Он скромно потупился, давая понять, что комментарии по поводу его квалификации излишни.
— Уж не хотите ли вы сказать, батенька, что вам доводилось пить чай на террасе у Карла Юнга? — задиристо вопросил отец Прохор.
— Не имел чести быть представленным, — с достоинством парировал Гоплит. — Но вот с Сигизмундом Фройдом мы неоднократно вели диспуты на венерические темы. И их значения для душевного равновесия.
Я забыл о чае. Забыл о Шамане и обо всём остальном. Слушать пикировку старичков иногда занятней, чем перечитывать их же мемуары.
— С вашего позволения, я ознакомлюсь с сим опусом, и затем представлю вам свои выводы, — высокопарно закончил Гоплит, и убрал тетрадь к себе в карман.
Алекс пренебрежительно фыркнул.
Но затем воззрился на меня…
— Ты думаешь, мы послали тебя в логово дракона только из одной прихоти, мон шер ами, — сказал он. — Бросили на камни — как ты выразился. Но ты забыл об одном: уж я-то знаю, кто ты таков, господин Стрельников.
Я вздрогнул. Наверное, впервые в жизни Алекс назвал меня по фамилии.
Кадет — когда он не в духе.
Поручик — когда по делу.
Сашхен — это когда он хочет, чтобы и остальные испытывали те же сладость и свет, что и он.
Но по фамилии — никогда. Также, как и я никогда не звал его господином Големом — просто потому что это было вовсе не его имя.
Но ведь… Но ведь и я не был более Александром Федоровичем Стрельниковым, — понимание пришло внезапно, как ведро ледяной воды на голову. — Саша Стрельников лежит на старом Донском кладбище, под серым базальтовым памятником, с скромной табличкой, которая сообщает всем желающим дату рождения и дату смерти — не более того.
— Все вы не те, кем кажетесь, — заявила Маша. — Даже ты, Сашхен, и ты, дядя Саша. Да-да-да, мне Терентий всё-ё-ё про вас рассказал. Прикидываетесь скромными экскурсоводами, а сами охотитесь на зомби.
Интересно, когда мы перестанем замирать, не дыша, всякий раз, как наше гениальное чадо изрекает очередную шокирующую новость?
И ведь она опять права, эта несносная пигалица. Утёрла всем нос, и даже не подозревает об этом.
— Прежде всего Шаман — не маньяк и не сумасшедший, — сказал я. — Напуганный пацан, которому настолько задурили голову, что он уже и сам не знает, на каком свете живёт. Он не умеет отличить правду от лжи, добро от зла — и не в силу своей антисоциальности, а просто потому что ему никто не объяснил. Понимаете?
— Кроха-сын к отцу пришел и спросила кроха… — пробормотал себе под нос Алекс. — Да ты ему сочувствуешь, мон шер ами?
— После того, что он сделал… — подал голос Гоплит. — После того, как он уничтожил больше половины моих людей… Знаете, Александр Фёдорович, я вас понимаю.
Алекс высокомерно фыркнул.
— Стокгольмский синдром, — заявил он. — Ты слишком много перенёс, Сашхен, не вини себя.
— А я и не виню…
— Я тоже ему сочувствую, — сказала Маша.
После того, как Алекс сообщил девочке, что её друг Мишка погиб, она захотела увидеть тело.
Аврора Францевна сопротивлялась, доказывала, что вид мёртвого друга нанесёт девочке непоправимую травму на всю жизнь, но Маша была непреклонна.
— Она не сможет потом спать, — приводила аргументы приёмная мать. — Ей будут мерещиться монстры под кроватью.
— Ничего, — успокоил Алекс соседку. — Мы научим девочку их убивать.
— Вы… Вы бесчеловечны, господин Голем! — кричала соседка.
— Вы — тоже, — парировал тот. — Потому что ставить над детьми опыты так же бесчеловечно, как говорить им правду.
— Но мы же… — растерялась соседка. — Но наш институт… Во имя науки…
— То же самое сказал ваш бывший сотрудник, когда его увозили, — напомнил я. Алекс не мог этого знать. — Что он действовал ВО ИМЯ НАУКИ.
В общем, вопрос с посещением морга был решен, и Маша прошла испытание.
Не выказав никаких эмоций, не пролив ни слезинки… Впрочем, об этом я уже говорил.
— Ты сочувствуешь Шаману? — подобрался отец Прохор. — Почему?
— Он несчастный, — девочка отодвинула от себя блюдце с вареньем. — И одинокий. Его никто не любит. А детям главное — чтобы их любили.
И она в сотый, наверное, раз поправила дурацкую вязаную шапку.
— Ну, несмотря на одиночество и общую свою неприкаянность, Великого Князя он убил.
А вот слова Алекса не произвели эффекта разорвавшейся бомбы.
Мне кажется, каждый из нас нечто подобное не просто подозревал, а где-то в глубине души давно знал — и смирился, свыкся с этим знанием, как с неизлечимой болезнью.
— Вы знаете, как это случилось? — тем не менее, спросил я.
— В общих чертах, — кивнул шеф. — Но этого достаточно. Поиском доказательств занимается Владимир, но только для того, чтобы не быть голословными. Мы не суд Линча.
— Значит, этим вы занимались, когда исчезли из особняка, — ровно сказал я.
