С трудом выйдя из ступора, я повернулся и на негнущихся ногах пошел вниз, к Чумарю.
Тот уже допил воду и теперь просто сидел на бильярдном столе, бессильно повесив руки и болтая босыми ногами.
— Что у вас здесь случилось? — спросил я. — Ну?..
Глава 10
Чумарь вздохнул.
Чумарь почесал бок.
Чумарь покрутил носом — словом, проделал все действия, которые совершает тот, кто говорить не хочет, но прекрасно понимает, что придётся.
Я это понимал и Алекс это понимал.
Шеф смотрел на меня — я чувствовал, что он на грани того, чтобы отдать приказ о применении допроса третьей степени.
И тут на лестнице послышались тяжелые размеренные шаги…
Синхронно повернув головы, мы увидели сначала — чёрные ботинки, затем — серые суконные брючины — слегка помятые, запылившиеся по низу, а затем…
Чумарь вскинулся. Как щенок, который долго-долго ожидал хозяина, и вот наконец-то он пришел.
— Дядя Вова!
Подскочив к появившемуся на лестнице целиком Владимиру, рэпер обхватил его обеими руками, прижался — голова его покоилась на могучей, обтянутой полосатой рубашкой груди — и замер, прикрыв глаза.
— Ну-ну… — заметив посторонних, московский дознаватель смутился, отодвинул от себя Чумаря, неловко похлопав того по спине…
Я отвернулся.
Не то, чтобы я завидовал — представлять наши с Алексом объятия я не желаю даже в страшном кошмаре, — но некоторая доля досады в моих чувствах присутствовала.
Мы с шефом в последнее время на ножах.
И чёрт знает, чем всё это закончится — может, мы вообще разбежимся, как только окончится это странное, запутанное дело.
Чисто по человечески: право на рефлексию я имел. А чисто по стригойски, чуял исходящую от Владимира, мощную, как таран, волну перегара…
Присмотревшись, я и во внешности его углядел те же признаки: нездоровые мешки под глазами, синеватый оттенок губ, замурзанные рубашка и пиджак — обычно вещи так выглядят, если в них спят. Причём, не в кровати, а на жесткой лавке…
— Владимир, вас замели в СИЗО? — смесь карболки, застарелого пота и жидкости для травли вшей — если хоть раз в жизни это нюхал, никогда и ни с чем не перепутаешь.
— Чёрт знает что творится в городе, — надо полагать, эту реплику можно считать положительным ответом. — Всюду кордоны, разъезды… Насилу сюда добрался. Документы, вишь, им подавай. А где же я их возьму, если они остались в сейфе у милиции?
— У нас давно уже полиция, Володенька, — кротко, я бы сказал, с какой-то затаённой нежностью, попенял ему шеф.
— Ну! — обрадовался Владимир. — Я и говорю: милиция,
— Наша милиция нас бережёт, — поддакнул Чумарь. — Сначала посадит, затем — стережет.
— Нич-чего не понимаю, — шеф высказался за нас обоих.
— Милиция, — повторил московский дознаватель. — От латинского — воинство, служба, ополчение…
— А, понял! — обрадовался шеф. — После развала Совета, наше дорогое «сообщество» — он показал кавычки пальцами — решило создать ополчение. В рамках защиты народонаселения…
— Ничего-то ты не понял, — Владимир отнял у Чумаря бутыль из-под водки, горестно посмотрел на свет сквозь пустую тару и отдал пузырь обратно.
— Да, но причём здесь ты? — очень нам хотелось его понять.
— Я всегда причём. Вот, оказал сопротивление при аресте.
Владимир окинул стены тоскливым взглядом.
Мы с шефом тоже.
Слава Богу, пятен крови, ошмётков костей и волос не было — значит, наш друг никого не зашиб. По крайней мере, до смерти.
— Меня здесь не было, — поспешно, словно его об этом спрашивали, отчитался Чумарь. — Когда я пришел, ЭТО — он ковырнул пальцем край ближайшей дыры — уже было.
— Да, но почему у нас… Такой беспорядок? — Владимир озадаченно оглядел зал. — Ты что, опять устроил вечеринку?
Он опять посмотрел на пустую бутылку.
— Я вам слово дал, дядя Вова. И я его держу. А это… — Чумарь покосился на мусор — осталось после побоища.
— Э… Ещё одного побоища? — осторожно вопросил Владимир.
— Дак я ж и говорю, — Чумарь горячился. — Прихожу, двери нараспашку — заходи кто хочешь, и бери, что хочешь… Вот они и зашли. Взять, правда, не успели.
— Кто? — дознаватели спросили одновременно.
— Да милиция же, — махнул рукой Чумарь. — Захожу, а они здесь сидят. Я им: заведение закрыто, выметайтесь. А сам на стены смотрю, и соображаю, медленно так: и кто вам не угодил?.. А они мне: сам выметайся, потому как дядю твоего закрыли, и теперь здесь всё наше. Ну я и… Повыбрасывал их. На улицу. Дверь запер и завалился спать — устал, как собака.
— Милицию метелить? — тупо спросил я.
— Да не, — Чумарь даже не обиделся. — В Химках лугару объявился.
— Так, — шеф вышел на центр помещения и заложил руки за спину. — Сдаётся мне, это мы к вам удачно зашли. Давайте-ка всё по порядку, — он обратил повелительный взор к Владимиру. — Начинайте, друг мой.
На «вы» Алекс переходил лишь тогда, когда был недоволен оппонентом.
