Мы грохнули.
Смех разрядил обстановку, придал новых сил.
Поднявшись, я сходил к кулеру и набулькал в пластиковый стаканчик воды. Понюхал. Вроде чистая, без интересных примесей. Например, чесночной эссенции или нитрата серебра…
Набрав два стаканчика, я отнёс их к нарам и протянул один шефу.
Тот сел, принял от меня воду и улыбнулся.
— Ну… За свободу.
Мы чокнулись и сделали по глотку.
— И всё-таки, шеф, — я решил дожимать. — Вам ПРИДЁТСЯ это сделать. Не хотите же вы быть загрызенным, как какой-нибудь суслик.
— Конечно, не хочу.
— Ну вот и ладушки.
— И поэтому предлагаю АЛЬТЕРНАТИВУ.
— О. И какую же?
В глубине души я уже знал ответ. И он мне категорически не нравился.
— Третья метка.
— Нет. Ни за что. Вы меня не заставите. Я скорее себе зубы выбью, шеф…
— И в мыслях не было тебя заставлять, мон шер ами.
— Спасибо. Я знал, что вы меня поймёте.
— Я приведу неопровержимые аргументы. Применю железобетонную логику. И постараюсь тебя убедить.
— Не надо, шеф. Пожалуйста. Давайте я просто сломаю кровать, и… Если вы не хотите, я даже могу попробовать сам. Как римские легионеры, которые бросались на меч. Или самураи.
— Не бренчи, кадет.
— Знаете, наверное, именно сейчас я ПРЕДЕЛЬНО серьёзен.
— И всё равно несёшь пургу. Чтобы совершить сэппуку, или броситься на меч, нужна необыкновенная сила воли.
— Хотите сказать, я слабак? Не смогу вскрыть себе пузо, если…
— Хочу сказать, что тебе этого не позволят сделать стригойские инстинкты. На ежа голым профилем не сядешь.
Его слова меня отрезвили.
Стыдно сказать, но я уже был готов к демонстрации: прикидывал, как ловчее отломить ножку у металлической, с толстыми сварными швами, рамы, как согнуть, смять её таким образом, чтобы получить заострённый кол…
Но шеф, как всегда, прав: когда дойдёт до дела, инстинкты возьмут своё.
Я испустил тяжелый вздох.
А потом опустился на колени и покрепче схватившись за ножку кровати, рванул.
Кровать жалобно скрипнула. И — весь результат.
Вмурованные в бетон ножки имели квадратное сечение и сделаны были даже не из железа, а из стали, из какого-то особо прочного сплава.
Ай да Котов. Всё предусмотрел, сукин сын.
Больше в камере интересного ничего не было.
Ни гальюн, ни кулер не могли послужить орудиями убийства при всём желании. Даже если оторвать их от пола и бить по башке…
Тем временем Алекс уселся на своих нарах по-турецки, и насвистывая, принялся зашивать рукав — прореху он получил перед посадкой в вертолёт, оказывая сопротивление.
— Шеф, откуда у вас иголка? Нас же обыскали, и даже металлодетектором проверили.
— Что иголка, — он покрутил носом. — Вот когда меня отправили на Соловки, по этапу, мой сосед в теплушке, Яков Израэлевич Рубинштерн, умудрился пронести вязальные спицы. И снабжал заключённых тёплыми, вязаными из медвежьей шерсти носками…
В голосе Алекса появился характерный одесский прононс, лицо неуловимо заострилось, а в движениях появилась сноровка настоящего еврейского портного.
Я хмыкнул.
Нет ничего сложного в том, чтобы сберечь иголку в шов воротника. Но лучше, если б это был серебряный кол…
Я тебя не тороплю, мон шер. Но имей в виду: времени тебе осталась пара часов.
Но я могу продержаться без… питания гораздо дольше. Сутки, двое — минимум.
А ты подумал о тех, кто нуждается в нашей помощи? О маленькой девочке, которая надеется, что её друзья окажутся не щепетильными идиотами, а разумными прагматиками, для которых цель…
— Оправдывает любые средства? — сказал я вслух. — Не надо. Не надо давить на жалость, шеф. Уж кто-кто, а Маша умеет прекрасно выживать на улице. К тому же, я не думаю, что Валид…
— Она им нужна, кадет. Ты ещё не понял? Весь этот фарс с нашим арестом был затеян лишь для того, чтобы взять Машу.
Пауза заполнила тесную камеру, словно строительная пена. Она давила на уши, забивалась в ноздри при дыхании, ею хотелось сплюнуть, чтобы избавиться от мерзкого привкуса.
— Откуда вы знаете? — наконец спросил я.
— Экстраполировал из собранных данных, — пояснил шеф. — Платон Фёдорович, например, писал, что мальчик очень интересовался способностью Маши противостоять его внушению.
— Мальчик?
— Шаман — подросток, кадет. Ему всего семнадцать.
— А кем были в семнадцать вы, шеф?
Тот поморщился.
— Времена изменились, мон шер ами. Не будем ворошить прошлое.
— Хорошо, не будем. Давайте пороемся в настоящем. Вы думаете, Что Машу ищет кто-то, кроме Шамана?
— Убеждён. И без нашей защиты…
В последний раз он взмахнул иглой и перекусил нитку.
Это может быть правдой, — я молча уставился в бетонную стену. — Шамана очень интересовала Маша. О ней, с его подачи, спрашивал Очкастый. А Гоплит вещал о каких-то Старцах — к сожалению, у нас так и не нашлось времени о них поговорить.
