бороду по законам шариата.
Теперь всё было наоборот: чёрные, чуть волнистые волосы зачёсаны назад, в них мелькают седые нити, но не портят, а придают особого шарма.
Лицо чистое, ни бороды, ни усов… Какое-то даже интеллигентное, с налётом хорошего образования.
Щеки уже не такие впалые, как раньше, под толстым вязаным свитером угадывается небольшой животик.
— Ты залёг на дно, — сказал я, снова и снова исследуя его внешность взглядом — настойчиво, даже, я бы сказал, невоспитанно. — После нашей встречи в том клубе, ты решил уехать из Питера, осел в Любани — хороший выбор, я бы ни за что не стал здесь искать. Встретил женщину, — глазами я указал себе за спину, за прилавок. — И уже успокоился, остепенился… Но тут случилось… — я чуть пошевелил пальцами, не отрывая ладони от стола. — Вот это.
— Ты почти угадал, Стрелец, — взгляд его был спокойным и чуть насмешливым. — Но я не залёг не дно. Я обрёл мир, — он сделал паузу.
К столику подошла девушка с кошачьими глазами, поставила поднос, сняла с него чай в подстаканниках, вазочку с кусковым сахаром, тарелку с блинами…
Я понял, о чём он говорит.
То, как Ахмед смотрел на девушку. Да и не на девушку вовсе. На женщину — лет сорока, при внимательном взгляде. Короткие лучики морщинок в уголках глаз, крепкие натруженные руки… Она выглядела моложе из-за субтильного телосложения и короткой стрижки.
Улыбнувшись Ахмеду, женщина удалилась.
Тот подвинул к себе подстаканник, сделал глоток обжигающего чая… Я сглотнул.
Признаться, не чаю мне сейчас хотелось. После всех треволнений, после стрельбы, после гри-гри…
А термос я, как всегда, забыл дома.
— Я обрёл мир благодаря тебе, Стрелец. И я за это благодарен. Всё хотел вернуться в город, отыскать тебя — чтобы отплатить. Но случилось так, что это ты нашел меня. Опять. Судьба, судьба. След скорпиона на песке…
Челюсть у меня не отвисла, лишь потому что я крепко сжал зубы, до хруста, до судорог в мышцах.
Чего угодно я ожидал от Седьмого Ахмеда. Предложения перемирия — в свете сложившихся обстоятельств; предложения просто разойтись в стороны — ты меня не видел, и я тебя не видел…
— Но причём тут я? — глупый вопрос, совершенно непрофессиональный.
Но иногда стоит перестать быть профессионалом и побыть просто человеком — вот как сейчас Седьмой Ахмед.
И убедили меня вовсе не его слова — он артист, может сыграть что угодно. Убедил взгляд, который он бросил на свою женщину. Ахмед думал, что я не вижу, и позволил себе проявить чувства.
— Та встреча в Питере перевернула мою жизнь, — повторил Ахмед.
— Но ты же работал на…
— Я думал, что меня нанял самый обычный террорист, — иронично, да? Слышать этот термин из уст Ахмеда. — Что мы немножко попугаем богатенькую публику, та тряхнет мошной… Ну, ты понимаешь, — во время паузы он вновь отхлебнул чаю. Я сделал то же самое: надо было промочить горло. — Но когда я понял, что там происходит на самом деле, — замолчав, Ахмед сжал губы в тонкую линию. Я тоже молчал. Рамзес шумно чесался рядом. Маша что-то взахлёб рассказывала подружке Ахмеда. — Религия — это чушь, — неожиданно сказал он. — Долгое время я верил, что Он — тычок пальцем в потолок — смотрит на нас с высокого неба. Смотрит, оценивает. Помогает или наказывает. Я читал Книгу и думал, что поступаю правильно. Но то, что тот колдун делал с людьми… Он обращался с ними как с пешками, как с бездушными предметами. И Он — ещё один тычок в потолок — ничего не сделал. Не остановил, не прекратил. Прекратили обычные люди — ты и твои друзья. Я знаю, я говорил с Хафизуллой. И вдруг, неожиданно, я понял: даже если Он есть, даже если Он смотрит — ему всё равно. Все наши битвы за то, что кто-то обращается к Богу на одном языке, а кто-то — на другом, не стоят и пустой скорлупы ореха.
— Ты стал неверующим, Ахмед? — едва разжимая губы, спросил я.
Спорить о Боге с религиозным фанатиком и террористом — так себе занятие. Но что ещё остаётся?
— Скорее, я ПЕРЕСМОТРЕЛ своё к Нему отношение, — спокойно ответил мой собеседник. — И потому ушел.
Я кивнул.
Бросив своих, Ахмеду пришлось скрываться не только от разведок.
— Я подумал, что стоит просто пожить и посмотреть, как оно сложится, — добавил он.
— А тут — мертвецы, — уголок рта непроизвольно дёрнулся. — И пожить «просто» — не получилось.
— Ты знаешь, что происходит, — он не спрашивал. — И я буду благодарен, если ты, Стрелец, расскажешь хотя бы часть.
— Не называй меня так, — попросил я. — Стрелец умер год назад — как раз во время того дела, с Лавеем.
— Значит, мы оба теперь мертвы, — кивнул Ахмед.
Ты даже не представляешь, насколько прав, — вслух я этого не сказал. Опять же, в свете того, что здесь творится — вряд ли это поможет укреплению нашей дружбы.
— Я не могу рассказать тебе всего, — я отпил ещё глоток чаю. Остывшего. — Просто времени не хватит.