Нечто в этом духе я и подозревал. Алекс обожал вести свою игру, просто жить не мог без тайн — если вы понимаете, о чём я…
— За это можете винить меня, — как всегда, предельно вежливо вклинился Гоплит. — Простите, Сашхен, но у меня просто не было выхода. Мне непременно нужно было поговорить с вашим шефом, и я позволил себе… инсценировать небольшое похищение.
— И привезли его в тот особняк в тихом райончике и усадили на стул, и угостили шампанским… — пробормотал я.
— Вы имеете в виду это? — он просто повёл бровью. Ничего больше — я специально следил.
На соседнем со мной сиденье вдруг появилась Мириам.
У меня перехватило горло.
Она была… так близко. Я видел нежный румянец на её щеках, мелкие завитки волос на затылке, у самой шеи, там, где она подняла волосы, связав их в тяжелый хвост.
И капельки росы на ресницах, и влага губ, и вздымающаяся под тонкой блузкой грудь…
— Перестаньте, Гоплит, — внезапно попросил Алекс. — Вы же видите: у Сашхена сейчас удар сделается.
Отец Прохор протянул мне свою фляжку и я благодарно сделал большой глоток.
Огненный колючий шар прокатился по пищеводу, упал в пустой желудок и разлился там, как расплавленное олово.
Образ Мириам пропал.
Я сразу об этом пожалел: пускай. Пускай бы он мучал меня, бесконечно, жестоко, но… Я всё равно был бы счастлив. Как счастлив повешенный, верёвка которого внезапно ослабла и ему удалось вдохнуть ещё раз.
А ещё я вдруг понял: Алекс испытывает аналогичные чувства.
Мы оба отравлены одной и тою же стрелою. Отвергнутые любовники.
— Но тогда при чём здесь какие-то Старцы?
На этот раз я посмотрел на Машу почти что с нежностью. Да ты ж моя умница. Никто не умеет возвращать с небес на землю так, как это делают дети.
— А при том, что Великий Князь Скопин-Шуйский, был одним из них.
И вновь слова Алекса не возымели того эффекта, на который он, вероятно, рассчитывал.
Вещь в себе — кажется, так это называют. Когда под одним слоем открывается другой, а потом ещё один и ещё… И так — до бесконечности.
Я видел Великого Князя всего несколько раз. Но понял ещё тогда, на улице в Москве: более МНОГОСЛОЙНОГО человека, пожалуй, не сыскать.
— Я бы не удивился, если б он этих Старцев ВОЗГЛАВЛЯЛ, — пробормотал я себе под нос. — Это они его убили, так? В смысле — натравили на него Шамана, которому ничего не стоило найти в окружении Князя кого-то, кому можно внушить всё, что ему захочется.
— У Князя была прекрасная охрана, — покачал головой Алекс. — Мы были уверены, что…
— А как же Спичкин? — перебил я, вспомнив маленького человечка с огромной манией величия. — Ведь он служил секретарём Князя МНОГО ЛЕТ. И никто не подозревал в нём того самого…
Я не договорил. Просто потому что Алекс, приподняв ладонь над столом, медленно опустил её обратно.
Разумеется, это был знак для меня: не бренчи, кадет.
Стало стыдно. Давненько я так не срывался. Болтун — находка для шпиона, да-да-да, это все знают, — я невольно покосился на Машу. Та понимающе шмыгнула носом и незаметно погладила меня по руке.
— Вы намекаете, господин Голем, что Шаман — гораздо более опасный противник, чем мы думаем? — спросил Гоплит.
— Я не намекаю, — шеф устало покрутил шеей, затянутой в плотную чёрную водолазку. — Я говорю это ОТКРЫТЫМ ТЕКСТОМ: Шаман — самый опасный противник из всех, кто у нас был.
— Даже учитывая Хайратдина Барбароссу? — скучным голосом вопросил, глядя в окно, отец Прохор.
— Он непредсказуем, — сказал я. — Шаман придумывает истории, и сам в них верит. И он любит играть. Как Джокер.
Алекс кивнул.
Эту метафору он понял.
Как-то я показал ему нолановского Бэтмена, и объяснил, почему Джокера считают самым страшным кинозлодеем современности…
— Всё отличие Готэма от нашего мира в том, поручик, что ЗДЕСЬ люди не знают, что давно в нём живут, — сказал он тогда.
И больше мы к этой теме не возвращались. Алекс вообще предпочитал более лёгкие фильмы: комедии, мюзиклы. Знаете, кто его любимый комик? Бастер Китон.
— Сейчас лучше всего думать, что мы остались одни, — негромко сказал шеф. — Шаман может дотянуться куда угодно, заполучить любого из тех, кого мы знаем, — здесь он конечно же намекал на майора Котова. — Кроме того, нам будут мешать люди и вовсе посторонние, так что, надо держать ухо востро. Постоянно.
— Хватит разводить демагогию, — подал голос отец Прохор. После горячего чаю впалые щеки его чуть порозовели, и чудо-отрок уже не так сильно напоминал мумию. — Алексашка, ты знаешь, где его искать?
— Знаю, — шеф потянулся, и заведя руку назад, помассировал шею. — Например, сейчас Шаман пребывает в Мурманске.
Маша солидно, как взрослая, кивнула.
— Но… Как он туда попал? — я был поражен. — Это же очень далеко!
— Есть такой почти волшебный способ быстро перемещаться на огромные расстояния, — сказала девочка Маша. — Самолёт называется.