— Вы знали, что Маша — довольно сильный маг?
— Догадывался. В смысле — не то, что она маг, а то, что с девочкой не всё так просто.
— Это вы предложили Авроре Францевне поселиться рядом с нами?
— А ты думал, это простое совпадение?
— Нет, но… соседний дом? А куда делись прежние жильцы?
— Съехали. Дом принадлежит мне, кадет. Впрочем, как и вся улица. Как и парочка соседних.
Я выпучился на шефа. Тот пожал плечами.
— Просто водил дружбу с одной незаурядной дамой, которая посоветовала вкладывать в петербургскую недвижимость.
— Лет сто назад?
— Сто пятьдесят, если быть точным, — он не уловил сарказма. А если и уловил, то не подал виду.
— А как же все эти вопли о том, что нас кормят «Петербургские Тайны»? И что мы на грани разорения?
Алекс фыркнул.
— Ну знаешь, поручик… Людей нужно время от времени СТИМУЛИРОВАТЬ. Иначе они расслабятся и будут получать удовольствие.
Где-то я был с ним согласен.
Знать, что тебе ни в коем случае не грозит финансовый крах, и не знать этого — две большие разницы.
— Я боюсь, что потеряю вас, Алекс, — неожиданно сказал я. — Потеряю навсегда. Третья метка это… Чёрт, я понятия не имею, что это такое. Но если принять во внимание то, что сделала с нами вторая…
— Когда-то у меня уже был ученик, — перебил шеф.
И замолчал.
— И?.. Он тоже был стригоем? Это был Тарас?
— Нет. Он был человеком.
— То есть, он уже…
— Я его потерял, — Алекс наконец-то посмотрел мне в глаза. Во взгляде его был вызов, та кипучая непримиримость перед судьбой, которой я так восхищался. — Я не смог его защитить, мон шер ами. Но я поклялся себе, поклялся на его МОГИЛЕ, что никогда больше этого не допущу.
Я сглотнул.
То, что я стал стригоем, для Алекса — двойной удар. Удар по самолюбию наставника и нарушение клятвы.
Ведь фактически, я уже умер…
— Я сделаю всё, чтобы ты смог вновь стать живым, мон шер ами. Даю слово.
Сглатывать я больше не мог: горло словно сдавил стальной обруч.
— Мне кажется, шеф… — я набрал побольше воздуху. — Мне кажется, что это невозможно. Фарш нельзя провернуть назад. И если я решусь на третью метку… Никогда больше. Никогда я не смогу стать человеком.
Его губы дрогнули, но я так и не понял: хочет шеф рассмеяться или расплакаться.
— Иногда мне кажется, Сашхен, что ты — в большей степени человек, чем мы все, вместе взятые.
Он не спросил про драконьи жемчужины.
Алекс знал, что я пробовал загадать желание — так, как учила ведьма Настасья. Пробовал. Много раз.
— Шеф, пообещайте одну вещь.
— Хоть две.
— Пообещайте, что не дадите мне скатиться. Что будете следить, денно и нощно, за тем, чтобы я сохранил человеческий облик.
— Для этого тебе надо по меньшей мере сменить гардероб, — фыркнул Алекс.
Я рассмеялся.
— Тарас тоже всё время твердит о стиле. И даже Суламифь…
Нет, стригойка никогда ничего не говорила. Но взгляды, которые она бросала на мою одежду… Честно говоря, в глубине души я уже и так начал подражать шефу — в меру своего скромного вкуса.
Просто не хотел становиться его бледной копией. Если вы уловили каламбур…
— Я обещаю следить за тем, чтобы ты оставался человеком, Сашхен.
Алекс встал, вытянул руки по швам и посмотрел на меня.
Чтобы не нарушать торжественность момента, я проделал те же эволюции.
— И клянётесь убить меня, если я начну превращаться в упыря.
— И клянусь убить тебя, если ты станешь есть много сладкого и поздно ложиться спать.
— Ладно, — я вновь сел на нары и посмотрел на шефа. — Что дальше?
В моём подсознании, кормление было неразрывно связано с сексом: общение со стригойкой не прошло даром.
Алекс же кормил меня всего два раза. И оба были в условиях, приближенных к боевым.
Но сейчас, на фоне зелёных армейских одеял, у меня появились нездоровые ассоциации.
Я даже рассмеялся, вслух — чтобы прогнать возникшие образы…
— Но-но, без вольностей, — строго одёрнул шеф. И расстегнув манжету, закатал рукав рубашки. — Не терплю амикошонства.
Когда всё закончилось, я откинулся головой на стену и прикрыл глаза.
Честно говоря, после всех разговоров и душевных терзаний, я ожидал большего.
Алекс стоял над встроенной в гальюн раковиной и мыл руки.
— Ну-с, как вы себя чувствуете, голубчик? — тоном ветеринара спросил он.
— Пациент скорее мёртв, чем жив, — лениво ответил я.
Клонило в сон.
Крови у шефа я взял совсем немного, доноры в поликлиниках дают больше.
Но в желудке образовалась сытая довольная тяжесть, словно я сожрал в одну харю жареного поросёнка.
Веки отяжелели, голова сама собой свесилась на бок…
— Не спать, поручик!
Сев рядом со мной, Алекс положил свою руку на мою. И…
Сказать, что меня подбросило — ничего не сказать.