— ИЛИ вы их не слышали.
Последовала ещё одна пауза, заполненная напряженным, заряженным отрицательными частицами, молчанием.
— Я слышал этот метроном и позже, — наконец сказал я. — В той самой психлечебнице, куда вы меня…
Секунду Алекс смотрел в окно, на обгоняющий нас транспорт, затем повернулся ко мне:
— Договаривай, кадет. Куда мы тебя что?..
Молчал я, не потому что не хотел ранить его чувства. Просто банально не знал, как закончить.
Рядом с ним, прародителем и знатоком русской словесности, я ВСЕГДА формулировал мысль заранее, чтобы не ошибиться, чтобы не сморозить глупость.
Нет, он никогда не указывал на промахи. Но видеть мученическое выражение в глазах Алекса было куда больнее, чем получать взбучку.
— Куда вы меня послали на задание, — наконец я нащупал нейтральную форму. — Так вот: там я тоже слышал метроном. А на него накладывался другой ритм, который постоянно менялся. И мне показалось, что в звуках этих присутствует нечто… первобытное. Ну понимаете, когда первый человек взял в руку камень…
— Понимаю, — Алекс кивнул и решительно захлопнул тетрадь. — Жаль, что я не слышал того же самого.
— Наоборот.
— Звезда моя! Дядя уже старенький. Нельзя его так пугать…
Маша стояла рядом с его креслом, придерживаясь рукой за подголовник.
— Вот и хорошо, что старенький, — кивнула милая девочка. — Зато вы его не слышали. Иначе тоже превратились бы в зомби. Как Мишка.
Я дёрнулся.
Впервые Маша упомянула о своём погибшем друге.
Но пока я собирался с мыслями и придумывал, что сказать, она уже ушла. В кухонном уголке зашумел чайник, на диванчике завозился Валид…
— Возможно, она права, — тихо, чтобы слышал только Алекс, сказал я. — Даже меня этот его ритм ощутимо сбил с толку.
А ведь я — мёртвый, а мёртвая материя нечувствительна к звукам, — хотел сказать я, но прикусил язык. И правда: шеф и так всё помнит, хватит напоминать ему о моём состоянии.
— Открою тебе один секрет, поручик, — наклонившись, шеф заговорщицки подмигнул. — Дело в том, что ты — пианист, верно?
— Нет.
— Нет?..
— Я чертовски хороший пианист.
— А значит, обладаешь слухом, близким к идеальному, — торжествующе закончил шеф.
Я пожал одним плечом.
Конечно же, у меня профессионально-идеальный слух! Стать хорошим переводчиком, полиглотом, без этого абсолютно невозможно. Правильное произношение, особенности национальных говоров, построение фонем — всё это делается на слух, интуитивно. Не слышишь — не можешь правильно произнести.
— Так в чём секрет, шеф? В том, что вы уже забыли, куда убежало то стадо медведей, что прошлось по вашим ушам?
Он был в шоке, это было видно невооруженным глазом. На миг, всего на короткое мгновение, я ощутил своё превосходство.
— Откуда ты знаешь? Кто-то ещё в курсе?..
— Кто в курсе кроме меня — не знаю, честно. А как я догадался… Ну подумайте, шеф. Вы ведь любите петь в душе.
— У меня идеальная изоляция. Я специально за этим проследил.
— А у меня — идеальный слух. И опыт — сын ошибок трудных. У вас нет слуха, шеф. Вы не отличите Стравинского от Шостаковича, даже если от этого будет зависеть ваша жизнь.
Алекс насупился.
На его лице промелькнуло выражение… Словно он вот прямо сейчас, сию секунду, вызовет меня на дуэль.
Промелькнуло — и сгинуло, погрузилось в бессознательное — как и мои мысли о…
Мы с вами друг друга стоим, шеф.
В голове я нарисовал картинку: два мушкетёра, отдают друг другу салют шпагами.
Впервые я обратился к нему таким способом. Сам. Проявил инициативу.
Алекс глянул на меня искоса, затем усмехнулся, посмотрел уже в открытую и громко расхохотался.
Я тоже рассмеялся.
И сразу стало хорошо. Напряжение сгинуло, тело наполнилось свежей силой…
Валид с Машей, гонявшие чаи за столом, посмотрели на нас, и… вернулись к своему занятию.
— Симультанте, — сказал Алекс. — Это когда на сцене даются декорации нескольких разных сцен, действие на которых развивается одновременно.
Я кивнул. Понял, что мы возвращаемся к прерванному разговору о Шамане.
— Стоит ли полагаться на то, что ритм на вас не действует? — спросил я.
Шеф поёжился.
— Говоря откровенно, проверять не хочется.
— Но придётся.
— Слушай! — Алекс встрепенулся. — А как же Яша?.. Я всегда считал, что…
— У майора Котова ИДЕАЛЬНЫЙ слух, — перебил я. — Вы же знаете, как он стреляет с завязанными глазами.
— Да, но я тоже стреляю с завязанными глазами.
— Вы тренировались, шеф. Много и упорно тренировались — честь вам за это и хвала. Яша стреляет интуитивно. Он никогда не целится.
Шеф поморщился.
— Не одобряю я этой новомодной школы…
— Просто в ВАШЕ время её не могло быть. Попробуй выстрели интуитивно из лепажа. Мигом останешься без руки.