Владимир встал прямо, заправил рубашку в штаны, пригладил волосы пятернёй, набрал воздуху… а потом выдал:
— Жрать охота. А ты же знаешь, Сашук: я с голода буйный.
Чумарь молча кивнул и многозначительно похлопал себя по тощему пузу.
Алекс завёл глаза к потолку.
Я кашлянул.
Тогда он махнул рукой и отвернулся — всем видом показывая: делайте, мол, что хотите.
— Я в магаз сбегаю, — вызвался Чумарь. — Только, дядя Вова… У меня денег нет, — выглядел он смущенным.
— У меня есть, — я подошел к рэперу. — Вместе сбегаем.
И мы уже направились к двери, когда сзади раздался громовой бас:
— Стоп, машина! — мы обернулись. Владимир грозно глянул из-под бровей на Чумаря, затем перевёл взгляд на меня. — Забыл?
Рэпер хлопнул себя по лбу. А потом тоже посмотрел на меня — как-то виновато.
— У нас тут это, — было видно, что он пытается подобрать слова. — В общем, все не-мёртвые из города долой. За сто-первый километр…
Алекс присвистнул.
А я сразу подумал о сообществе московских стригоев. Трудно представить, что князь Неясыть, оставив свой прибыльный бизнес, безропотно мигрирует за сто километров от Москвы.
С другой стороны: со своим самоваром…
— Ладно, дайте мне какую-нибудь кепку, — сюда-то мы прибыли на мотоциклах, в закрытых шлемах. — И очки. Тёмные.
Чумарь кивнул, пошарил в каком-то ларе у одной из стен и протянул мне требуемое.
— Народ постоянно что-нибудь забывает, — туманно пояснил он.
— Хвост под воротник спрячь, — мрачно посоветовал Алекс.
Я послушался.
В общем и целом, если не обращать внимания на слишком светлую радужку глаз и белые волосы, я ничем не отличался от живых.
Главное, вовремя сделать глоток крови.
День перевалил за середину. Небо над Москвой отдавало в фиолет — эдакий дизайн в стиле застарелого синяка. Было холодно.
Чумарь кутался в куцую куртяшку и то и дело поскальзывался — перед выходом он нацепил старые растоптанные кроссовки.
— Тебе не холодно? — я с сомнением оглядел его совсем не зимний прикид.
— На Сахалине было холодно, — отмахнулся рэпер. — А здесь курорт.
— Ладно, как скажешь.
Сам я холода не чувствовал. Просто отключил это не слишком комфортное свойство организма, и без него хлопот хватало.
— В булочную пойдём, — определился Чумарь. — Она чуток дальше, зато там всё горячее. Курничков купим, пельмешек готовых… — он бросил на меня опасливый взгляд. — Если это не слишком нагло с моей стороны…
— Всё в порядке, — я лихорадочно вспоминал, сколько у меня на карте денег. Вроде бы, должно хватить. — Расскажи лучше, как ты охотился на лугару.
В Питере вервольфов нет. Округ держат собаки — а они, вопреки расхожему мнению, с волками не дружат.
А Лугару — тот же волк. Почти. Как бы получше объяснить… Выглядит он, как человек, только необыкновенно сильный и с прекрасно развитыми зубами. У него отменный нюх, исключительные рефлексы, а ещё — склонность к мытью противоблошиным шампунем.
Специально этот вопрос никто не исследовал, но принято считать, что лугару — это отдалённый потомок вервольфа, получивший в наследство парочку-другую звериных генов.
Лугару остаётся в своём обличье всегда, он не перекидывается. Может показаться, что лугару взял самое лучшее и от волка и от человека, если б не наличие двух сознаний — человечьего и звериного.
Биполярное расстройство: действует всегда одно сознание, например, человечье. Но потом что-то идёт не так, на поверхность, как на качелях, выносит сознание волка, и тут начинается чехарда с расчленёнкой, съеденными сердцами и прочими малоаппетитными подробностями.
Многие известные маньяки-людоеды на самом деле были лугару. И в их оправдание можно сказать только одно: когда на поверхность всплывает сознание хищника, он перестаёт подчиняться законам человеческого социума: ведь хищник имеет право на любую добычу, которую сумел поймать.
На мой вопрос Чумарь долго не отвечал. Я терпеливо ждал: было действительно интересно. Обмен опытом и всё такое. Вдруг когда-нибудь пригодится.
— Вообще-то, я его не убил, — наконец сказал рэпер. И снова замолчал.
— Почему?
Тот громко шмыгнул носом.
— Да он нормальный мужик оказался. Жена, две дочки… Работает в школе — учителем химии. Какого хрена я должен его убивать, ни за грош ни за копейку?
— Погоди… — я даже остановился. — Мы охотимся на тех, кто является угрозой обществу, так? Вдруг этот твой учитель сдвинется, и перегрызёт полшколы?
— Он себя контролирует, — Чумарь дёрнул меня за рукав и потащил, потому что остановился я на «зебре», посреди проезжей части. — Даже когда я загнал его в угол — в подвале дело было, возле угольных ям… — даже тогда он вёл себя, как человек. Просил, чтобы дочек не трогали — маленькие они ещё… Плюнул я, да и ушел. Посоветовал этому учителю валить из Москвы, вместе с дочками, и ушел. Домой прихожу, а тут эти хозяйничают… юные милиционеры, серебряный легион. Лучше б я на них охотился, совсем нюх потеряли. «Право на охоту, право на первую кровь…» А лугару, который в жизни и мыши не обидел — на убой.