— Но ты же… — начал Ахмед.
— Сашхен, дай им доступ к супернету.
Я не слышал, как она подошла.
Теперь девочка стояла рядом, положив руку мне на плечо, но смотрела на мальчишку у двери. Было ему лет четырнадцать — самое время, как считают типы вроде Ахмеда, чтобы освоить автомат…
Впрочем, люди меняются, — одёрнул я себя. — Но не слишком. Если человек на войне — то он на войне всегда. До тех пор, пока его не убьют. Просто Ахмед воюет теперь на своей стороне.
— Хорошо, — я кивнул, а потом посмотрел на Машу. — Найдётся листок бумаги?
Та убежала к стойке и вернулась с блокнотом, с какими обычно ходят официантки.
Вырвав листок, я записал несколько колонок цифр, подвинул по столу к Ахмеду.
— Там ты найдёшь всё, что нужно, — сказал я. — Одна просьба…
— Дальше меня это не пойдёт, — Ахмед внимательно посмотрел на листок, затем достал из кармана зажигалку и поджег его, держа за уголок.
Уважуха. Там было около сотни цифр.
— Ты обязательно разберёшься, — сказала Маша. На «вы», насколько я знаю, она обращается только к Гоплиту.
Ахмед кивнул.
— Я буду стараться.
Прозвучало это абсолютно серьёзно.
Когда мы вышли из блинной, сумерки напоминали чёрный кофе без молока — такие же беспросветные и густые.
Ни фонарей, ни света в окнах — Ахмед сказал, что спусковым крючком для мертвецов послужить может что угодно: громкий стук, крики или музыка. Шум мотора. А также электрический свет — они сползались на него, как мотыльки-инвалиды…
Свет в квартирах всё же есть, — я заметил тоненькие, словно нити, желтые полосочки там и тут. — Просто люди быстро научились маскироваться: заклеили чёрной бумагой окна, законопатили щели, перестали выходить на улицу поодиночке…
Войны бывают не так уж часто. Но люди помнят, что такое ночной налёт.
Мы вышли из сумрака, — я усмехнулся, оценив меткое выражение. — Тем самым нарушив первую, а значит — Главную заповедь Библии Сверхъестественного: маглы не должны ничего знать.
Более того, они не должны даже ДОГАДЫВАТЬСЯ.
Иначе — новая инквизиция, новые костры и новые кресты вдоль дорог.
Господи.
Я остановился, Маша с Рамзесом тоже.
— Сашхен, ты что-то увидел? — спросила девочка.
— Да. В смысле, нет, ничего. Всё в порядке.
— Тогда чего стоим? — Маша нетерпеливо дёрнула меня за руку. — Идём, дядя Саша волнуется.
Улица была пуста.
Точнее, на ней не было никого живого, кроме нас.
Ахмед с семьёй остались в блинной.
Уходя, я достал из кармана мятую купюру, неудобно перед незнакомыми хозяевами. Обожрали, насвинячили…
Ахмед покачал головой:
— Убери. Я угощаю. Это моё заведение, — пояснил он. — То есть, наше. Наше с Клавой, — и он посмотрел на свою женщину. Та просто улыбнулась, на щеках появились ямочки, глаза вспыхнули живым огнём.
— То есть, вы как бы пригласили нас к себе в гости, — перевела Маша.
— Мы ж не варвары, — буркнул Ахмед. — Вламываться в чужие магазины…
— Это ты помог нам? — спросил я, когда мы собрались уходить. — Там, на перекрёстке… Это ты стрелял из винтовки?
— Он, — Ахмед кивком указал на подростка — тот за всё время так и не подал голоса.
— Спасибо, — я наклонил голову, отдавая дань уважения его талантам.
Подросток кивнул в ответ — солидно, как равному…
Вдоль тротуаров, в канавах, на скамейках и просто в лужах были мертвецы.
Слава Богу, никуда они больше не бежали, ни на кого не пытались напасть, а просто лежали — там, где их застигло разрушение заклинания.
В мёртвых глазницах замёрзла вода, на коже поблёскивали кристаллики льда…
У наших всё получилось.
Да, прибавилось работёнки городской похоронной службе.
Сейчас ночь — до утра люди носу на улицу не высунут. Но когда рассветёт, всё произошедшее предстанет в другом свете: дурным сном, наваждением, галлюцинацией.
И если б службы зачистки продолжали функционировать, всё бы так и осталось.
В новостях показали бы ролик о массовом поражении галлюциногеном — через водопровод, например. Сказали бы, что правительство принимает срочные меры по очистке водохранилищ и все бы успокоились.
Но теперь это не сработает. Мы вышли из сумрака.
В этом и состоит цель Шамана — объявить во всеуслышание, что люди не являются вершиной пищевой цепочки. Что-то он такое говорил… О том, что человек должен остаться один. В смысле — что остальных нужно уничтожить.
В этом его цель, — когда я догадался о главном, всё остальное оказалось просто, как осиновый кол. — Люди должны узнать о существовании сверхъестественного и уничтожить.
Провокация.
Шаман держит в руках дудочку и ведёт людей в новый крестовый поход…
Вдали показались фары.
Я бросил короткий взгляд на Рамзеса, но тот остался спокоен. Значит, свои.
Из нас всех, только пёс умудрился поужинать.
Клавдия навалила отдельную тарелку блинов, фаршированных мясом и грибами — для голодной собаченьки, как она выразилась.