— Скорее, без головы, — хмыкнул шеф.
Дорога стелилась под колёса серым полотном, солнце доползло до зенита.
По моим прикидкам — и по тому, как изменилась местность — я предположил, что скоро мы будем на месте.
— В тетради есть что-нибудь о том, как нам с ним справиться? — наконец спросил я.
Алекс вновь усмехнулся.
— Когда корабли ахейцев подошли к острову сирен, Одиссей приказал людям залепить уши воском.
— Там будет тысяч семьдесят, — напомнил я. — Всем уши воском не залепишь.
— Слушай, давай будем решать проблемы по мере поступления, а?
Я тряхнул головой.
— Гоплит не говорил… Ну, в смысле, в тетради не написано, какие цели преследует Шаман?
Алекс вновь открыл тетрадь. Бездумно полистал страницы, пробежался взглядом по строчкам… И закрыл.
— Ну какие у него могут быть цели, поручик? Власть. Тут и гадать не надо — все, кто начинает хоть что-то соображать, хотят власти.
— Даже вы?
— Я своё уже отхотел.
Опять помолчали.
Маша учила Валида играть в тетрис — до нас то и дело доносились азартные выкрики и стоны разочарования.
— Шаман хочет истребить всё сверхъестественное, — сказал я.
Алекс посмотрел на меня с недоверием.
У меня дёрнулась щека. Не думал, что придётся объяснять очевидное…
— Я — переговорщик. Я умею слышать не то, что говорят, а то, о чём хотят умолчать.
— Это я прекрасно знаю.
— Да ну?.. — хрупкое понимание, которое установилось между нами, вновь пошло трещинами.
— Ты пойми, поручик: не он первый, не он последний, — Алекс вытащил сигареты, покосился назад, на Машу, и со вздохом сунул пачку назад.
Я не стал напоминать ему, что Аврора Францева смолила, как не в себя, и по идее, Маша к табаку давно привыкла.
Но это не значит, что нам плевать на её здоровье, да-да-да…
— Ты что же думаешь, — продолжил шеф, несколько раздраженно. — Крестовые походы, костры инквизиции — это всё так, от скуки? Именно ПОЭТОМУ в своё время и был создан Совет. Чтобы контролировать жизнедеятельность тех, кто может не понравиться людям. А ещё — ограничивать наши аппетиты. Многие, очень многие могут подумать, что пора сместить человека с его пьедестала. И думают до сих пор — время от времени.
— Но это порождает лишь новые крестовые походы и костры.
Настроение мрачнело, словно в стакан прозрачной воды капнули чёрной туши.
— И чтобы их избежать — нужны мы, поручик. Уж извини, если тебе эта истина покажется банальной.
— Совета больше нет, — напомнил я. — Дознаватель сейчас — дырка от бублика. Вы же сами видели: начинается новая эра анархии.
— Но-но, — строго одёрнул Алекс. — Анархия — мать порядка.
Я усмехнулся. Уж кто бы говорил…
— Чисто по опыту, кадет: люди быстро устанут от вседозволенности. И тогда они обратятся к НАМ.
Я подскочил на сиденье. Не удержал руль, тяжелый Аурус вильнул в сторону, через приоткрытое окно долетел вой недовольной малолитражки.
— Вы что же, — я сглотнул. — Вы что же, хотите организовать новый Совет?
Шеф посмотрел на меня с предубеждением.
— Кто-то же должен.
— Но вы всегда старались держаться в стороне, шеф! Я думал, вы питаете органическое отвращение к всякой власти, и…
— У нас есть ОБЯЗАННОСТИ. Их должно блюсти.
— Оберегать человечье стадо и всё такое? Не слишком ли много для одного поэта и одного мертвеца?
— В самый раз.
— Да? Ну ладно. Как скажете.
— То есть, ты так не думаешь, — Алекс поджал губы. Я чувствовал, что он опять начинает закипать, но остановиться уже не мог.
— Нет, ну почему же. Жираф большой…
Шеф начал что-то говорить — быстро, запальчиво, но его перекрыли свист покрышек, вой сирен и равномерное твок-твок-твок…
На дорогу перед Аурусом садился вертолёт.
Не слишком новый МИ-8, но и он занял обе полосы.
Маша и Валид прилипли к переднему стеклу, Алекс выскочил из кресла и уже открывал дверь.
Один я как сидел, так и остался сидеть.
Ясен пень, МИ-8 прилетел по наши души. Вопрос в другом: помочь, или остановить?..
До Сочи, по моим прикидкам, оставалось километров двести — почти приехали.
Обидно будет, если завернут нас здесь и сейчас.
Фестиваль начнётся через пять дней — двадцать первого декабря, в день зимнего солнцестояния…
Алекс уже летел к вертолёту, его ноги едва касались земли, непокорные вихры трепал ветер, полы охотничьей куртки раздувались.
Подлетел, и — споткнулся. Словно перед ним было прозрачное стекло, силовое поле, не пускавшее дальше.
Пассажирский люк вертолёта открылся, из него выбрался майор Котов.
«Любой ценой остановить Атоса…» — билось в голове.
Судя по выражению лица, майор прибыл именно за этим.
Обвинение в терроризме.
Нас с Алексом обвинили в обрушении ветки метро в Москве. Крыть было нечем — вина наша была до слёз очевидна.